Может, эта острая боль из-за камешка в почках, а может, из-за старой травмы. Да, Гуидо вспомнил: когда он последний сезон играл в «Милане», его в конце встречи «Милан» — «Рома» грубо сбили в штрафной площадке. В тот самый миг, когда он высоко выпрыгнул, чтобы ударить по воротам головой… О, его знаменитые удары головой, резкие, мгновенные! Сейчас он, самый молодой тренер в высшей лиге, безуспешно пытается обучить этим ударам своих футболистов. Он сморщился от боли и горечи. Через три дня его команда встречается с заштатной командой Юга и непременно должна выиграть. Иначе не избежать перехода в низшую лигу.

«Ну и годик выдался, черт возьми», — бормочет Гуидо. Спина болит все сильнее. Как он может уехать в Терме на воды, хоть врач клуба и настаивает? Если только это не предлог, придуманный директоратом, чтобы потом его уволить.

Слухи-то уже давно ходят. Директорат ведет переговоры с «магом» Гонсальвесом, лишившимся недавно работы, с Карбони — словом, со всеми известными тренерами, которые остались не у дел. Да, рано или поздно его прогонят пинком под зад.

Он закурил и осторожно потянулся в кресле.

В доме, кроме него, никого нет — Анна повезла на «Мини Моррисе» дочку в бассейн. Приезжать в селение, где команда находится на сборах, он жене запретил. Дела идут хуже некуда, и у него такое ощущение, что начальство неотступно за ним следит.

А ведь, пожалуй, будет даже лучше, если ему пришлют письменное уведомление об увольнении. Поменять обстановку, команду, уехать из этого страшного города, который так его пугает и манит…

Вот когда он приехал в Милан из своего маленького приморского городка, солнце показалось ему огромным, незакатным, хоть и дома и улицы были в пелене тумана. Тогда его ждало блестящее будущее — из команды третьей лиги маленького рыбацкого городка он перешел в прославленную команду высшей лиги. Такое только во сне может присниться.

Гуидо взмахнул рукой, отгоняя чудесные видения: переполненный стадион, восторг зрителей, потные, хоть выжимай, майки друзей-игроков, сжавших его в своих объятиях. Секундой раньше он забил решающий гол и стал для команды ангелом-спасителем.

К черту, все к черту!

Завтра обычная тренировка, игроки разобьются на две команды и сыграют между собой. Молча, ни слова ему не возражая, как всегда. Послушные его воле и приказам. Но он-то чувствует, видит, что они ему больше не верят. Да и он уже не верит в свои идеи, хитрые стратегические планы. Между тем всего несколько месяцев назад он работал с увлечением, можно сказать, творил на поле.

«Какой позор… — шепчет он, сокрушенно качая головой. — Вот ведь до чего дожил».

Он закуривает новую сигарету. Смотрит, как ветер в парке раскачивает верхушки деревьев. Уже третий день дует ледяной ветер, заставляя всех зябко ежиться, цепенеть. Гуидо думает об одиннадцати игроках основного состава. Они до того растерялись, пали духом, что простейшие финты и удары выполнить не в состоянии. А тут еще этот проклятый ветер…

Да, но кто же виноват, кто, хотел бы он знать? Ну нет, хватит терзаться сомнениями и вопросами.

За последние три месяца он уже тысячу раз обвинял себя во всех смертных грехах. Обсуждал свои промахи сам с собой, с женой; утром, днем и даже ночью. И, черт возьми, не находил серьезных, роковых промахов.

Возможно, он все же ошибся, когда отнесся к ним как к умным, зрелым профессионалам. На самом-то деле это юнцы, капризные и жестокие. А лучшие и наиболее опытные из игроков полны самомнения, наглы и ненадежны. В любую минуту его предадут, сукины дети!

К примеру, тот же Джордже Верно, он-то втихомолку и настраивает против него игроков. Только вот непонятно, что он выиграет от смены тренера. Сам Джорджо даже не записался на тренерские курсы, возглавить команду не собирается. Какая ему радость, если команда вылетит из высшей лиги? Поди их пойми, этих ненормальных.

Гуидо попытался встать — спина отчаянно болела и не давала разогнуться.

О господи, только этого ему не хватало!

