— Ну входи, чего застряла. Не стой на сквозняке.

Наташа вошла, и он закрыл за ней обшарпанную дверь.

— Не разувайся, а то испачкаешься. У меня такой срач после вчерашнего, что хоть дом сноси.

Сам он был в носках. В каких-то болотных синтетических носках, которые начинают издавать запах через час после того, как их надевают. Наташа сняла плащ, повесила его на вешалку и вошла в комнату, куда, не став ее дожидаться, удалился Дрыгов.

Он сидел на диване и чистил воблу. Кивнул ей на табуретку у журнального столика и спросил:

— Пиво будешь?

— Нет, спасибо. — Наташа села, оглядываясь по сторонам.

— А что будешь? — Дрыгов выудил из нутра рыбины воздушный пузырь и стал его обжигать спичкой. — Кроме пива нет ни хрена. Ну еще чай. Степан через час только приползет, да и то много не притащит.

— А кто это — Степан? — спросила она.

— Как это — кто? — Он сунул обеленный пузырь в рот и покосился на нее. — Ты что, разве не позировать к нему пришла?

— Нет, не позировать. Я к вам.

— Ко мне? — Глазки у Дрыгова забегали, на физиономии появилась блудливая улыбочка. — Ирка, да как я тебя сразу не узнал! Богатой будешь.

— Я не Ира. Наташа почувствовала себя неловко. — Я же вам…

— Ага, Светка, купилась! — Он засмеялся, вдруг схватил ее за шею, притянул к себе и попытался поцеловать.

— Эй, вы что?! Пустите немедленно! — Наташа оттолкнула его и вскочила. — Да что вы себе позволяете, в конце-концов?!

— А что? А что я себе позволяю? — Дрыгов недоуменно посмотрел на нее, стараясь хоть что-то понять.

— Вы что, ничего не помните? — спросила Наташа.

— А что я должен помнить?

— Ну как? Я же звонила вам вчера. Договорилась, что встречусь.

— Вчера? — Видно, для Дрыгова это был слишком большой срок для запоминания, потому что он так наморщил и без того узенький лоб, что тот вообще пропал. — И я с вами договаривался?

— Ну да, да. Я из прокуратуры.

— Отку… — Вадим вытаращил глаза и стал лихорадочно отряхивать колени от рыбьей чешуи. — Так это что, был не прикол? Это на самом деле было?

— Да. Меня зовут Наташ… Клюева Наталья Михайловна. Вот. — Наташа протянула ему удостоверение. — Я пришла, чтобы поговорить с вами по поводу…

— Вы пришли, чтобы унизить меня! — вдруг воскликнул он и вскочил. Мало вам того, что я уволился с работы, мало того, что я живу в этой конуре и еле свожу концы с концами, так вы еще пришли сами полюбоваться на мое падение! Ну, конечно, что еще можно ждать от насквозь прогнившей системы?! — Голос у него вдруг стал какой-то металлический, официальный, как у чтеца. — И как, нравится вам то, что вы видите?

— Не очень, — спокойно ответила Наташа. — А если честно, то вообще не нравится. Может, мне лучше вас по повестке вызвать?

— Нет, не надо. — Он сразу успокоился и сел на место. — По повестке не надо.

— Вот и отлично. — Наташа тоже села. — Я пришла, чтобы уточнить у вас кое-какие детали вашего дела.

— ВАШЕГО дела, — ехидно поправил он. — Я к этому делу не имею ни малейшего отношения, и вы это прекрасно знаете. Там все ложь от первой буквы до последней.

— Ну коне-ечно. — Наташа вздохнула. — Я и не сомневалась. И все же. Если вас не затруднит, расскажите мне про ваши отношения с гражданкой Тыквиной, а то в деле все очень напутано. Я сама хочу разобраться, как все было.

— Ничего рассказывать не буду. Не было у меня с ней ничего. Не было, и все тут…

— Но все же что-то было. Вы, сказано в обвинении, распространяли через нее порнографическую продукцию.

— Плебеи! — криво усмехнулся Дрыгов. — Это мои стихи они считают порнографией?!

— А вы позволите?

— Что позволите? — не понял Дрыгов.

— Стихи ваши почитать. Знаете, я в магазинах не нашла. Нет ваших сборников. А изъятое у вас хранится в КГБ. Так что я просто не в курсе.

