Он ткнулся головой в платье своей давней подруги. Точёные колени дрогнули и сомкнулись плотнее, а Флип в каком-то неожиданном озарении чувств вспомнил, как они хороши. Но, прикрыв веки, он доверчиво переложил на них тяжесть своей головы и застыл в ожидании…

Флип первым добрался до дороги: двух глубоких колей в сухом, зыбком, как морская волна, песке и редкого ворса изъеденной солью травы меж ними. По ней крестьяне на телегах отправлялись за фукусом – морскими водорослями, оседавшими после высоких приливов. Он опирался на древки двух сачков, через плечо у него болтались на перевязи две корзины для креветок, однако он оставил Вэнк два тонких багра с наживкой из сырой рыбы и свою фланелевую курточку для рыбной ловли – его излюбленное рубище с отрезанными ради свободы движения рукавами. Сейчас он позволял себе вполне заслуженный отдых, согласившись подождать здесь свою не в меру фанатичную спутницу, что задержалась в безлюдном уголке у моря среди камней, затопленных водой расщелин и пучков водорослей, оставленных высоким августовским приливом. Он поискал её глазами, прежде чем соскользнуть в глубокую дорожную выбоину. Внизу на пологой отмели среди бликов сотен осколков зеркальной водной глади, сверкавших под солнцем, выцветший голубой берет, похожий на головку песчаного чертополоха, указывал, где обреталась Вэнк, упрямо продолжавшая охоту на креветок и розоватых крабов.

– Что ж, если это её забавляет!.. – вздохнув, буркнул Флип и с наслаждением растянулся на песке обнажённой спиной, чувствуя его прохладу. У самого уха он расслышал влажный шорох кучки креветок и рассудительное поскрипывание, с которым большущий краб клешнёй пытался свернуть крышку корзины…

Флип шумно втянул в себя воздух, его внезапно охватило ощущение совершенного счастья, усиленное приятной дрожью усталых мышц, ещё напряжённых после крутого подъёма, и всеми оттенками бретонского послеполуденного зноя с привкусом морской соли. Он сел, восхищённо уставившись в блёклое небо, и с удивлением подметил, что ноги и руки сияют свежим медным загаром, одобрив заодно и их форму – гладкие, сухие мышцы шестнадцатилетнего юнца, тугие, но ещё не выпирающие под кожей, – такими могли гордиться и юноша, и девушка. Он провёл ладонью по расцарапанной лодыжке и слизнул солоноватую кровь, разбавленную солёной морской влагой.

Стелющийся над землёй ветерок приносил запахи скошенной отавы, теплого хлева и прибитой ногами мяты. По-над морем пыльно-розовая полоса постепенно пожирала не замутненную с самого утра голубизну летнего неба. Флип не нашёл слов, чтобы выразить то, что он чувствовал. Он мог бы сказать: «Так редки в нашей жизни часы, когда тело довольно, глаза пресытились цветом и светом, сердце бьётся легко, гулко, словно пустое, и само естество впитывает всё, что только может в себя вобрать. Вот одно из таких мгновений, и память о нем не угаснет…» Но достаточно какого-то пустяка, блеяния ягнёнка с дребезжащим на шее надтреснутым колокольчиком, чтобы уголки губ беспомощно дрогнули и на глаза навернулись слёзы наслаждения. Он не повернулся к мокрым скалам, где бродила его подружка, и чистота его чувства помешала ему произнести имя Вэнк: шестнадцатилетний подросток, поражённый негаданным блаженством, не способен позвать на помощь другое существо, столь же юное и, может быть, отягчённое такою же сладостной ношей…

– Эй, малыш!

Голос, разбудивший его от дрёмы, был молодым и властным. Не поднимаясь, Флип повернул голову к облачённой во всё белое даме, стоявшей шагах и десяти от него; её высокие каблуки и тросточка увязали в дорожном песке.

– Скажи-ка, малыш, смогу я проехать на автомобиле по этой дороге?

Из вежливости Флип встал и приблизился, но лишь почувствовав обнажённой спиной свежий порыв ветерка, покраснел; меж тем дама, окинув его быстрым взглядом, переменила тон.

– Прошу прощения, мсье… Я уверена, что мой шофёр сбился с пути. А ведь я предупреждала его. Видимо, эта дорога переходит в тропу и упирается в море, не так ли?

– Да, мадам. Эта дорога за фукусом.