И тут он подумал, что боль в спине — отличный предлог не явиться на тренировку. Пусть их потренирует Дзотти, скромный, честный парень, уже десять лет работающий с дублерами, а он увезет отдыхать Анну с дочкой. Шесть дней отменных каникул, и к дьяволу всех и вся.

Контракт с ним заключен на два года, так что и в будущем году платить им придется, если даже директорат его уволит. Будет сидеть себе дома, а деньги ему перешлют — контракт есть контракт!

К горлу подступила тошнота. Проклятье, разве это жизнь! Так и хочется в ярости все ломать и крушить.

Зазвонил телефон, он снял трубку. Доктор Сабатини своим фальшивым, медоточивым голоском проворковал:

— Послушайте, Кальдоро, я говорил с президентом клуба. Он тоже считает, что вам срочно нужно подлечиться. Конец чемпионата будет для нас на редкость трудным, и вам необходимо быть в форме. Завтра же уезжайте в Терме и пройдите предписанный мною курс лечения. Через неделю вы будете как окурчик. А пока команду потренирует Дзотти. Хорошо?»

Вот и погода под стать его настроению.

Терме, водный курорт, само по себе место невеселое, а тут еще дождь зарядил. Прохожие смотрят на тебя недоверчиво, а порой завистливо — ведь ты выглядишь не очень больным. Все говорят вполголоса. Немного спустя и дочка Джорджана начинает смотреть на него с тревогой и тоской. Хотя, может, только ему видится тревога и тоска в каждом взгляде, даже в чистых глазах его маленькой дочери.

— Не знаю, не знаю. Неужто я совсем раскис?.. — бормочет он.

Анна, жена, испытующе смотрит на него и ничего не спрашивает.

Впрочем, что она может ему сказать? Анна отлично его изучила и знает, что выказывать жалость, сострадание нельзя. Он сразу приходит в бешенство и на ней же вымещает свою злость. В него словно вселяется бес разрушения.

А она так боится еще с детства, когда росла в многочисленной бедной семье, всяких скандалов, ссор. Семейное согласие, пусть даже хрупкое, мгновенно исчезает, и на смену ему приходят яростные стычки двух несчастных людей, отчаяние и страх. Анна ласково улыбается мужу, стараясь держаться как можно естественнее, словно все складывается наилучшим образом.

Но он-то знает, что она притворяется, и, как все взрослые дети, ищет любого предлога, чтобы выместить на жене свои обиды. Анна крепче его и все выдержит.

Сейчас она идет рядом, дрожа от страха и с минуты на минуту ожидая взрыва.

Нет, Гуидо слишком подавлен, чтобы начинать с ней войну. У него одно желание — бросить все к черту и исчезнуть навсегда. Анна чувствует это уже по тому, как тоскливо он тащится по дорожке, сгорбившись, словно больной старик.

«Что же делать, что?» — ищет и не находит ответа Анна. Рядом идет Джорджана, и лицо у нее грустное-прегрустное.

Увы, и само место унылое, печальное, и эта тоска, разлитая в воздухе, отпечаталась на заплесневелых фасадах домов грязно-кремового цвета, на стынущих под дождем деревьях.

По аллеям гуляют одни старики, и ей, Джорджане, еще не встретился ни один мальчик или девочка. Почему же папа с мамой привезли ее сюда, в это ужасное место?

Они никогда ее с собой не возили. Только раз — в Сирмионе на семинар тренеров. Но там было озеро, светило солнце, все смеялись. И даже уже пожилые тренеры, с которыми папа пил кофе и весело шутил, казались ей совсем не старыми.

А тут вечером сразу темнеет, тебя обдает сыростью и холодом. Джорджана просит маму посидеть с ней, пока она не заснет, а то вокруг такая тишина, что аж страшно становится.

Гуидо сидит в холле, утопая в огромном сером кресле. Свет здесь не такой яркий и лишь туманно отражается в старинных зеркалах. Гуидо Кальдоро курит и курит, не разворачивая лежащую на коленях газету. А в голову лезут мысли одна мрачнее другой.

Мимо проходят постояльцы — молчаливые тени. Лишь изредка кто-нибудь тихо кашлянет или что-то шепнет приятелю.