После этих слов она придвинулась ко мне поближе, и я, естественно, обнял ее одной рукой. Может быть, это было и не очень естественно, потому что произошло слишком скоро, но зато очень приятно.

Я съехал с шоссе и остановил машину на обочине. Дворники отключились, ветровое стекло полностью замутнело. Тесный салон машины стал единственным и осязаемым миром.

Только теперь мне удалось как следует рассмотреть Риту. Несмотря на то что ее лицо было измазано грязью и растекшейся косметикой, она была очень хороша. Особенно меня поразили ее светло-голубые с поволокой глаза. Она взглянула на меня и откровенно сказала:

— Давай не будем делать этого, Эдди.

— Хорошо, я буду вести себя прилично.

— Это потому, что ты мне очень нравишься, Эдди, — Ничего себе объяснение, — засмеялся я.

— Мне хочется, чтобы ты мне не разонравился. Может быть, это глупо, но не надо так на меня смотреть. Пожалуйста! Мне это неприятно. Я сейчас такая грязная и противная…

— У меня другое мнение.

— Пусть так, но все равно, перестань меня разглядывать.

— Хорошо, — я наклонился и выключил свет. — Теперь я уж точно ничего не разгляжу. Ты довольна?

— Буду довольна, если ты не станешь ко мне приставать. Ты уж меня извини!

— А за что я, собственно, должен тебя извинить?

— Приходится все говорить напрямик. С тех пор как я приехала на ярмарку на прошлой неделе, я только и делаю, что отбиваюсь от мужчин. Все циркачи просто скоты.

— Не все. Например, мой дядя, Хоги и…

— Я не имела в виду Хоги. Он мне почти как родной. Он знал моих родителей, а Мардж была самой близкой подругой моей матери. Это он нашел мне работу на этой ярмарке. Кроме того, они с Мардж так влюблены друг в друга, что невозможно себе представить, чтобы он приударял за кем-то еще.

— Да, — сказал я, — мне Мардж тоже очень нравится.

— А твой дядя? Я никогда не встречала его до сегодняшнего вечера. Кто он такой, что делает?

— Эмброз Хантер, но зови его просто Эм, а то он тебя отшлепает. Он самый большой симпатяга в мире, это уж точно.

— Мне хотелось бы получше его узнать.

— Еще узнаешь. Есть и другие хорошие парни. Например, Ли Кэри, фокусник из маленького шапито. Ты любишь музыку в стиле свинг?

— Конечно.

— У Кэри есть шикарные диски. Как-нибудь послушаем. Он тебе понравится. И я тебе гарантирую, что он не станет к тебе липнуть.

— Почему?

— Ну, потому что…

— Ты хочешь сказать, что если бы он и начал к кому-то липнуть, то это был бы ты.

— Он не стал бы этого делать, — засмеялся я, — но, вообще-то говоря, ты почти права. Давай не будем об этом, ладно? Так или иначе, он неплохой парень.

— Хорошо, как-нибудь послушаем его диски. Но другие циркачи, которых я тут встретила…

— Мне кажется, ты неверно о них судишь, Рита. На ярмарке не такие нравы, как у святош из пресвитерианской церкви, но, если ты попадешь в беду, тебе отдадут последнюю рубашку. И в большинстве случаев не потому, что хотят получить что-то взамен.

— Может, ты и прав.

— Разумеется, я прав. Ты судишь предвзято. Взгляни на суть дела с их стороны — и ты с ними поладишь. Они, как бы это выразиться, умеют быть честными, делая бесчестные дела.

— То есть ты хочешь сказать, что не надо пытаться из дерьма делать конфетку?

— Не совсем так, но недалеко от истины.

— Послушай, Эдди, такая жизнь меня не устраивает. В один прекрасный день я найду себе простачка — богатого простачка. Я не хочу нищенствовать всю жизнь. С меня хватит и того, что я выросла на помойке.

Она говорила совершенно серьезно; в ее голосе послышались хищные нотки.

— Ты думаешь, я охочусь за деньгами? Так вот: я действительно за ними охочусь.

— Хорошо» хорошо, ты охотишься за деньгами! Только не надо так волноваться! Положи мне голову на плечо и успокойся.

Она засмеялась и положила мне голову на плечо.

— Какой ты забавный, Эдди. Ты мне нравишься. Хотелось бы, чтобы ты был богат, тогда я попыталась бы тебя подцепить. Но ведь ты не богат?