Дрыгов пожал плечами, сунул руку под себя и вытащил на свет Божий потрепанную тетрадь.

— Читайте!

Наташа брезгливо взяла засаленную тетрадь и углубилась в чтение. Стихов было немного, Наташа даже делала, с позволения поэта, кое-какие выписки. Но того, что она искала, в них не было.

— И это все? — удивленно спросила она, положив потрепанную общую тетрадку на рыбью кожуру.

— Да, все. — Дрыгов покраснел и самодовольно выпятил пузико. — Вам этого, конечно, не понять, вы больше с сухими предписаниями общаться привыкли.

Наташа не ответила. Могла бы процитировать наизусть две-три главы из «Илиады» или «Одиссеи» по-гречески, но не стала, конечно. Просто улыбнулась скептически и сказала:

— Ну что ж, суд разберется. Честно говоря, я могла бы вам позавидовать. При таких, прямо скажем, скромных способностях — и такая популярность.

— Что? — не понял он.

— Скажите, Вадим Станиславович, вы чувствуете себя знаменем?

— А?.. Да! — Он гордо закинул патлы за уши. — Я — чувствую. Без ложной скромности. И что бы вы там ни делали со своими палачами, меня надолго запомнят, а ваше имя будут произносить только так, в связи… Как Понтия Пилата, как…

Но его гневную тираду прервал телефонный звонок.

— Как… Как… — Дрыгов махнул рукой и схватил трубку: — Алло, Вадим Дрыгов внимательно слушает.

А потом произошло что-то странное. Глазки у него забегали, на носу проступили капельки пота, руки начали дрожать.

— Да-да, конечно. — Он резко протянул трубку Наташе и, выпучив глаза, прошептал: — Это вас.

— Меня? — удивилась, она и взяла трубку: — Алло.

— Вы меня удивляете, — сказала трубка холодным, официальным голосом, в котором теперь еле угадывались прежние нотки. — Что вы делаете у Дрыгова? Разве вам не известно, что не надо к нему ходить?

— Я делаю свою работу, — спокойно ответила Наташа, хотя почувствовала, что коленки у нее начинают дрожать.

— Ваша работа, Клюева, заключается совсем не в этом. Ваша работа заключается в том, чтобы представлять в суде обвинение, а не защиту. Или вы забыли, кто вам деньги платит? Смотрите, а то вылетите из прокуратуры после первого же дела.

— Деньги мне платит государство! — не выдержала Наташа. — И оно будет решать, вылечу я из прокуратуры или нет! Всего хорошего.

— Ну что? — испуганно спросил Дрыгов, заискивающе заглядывая ей в глаза, как только она повесила трубку. — Что они сказали?

Наташа посмотрела на него, улыбнулась и ответила:

— Ничего, что касалось бы вас. Не забудьте — через три дня слушание. И постарайтесь вымыть голову перед тем, как являться в суд…

«Ну, может быть, я ничего действительно не понимаю в современной поэзии, — думала Наташа, возвращаясь домой. — Да, я в этой жизни вообще многого не понимаю и даже не знаю. Например, я никогда не была на танцах. Это же ужас какой-то! Стыдно признаться! Как-то сказала подружке по университету — та обхохоталась. Как, дескать, ты мужика найти собираешься?»

Наташа решила показать выписки из стихов Виктору. Потому что теперь по праву экспертом по искусству в семье стал Виктор.

Наташе казалось, что со дня свадьбы прошло уже целое столетие. Так давно это было. Пронеслось, как во сне… Свадьбу они сыграли скромную, были только мама с братом и еще двое друзей Виктора — тоже художники.

Наташиных друзей не было. Да Наташа и боялась кому-нибудь из ольвийской братвы даже признаться, что нарушитель спокойствия Витька Клюев стал ее мужем.

Как-нибудь потом.

И друзей по университету тоже не позвала. Хотя сама побывала на свадьбах у всех, даже у Светки… Почему-то не решилась, сама не знала — почему.

С Виктором вообще все стало непросто и очень необычно. Он был художник-авангардист. Свои работы называл не полотнами, не скульптурами, а концептами. И в жизни все было для него с каким-то вывертом. Это очень увлекало, но делало привычное течение самой жизни как бы незаконным. Пока что Наташа пыталась понять суть этих вывертов. Пока что она боялась к этому допускать посторонних, даже если это были близкие друзья.