Однако мой прогноз сбылся лишь наполовину: Путин просто бережно эвакуировал Евгения Наздратенко из шатающегося губернаторского кресла в более надежное министерское, а потом совбезовское.

– Наш президент таким образом демонстративно объясняет элите новые правила игры, – покорно пояснил мне тогда Анатолий Чубайс, – Путин показал, что с тем, кто играет по правилам (а Наздратенко сыграл по правилам, потому что в конце концов согласился добровольно уйти в отставку из Приморья), будут обращаться как со своим и не тронут. А с теми, кто не согласен играть по правилам, будут обращаться со всей строгостью закона…

Но даже не эта вполне бандитская этика, наглядно продемонстрированная новым российским президентом, поражала больше всего. А то, что как поведал мне Анатолий Чубайс (который во времена Ельцина долго и безуспешно мерился с Наздратенко всем, чем только можно), на самом деле, именно Владимир Путин в свое время по негласному приказанию Валентина Юмашева отдал распоряжение ФСБ заблокировать все уголовные дела против Наздратенко и убрать в дальний ящик весь компромат, найденный на приморского губернатора. Почему? Да просто потому, что в тот момент юмашевская администрация воевала против команды Чубайса за какой-то очередной кусок собственности. И Юмашеву было невыгодно политическое усиление Чубайса, неминуемое в том случае, если бы ему удалось разрулить приморский кризис в свою пользу. И тот самый Путин, которому было так приятно играть на публике непримиримого борца с коррупцией, приказ Юмашева беспрекословно выполнил.

У каждой девушки есть родители. И ей с ними непросто. Даже если она совсем уже взрослая, и даже если она кремлевский обозреватель. Потому что в таком случае родители тем более видят ее редко и ничего не знают о ее личной жизни. И у них начинается типичный родительский невроз: в каждом мужчине видеть потенциального жениха дочери.

Причем здесь Путин? Да в том-то и дело, что абсолютно ни при чем! Только вот папе моему объяснить это было совершенно невозможно!

Объясню все по порядку…

Во время работы в кремлевском пуле родные мама с папой по телевизору видели меня гораздо чаще, чем живьем. Откроют утром газету, прочитают мою статью – значит, жива. А когда звонили на мобилу – то никогда не знали наверняка, из какого города или вообще из какой страны я буду с ними разговаривать.

Понятное дело, что такое положение вещей их совершенно не устраивало, и они считали, что чем попусту тратить свою молодость на всяких кремлевских уродов, их дочке пора срочно выходить замуж. При этом готовы они, похоже, были уже совершенно на любого зятя…

Как– то раз, 4 июня 1998 года, папа позвонил мне в редакцию и деловито сообщил:

– А он – ничего… И прическа мне твоя сегодня новая понравилась… Ты так редко с распущенными волосами ходишь – я сразу понял, что ты ему хотела понравиться!

Я судорожно начала соображать, кого же он имеет в виду. В этот день я успела побывать аж на трех пресс-конференциях, и наверное, все их показывали в теленовостях. Оставалось выяснить, на кого же из трех ньюсмейкеров положил глаз мой папа…

– Ты кого имеешь в виду? – настороженно спросила я.

– Ну ладно-ладно, чего ты скрытничаешь! – остался недоволен папа. -Тот, который про шахтеров и про олигархов говорил.

Про шахтеров и олигархов в тот день говорили все.

– Ну которого президент только что куда-то там назначил… – продолжил свою шараду папа. – Симпатичный такой парень, мне понравился…

Тут я, к своему ужасу, поняла, что папа имеет в виду Путина, только что назначенного первым заместителем главы президентской администрации.

– Папа!!! Да ты что, с ума сошел?!! Во-первых, он мне в отцы годится…

– Не надо врать, он явно моложе меня! – уличил меня папа.

– Пап, да я просто была у него на брифинге. Мы знакомы, и не более того. Что ты вечно придумываешь! И к тому же он кагэбэшник…

– Ну, знаешь! Ты слишком строга к людям! Главное, чтобы человек хороший был…

– Папа! Да как тебе это вообще в голову могло придти?! Ты же видел: он ниже меня в два раза! – специально утрировала я, чтобы любыми способами развеять у папы очередную idee fixe насчет жениха.