— У меня есть девятнадцать долларов и тромбон, — ответил я. — А еще у меня есть красивый костюм, но он, к сожалению, сейчас не на мне. У меня под плащом только шорты. Я спал, когда поднялась вся эта паника.

— Я тоже. То есть я заснула, а потом проснулась, потому что мне понадобилось пойти — как это называется у вас, циркачей?

— У нас это называется нужник, — ответил я. — Слушай, давай не будем говорить о том, что случилось сегодня вечером. Я здесь для того, чтобы ты об этом забыла.

— Сейчас мне хорошо, Эдди, не беспокойся. У меня тогда подгуляли нервы, но сейчас я могу говорить об этом спокойно.

— Ну ладно. Может быть, тебе даже станет легче, если ты выговоришься. Слушай, у тебя всегда в кармане револьвер, когда ты идешь в уборную?

— Конечно, нет, не будь дураком! Свет всюду погасили, а фонарика я не нашла. Я боюсь темноты, Эдди. Я хочу сказать, что боюсь оставаться одна в темноте; например, сейчас мне не страшно. Обычно я не ночую на ярмарке. У меня есть в городе номер в отеле. Но сегодня вечером Дарлена попросила остаться с ней.

— Дарлена? Это та, рыженькая?

— Да. Ее муж уехал на несколько дней, а она плохо себя чувствовала. Вот она и попросила меня остаться в их фургоне. Когда я проснулась примерно час назад, я не нашла фонарика, а мне не хотелось будить Дарлену. Я знаю, где Уолтер держит револьвер. Однажды, когда Дарлена открыла ящик, я его там увидела. Я и взяла на всякий случай.

Она вздохнула, потому что, видимо, опять мысленно пережила то» что произошло с ней с тех пор, когда она покинула фургон Уолтера.

— Не думай больше об этом, Рита!

— Да нет, Эдди, все в порядке, я же тебе сказала. Мне хорошо. У меня под плащом не больше, чем у тебя. Я прямо закоченела.

— Представляешь себе картину, если полиция нас задержит за остановку в неположенном месте? — спросил я. — Полиция наверняка сейчас уже на ярмарке. Если ты будешь отсутствовать слишком долго, для тебя это может плохо кончиться, так что давай вернемся.

— Согласна.

— А ты уверена, что выдержишь?

— Да, Эдди. Поцелуй меня, но только один раз. А потом поедем.

И я ее поцеловал только один раз. Это было потрясающе. Меня всего перевернуло. Я даже не ожидал, что смогу почувствовать такое.

Я прошептал:

— Ты уверена, что мы должны вернуться?

— Да, Эдди, пожалуйста!

— Хорошо. Но, может быть, когда-нибудь…

— Может быть, когда-нибудь.

Я повернул ключ, и машина тронулась с места. Дворники, сгонявшие воду со стекла, вновь закачались, как пьяные. Я тоже чувствовал себя опьяневшим. И снова мне пришлось напрячь все свое внимание, чтобы удержать машину на блестящей черной ленте дороги. За весь обратный путь мы не сказали друг другу ни слова.

На ярмарочной площади было теперь светлее. Генератор так и не починили, но народ где-то раздобыл масляные и керосиновые лампы, которые горели в наиболее важных местах. Впечатление было более чем странное: световые пятна делали атмосферу еще более пугающей.

В фургоне Хоги горел свет. Дядя Эм появился именно оттуда, пока я ставил машину на место. Он открыл дверцу машины и весело произнес:

— Привет, ребята! Ну, как луна?

— Светит ярко, — ответил я в том же тоне.

— Мне гораздо лучше, — сказала Рита, — Что нового, Эм?

— Все идет как по маслу. Приехала полиция и, я бы сказал, держит ситуацию в своих руках. Она расположилась в балагане с уродами. Тебе бы надо туда зайти. Несколько обычных вопросов.

— Мне пойти с ней, дядя Эм?

— Не впутывайся в это дело, Эд. Я им сказал, что Риту отправили покататься по городу, чтобы она успокоилась. Но не стал уточнять с кем. Так что можешь спокойно исчезнуть. Тебя ждет твоя кушетка.

Идея мне понравилась, потому что я совершенно закоченел. Мой плащ был таким же скользким и холодным внутри, как и снаружи.