– За Фукусом? А на каком расстоянии отсюда находится этот Фукус?

Флип не сумел удержаться от смеха, а белая дама тотчас рассмеялась в ответ и милостливо спросила:

– Я сказала что-нибудь забавное? Берегитесь, сейчас перейду на «ты»: когда вы смеётесь, вам можно дать не больше двенадцати.

Но при этом она смотрела ему прямо в глаза, словно он – настоящий мужчина.

– Мадам, фукус – это не Фукус, а… просто фукус.

– Блистательное разъяснение, – согласилась дама в белом, – и я вам весьма за него признательна.

Она высмеивала его в чисто мужской манере, снисходительно, и голос её был под стать взгляду, а потому Флип неожиданно почувствовал невероятную усталость и показался себе совсем слабым, нестойким, скованный одним из тех приступов женственной немощи, какие подчас охватывают подростка в присутствии женщины.

– У вас была удачная рыбалка, мсье?

– Нет, мадам, не слишком… То есть… у Вэнк гораздо больше креветок, чем у меня.

– Кто это – Вэнк? Ваша сестра?

– Нет, мадам, знакомая.

– Вэнк… Иностранное имя?

– Нет… То есть… это от Перванш.

– Она одних с вами лет?

– Ей пятнадцать. А мне – шестнадцать.

– Шестнадцать лет, – повторила дама в белом. Она не стала комментировать услышанное и, чуть помедлив, заметила:

– У вас на щеке песок.

Он так яростно вытер щёку, что чуть кожу не содрал. Затем ладонь бессильно опустилась. «Я уже не чувствую рук, – подумал он. – Ещё чуть-чуть – и я грохнусь без чувств…»

Дама в белом избавила Флипа от этой пытки, отведя от него взгляд всё таких же спокойных глаз.

– А вот и Вэнк, – произнесла она, завидев девушку, которая появилась у поворота дороги и шествовала, победно размахивая сетью на деревянной раме и пиджаком Флипа.

– До свидания, господин..?

– Флип, – машинально отозвался он.

Она не протянула руки, ограничившись несколькими кивками, как женщина, говорящая «да, да, да», имея в виду какую-то невысказанную мысль. Когда подбежала Вэнк, она ещё не скрылась из виду.

– Флип! Что это за дама?

Пожатием плеч и выражением лица он дал понять, что не имеет об этом представления.

– Ты её не знаешь, а говоришь с ней?

Флип взглянул на подружку с вновь ожившим лукавством, словно освободясь от ненароком свалившегося на него груза. Он с радостью ощутил преимущества их юного возраста, их пусть уже не столь незамутнённых взаимоотношений, собственной своей деспотичности и истовой преданности Вэнк. По её коже ещё бежали струйки воды, колени были избиты, как у святого Себастиана, но совершенны под коростой ссадин; руки – как у юнги или мальчишки-подручного у садовника, шея перехвачена позеленевшим платком, а полотняная блуза пахла сырыми ракушками. Старый клочковатый берет уже не был способен затмить голубизну её глаз, и если бы не эти умоляющие, ревнивые, простодушно распахнутые глаза, её можно было бы принять за лицеиста, переодевшегося для игры в шарады. Флип расхохотался, а Вэнк топнула ногой и запустила мокрой курткой ему в физиономию.

– Ты будешь отвечать или нет?

Он с рассеянным видом просунул руки в дыры на месте рукавов.

– Да что говорить! Эта дама ехала в своём авто и заблудилась. Ещё чуть-чуть, и машина бы здесь завязла. Я объяснил ей это.

– А-а-а…

Вэнк села, сняла парусиновые туфли и высыпала оттуда добрую пригоршню мелкой влажной гальки.

– А почему она так быстро ушла, как раз когда я подходила?

Флип ответил далеко не сразу. Не подавая вида, он с тайным удовольствием припомнил самоуверенную повадку незнакомки, её речь, не сопровождавшуюся жестами, твёрдый взгляд, задумчивую улыбку. Она вовсе без иронии обратилась к нему «господин»… Но тотчас ему вспомнилось, как она произнесла «Вэнк», просто Вэнк, как-то слишком по-домашнему и слегка презрительно. Он нахмурил брови и взглядом словно оградил от чужаков свою подружку и весь непритязательный беспорядок её облачения. Наконец он не без труда нашел достаточно двусмысленный ответ, в котором одновременно прозвучала и его склонность к романтической таинственности, и щепетильность юного буржуа.