Флаг по ветру, шпаги наголо! Пусть я рискую окончательно рассобачиться со Стариком, еще раз пропустив поезд, но это, по крайней мере, будет не напрасно. Я в удовлетворительном состоянии. Все мои тревоги, ошибки и слабости отброшены. Мне наплевать на фактор времени! Сейчас только одно имеет значение – полный успех! И я добьюсь его, если меня до этого не прикончат...

Выскочив из тысячепервого такси, я смотрю на дом номер двадцать семь.

На его белом фасаде намалеваны две огромные цифры. Заведение закрыто. Оно открывается только по вечерам. Представляю себе: дешевый зал, три унылых музыканта и «широко известная звезда радио и грампластинок», пытающаяся произвести эффект «уже слышанного», имитируя манеру знаменитых исполнительниц.

Из скромного заведения не доносится ни единого звука, не видно света.

Я сворачиваю на боковую улицу, ища черный ход, нахожу его и вхожу внутрь благодаря моей отмычке...

Унылый серый коридор ведет в другой коридор, намного шире первого, почти холл. С одной стороны этой буквы "Т" находится зал «27», полностью соответствующий моим представлениям. Напротив зала располагаются служебные помещения: гримуборные, туалеты, кабинет, кухня...

Я рыскаю повсюду, вынюхивая, высматривая, ощупывая... Если заявится владелец, начнется громкий возмущенный крик. То, чем я сейчас занимаюсь, называется «незаконное проникновение в помещение путем взлома». А взлом, даже не сопровождаемый кражей, дает вам право на фасолевую баланду.

Но мне на это плевать...

Внутри действительно никого нет. Ни души. Даже уборщицы, пришедшей навести порядок... Никого! Пустыня...

Я иду в кабинет порыться в бумагах.

Обычная деловая документация... Я в ней разбираюсь с пятого на десятое, потому что не имею особых способностей к бизнесу.

Вся она составлена на имя Франца Шинцера... Если я не совсем отупел, то это немецкая фамилия, а шестерка из отеля «Тропик» мне только что сказал, что его «допрашиватель» говорил с немецким акцентом.

Я уже собираюсь уходить, когда улавливаю слабый звук... Прислушиваюсь. Все тихо... Наверное, показалось или звук шел снаружи... Да, со двора... Это был металлический скрежет. Все-таки я иду на кухню проверить, не заблудился ли там какой-нибудь поваренок. Нет...

Я стою в нерешительности. Звук больше не повторяется... Я жду еще секунду, натянутый, как скрипичная струна. Может, это было самовнушение? Мне снова слышится скрежет, только более тихий, чем в прошлый раз.

Кажется, он идет из подвала... Поискав, я нахожу ведущую туда лестницу. Включив свет, спускаюсь в просторное помещение со сводчатым потолком, провонявшее дешевым вином.

Подвал кажется пустым. Я говорю «кажется», потому что это впечатление быстро проходит. Подойдя к нагромождению бочек, я вижу руку, ухоженные ногти которой скребут пыль. Раздвигаю несколько бочек и нахожу малютку ДюбЕк, вернее, то, что от нее осталось.

На задней части ее черепа страшная рана... Кровь образует под ней густой ковер... Она бледна и слабо моргает.

Она еще дышит, но дыхание сдавленное, неглубокое, затрудненное... Я наклоняюсь над ней. Ее угасающий взгляд останавливается на моем лице, и некоторое оживление придает ему жизни.

– Мой бедный зайчонок, – шепчу я, – что с тобой случилось?

Она шевелит губами, и с них срывается душераздирающий стон:

– Мааааам!

Я попытаюсь понять. Она так хочет, чтобы я ее понял.

– Мадам? Взмах ресниц.

– Твоя хозяйка? Новый взмах.

– Это она тебя так?

Молчание. Губы снова пытаются сделать невозможное, чтобы выразить чувства, бурлящие в агонизирующем мозгу.

Я отчаянно вслушиваюсь, остановив даже удары своего сердца, чтобы уловить ее последние признания.

–...другой...

– Другой?

Ее измученное лицо говорит «да».

Меня осеняет.

– Немец? Хозяин этого заведения... как его?.. Франц какой-то?

«Да», – говорят мне опустившиеся ресницы бедняжки. Я размышляю.

– Он заодно с твоей хозяйкой? «Да», – подтверждают ресницы. Я продолжаю, прерываясь только затем, чтобы поймать ее молчаливое подтверждение:

– Это он позвонил тебе сегодня утром? Он хотел, чтобы ты пошла в квартиру получить посылку? Он велел тебе поторапливаться?

«Да».

– Он ждал тебя внизу, в машине? Ты отдала ему посылку, он привез тебя сюда... Твоя хозяйка ждала здесь? Он оглушил тебя?

«Да».

Я понимаю очень многое.

– Он уже некоторое время водил знакомство с твоей хозяйкой и Рибенсом? «Да».

– Это Рибенс, к которому ты питала слабость, устроил тебя к Ван Боренам? «Да».

– Все трое хорошо ладили?

Она не отвечает... Это обычное неудобство со жмурами. Вы с ними разговариваете, а они неподвижно смотрят в другую сторону с таким видом, дескать, плевать мы на вас хотели.

Жермен конец... Она больше никогда не будет заваливаться на спину для мужчин... Она легла на нее в последний раз и уже никогда не встанет.

Я закрываю ее глаза, потому что нет ничего более гнетущего, чем взгляд мертвеца. Вас рассматривает враг живых.

Поднимаюсь... Мне остается только позвонить Робьеру. Теперь я могу сообщить ему достаточно сведений, чтобы он довел расследование до конца...

Все понятно: Югетт и ее «барсик» сговорились с Францем Шинцером и парнем в круглой шляпе, чтобы совместно использовать рогоносца Ван Борена... Это они его убили... А потом...

Я перестаю размышлять, остановившись на первой ступеньке... Наверху лестницы стоит толстый лысый тип с недобрым взглядом, угрожающий мне пушкой. Я собираюсь схватить свой шпалер, но он останавливает меня коротким словом:

– Nein!

Я не знаю немецкого, но понимаю, что он хотел сказать, и моя рука останавливается. Он держит палец на спусковом крючке и, если судить по предыдущим случаям, должен обладать необыкновенной ловкостью в отправлении своих современников в мир, называемый лучшим.

Он спускается. Следом за ним идет Югетт, немножко бледненькая и с менее глупым, чем обычно, взглядом...

Я отступаю в погреб.

– Это он... – говорит Югетт. Франц неприятно улыбается.

– Злишком льюбопитний, – говорит он мне, приближаясь с наставленным пистолетом крупного калибра.