Но папа был уверен, что я просто не хочу поделиться с родителями. А уж после того как отец предложил мне пригласить как-нибудь моего друга к нам домой, я поняла, что даже если я сейчас скажу, что Путин – это женщина, то ответ, ровно как в фильме В джазе только девушки, все равно будет: У каждого – свои недостатки…

– Да ладно, видел я прекрасно в новостях, как вы там с ним стояли разговаривали… – лукаво прибавил папа на прощание и повесил трубку.

А разговаривали мы с Путиным вот как.

Как только ему присвоили ранг первого заместителя главы администрации президента (а не простого, как было раньше), кремлевские старожилы стали предсказывать начало новой кадровой грызни, – потому что все остальные замы не простят ему, что он стал равнее других.

Поэтому после его первого брифинга в новой должности я подошла к нему и всего лишь навсего спросила:

– Володя, а вы не боитесь, что теперь остальные заместители будут к вам ревновать?

На что Путин, с интересом оглядев меня, ответил:

– Вот вы – красивая женщина… У вас есть любимый мужчина? Он ревнует вас, когда видит с вами рядом других мужчин?

– Очень! – честно призналась я.

– И правильно делает! Так что ревность – это естественный и неизбежный процесс! В этот день я действительно выглядела особенно красиво – потому что вечером мы с моей подругой Березовской собирались отмечать в редакции с друзьями наши недавно прошедшие дни рождения, и ради этого я сделала себе пышную прическу и нарядно оделась.

В результате, процитировать метафоричный ответ Путина я в своей статье, разумеется, не смогла. Зато телеоператор, заснявший нашу с ним беседу, вселил в моего папу сильные подозрения.

После победы Путина на президентских выборах эта хохма приобрела среди моих друзей популярность под названием Папа ставил на фаворита!.

Впрочем, тогда, в 1998 году, в своих статьях в Русском Телеграфе я тоже ставила на этого же фаворита (в политическом, разумеется, а не в личном смысле). Политический климат стал таким жарким, что в то лето Путин двигался вверх по карьерной лестнице со скоростью тропического сорняка, наугад воткнутого Ельциным в землю даже безо всяких корней. В конце мая он был назначен первым заместителем Юмашева, а уже в июле – директором ФСБ. Как объясняли мне тогда бывалые кремлевские аппаратчики, промежуточное повышение было произведено уже с сознательным прицелом на Лубянку, чтобы поднять в глазах ее обитателей статус этого чиновника средней руки аж до секретаря ЦК по старым меркам. А ведь в таком высоком ранге, – говорили они, – на руководство КГБ люди не ставились аж со времен Андропова.

Из статьи в статью мне приходилось констатировать, что путинское ведомство (сначала ГКУ с функцией координатора спецслужб, а затем и главная спецслужба – ФСБ) превращалось для Кремля в главный, если не единственный, инструмент воздействия на ситуацию в стране. Ельцин, теряющий контроль не только над собственной страной, но и над собственной семьей, которая увязла в сомнительной дружбе с олигархами, изо всех сил раскачивавшими политическую лодку, видимо, разуверился в эффективности демократических рычагов управления и все больше был склонен уповать только на старые, проверенные рычаги спецслужб. Президент официально поручил Путину разобраться не только с региональными лидерами, провоцирующими задержку зарплат, но и с олигархами, которые начали выводить шахтеров на рельсы под политическими лозунгами. Причем разговор с бузотерами, как подчеркивал Путин (на той самой пресс-конференции, которая так запомнилась моему папе), должен был быть с документами в руках, то есть с привлечением всех ресурсов спецслужб. Это президентское задание Путин явно выполнял нерадиво – ситуация усугублялась не по дням, а по часам. И тогда ФСБ во главе с новым ельцинским фаворитом стала все больше напоминать уже не антикризисный центр управления, а запасной центр власти, которой Ельцин приготовил на случай, если критическая ситуация в стране перерастет в необратимую. Как, собственно, впоследствии и произошло. С кризисом в стране Путин тогда справиться не сумел, а вот роль властного центра ему со временем как-то понравилась.