- Добрый вечер, Екатерина... извините, не знаю, как вас по батюшке.. смотрю - что-то красивое вяжете...
- По батюшке - Петровна, - отозвалась она, польщённая обращением и похвалой красивого молодого человека. Да и разговор у него, хоть и с Кавказа, видать, но не то, что у некоторых ихних "моя твоя не понимает", а красивое вяжу - так невестушка внучка подарила нам с дедом, вот к осени одеяльце будет, голубенькое.
- О, поздравляю, такая молодая бабушка...
Екатерина Петровна сняла очки и поправила выбившуюся прядку волос:
- Дык это второй, а у дочки девочке уже четвёртый годик пошёл, победно доложила она, - вот как оно...
- Ну, это вообще здурово. Знаете, у меня мама тоже вяжет. Только она больше любит крючком. Вот в следующий раз приеду зимой, покажу вам мамины свитера да джемпера.
- Приезжай, милок, приезжай, - спицы, чуть притормозившие было, снова замелькали, быстро набирая очередной ряд петель.
- А что это Вы, Екатерина Петровна, всегда ночами дежурите? Утомительно, наверно... Да и зарплате вашей не позавидуешь...
- Нет, мы со сменщицей по неделям меняемся - вот до этой пятницы я в ночь выхожу, а с понедельника она, а в выходные дни горничные по очереди. А насчёт зарплаты чего уж говорить, но обходимся. А ночью даже спокойнее. Выезжают и поселяются больше днём, вечером реже, а под утро и голову приклонить удаётся на пару часиков. Нам , главное, чтобы в номерах на ночь эти не оставались... ну, как тебе сказать, - она понизила голос, - ну, девки гулящие, прости Господи, липнут тут к вашему брату. Да вот с тобой вчера приходила блондиночка, что-то я её раньше здесь не видела. Хорошо ушла вовремя...
- Обижаете, Екатерина Петровна, это жена моя, правда незаконная старики наши религиозные согласия не дают, вот и приходится в поездке мыкаться. Она сюда на учительскую конференцию приехала, а я её одну не хотел отпускать - любим мы друг друга очень. Вот она скоро придёт сюда, так я вам её паспорт покажу с бакинской пропиской, чтоб не сомневались... Так Вы уж нас "после одиннадцати" не тормошите, пожалуйста. А это вот на подарочки внукам, - он с улыбкой подсунул под вязанье двадцатипятирублёвку.
Екатерина Петровна укоризненно покачала головой, но оценила "откровенность":
- Ну, разве что жена... И паспорт покажешь с пропиской... Я же понимаю - ваше дело молодое...
- Спасибо, Екатерина Петровна, - он наклонился к ней, - а может, здесь внучка соорудим нашим старикам, смирятся...
- Да ну тебя, иди уж... Да, а как звать-то тебя?
- Ширинбек, в переводе - Сладкий правитель, её - Святая Мария, или Марина...
"Святая Мария" появилась в десятом часу. Ширинбеку уже давно не сиделось в номере, и он встречал её на улице перед гостиницей, когда она выскочила из подошедшего такси и бросилась к нему:
- Ты беспокоился, Ширинчик? Теперь всё в порядке, просто пришлось три раза звонить свекрови, пока она, наконец, сообщила, что её сыночек звонил из аэропорта, едет за детьми, и поблагодарила меня за такую заботу. А я вчера забыла взять номер твоего телефона...
- Да ничего, Золотко, ты здесь - и ладно. Больше не будешь по сторонам оглядываться? Ты знаешь, я, кажется, договорился с дежурной по этажу, чтобы нас на ночь не разлучали, только обещал твоим паспортом доказать, что ты не местная потаскушка...
- А какая?
- А никакая, а моя гражданская жена. А нашу легенду я тебе потом расскажу. Пошли ужинать, а то у тебя глаза голодные, - он прикоснулся губами к её векам, - и холодные...
- Так что, сначала согреваться будем или кормиться? - Марина хитро прищурилась.
- Кормиться, кормиться, бегом в ресторан...
- Ну смотри, как бы на сытый желудок спать не потянуло. Учти - я тебя будить не буду...
Они посмеялись и, обнявшись, прошли через холл в ресторанный зал.
Последующие три дня им потом вспоминались, как дни, переполненные счастьем.
Взявшись за руки, они бродили по нескончаемым залам Дома художника, любуясь работами представителей классической школы живописи, поражаясь многообразию представленных жанров, осмысливая и пытаясь понять новые направления, предлагаемые современными авторами. Побывали и в Музее изобразительных искусств им. Пушкина, и в Художественной галерее на Кузнецком мосту.
Ширинбек удивил Марину своим знакомством со многими классическими произведениями живописи, а он мысленно благодарил за это бабушку Валиду, и с радостью впитывал впечатления от их подлинных образцов.
Хотя им и раньше при встречах доводилось беседовать на темы искусства и, особенно, литературы по разным поводам, и чаще в связи со школьными программами, они и не представляли, какой степени духовное родство и гармония между собой обретаются при непосредственном общении с шедеврами мировой классики и выдающимися образцами современного искусства. На одной из наружных витрин галереи они увидели плакат с фотографией странного, но очень выразительного скульптурного изображения женской фигуры "Страдание", и не менее странной фамилией автора - Вадим Сидур. Ниже был дан адрес выставки в районе метро Юго-западная, по которому они немедленно и отправились. Выставка размещалась в цокольном этаже жилого здания, а точнее - в полуподвале, не очень и приспособленном под такое мероприятие. Поражало, однако, присутствие большого числа посетителей, преимущественно среднего и старшего возрастов, подолгу всматривающихся в выставленные экспонаты и шёпотом делящихся впечатлениями. На небольшой площади двух жилых комнат в металле, бронзе, дереве, керамике были воплощены все нюансы человеческих чувств в таких формах и образах, которые не являясь реалистичными, в то же время могли означать лишь определённые автором состояния человеческой души. Ни Марина, ни Ширинбек не могли ответить себе, каким образом в их возбуждённое увиденным сознание проникают, проистекая, казалось бы, от абстрактных форм, флюиды высоких чувств любви и страданий, проклятий войне и житейских радостей. Но они ясно почувствовали, как единое понимание высокого искусства сплетает их собственные души в недосягаемых для тел сферах.
В небольшом проспектике, вручаемом посетителям, содержались краткие сведения об авторе - инвалиде войны с немецкой пулей, пронзившей лицевую кость и застрявшей навечно в черепной коробке. Там же Сидур, говоря о своём творчестве, приводил сочинённую им притчу. Будто однажды к нему в мастерскую явился сам Господь Бог. Внимательно осмотрев его творения, Бог спросил: "Ты сам-то понимаешь, что наваял?" "Кажется, понимаю," - ответил Сидур. Господь задумался и сказал: "Когда я ваял, мне тоже казалось, что я понимаю..."