Но самую привлекательную особенность славянской расы составляет ее идеализм, вытекающей из тонкого чувства. Славянская грусть, говорит Доде, заунывная, как и славянская песня, звучит в глубине творений славянских писателей. Это тот человеческий вздох, о котором говорится в креольской песне, тот клапан, который не дает миру задохнуться: «если бы мир не мог вздыхать, он задохся бы»! Этот вздох повсюду слышится в произведениях славянских поэтов и писателей. Брандес следующими словами характеризует последние произведения Тургенева. «В этих произведениях, — говорит он, — звучит еще более глубокая меланхолия, нежели в юношеских его работах; эти произведения проникнуты высокой поэзией. Здесь художник в последний раз заглядывает в тайны жизни и с глубокой грустью пытается изобразить ее в символическом образе: природа жестка и холодна; тем более обязаны люди любить друг друга и природу! Там есть сцена, как автор, во время одинокого переезда на пароходе из Гамбурга в Лондон, по целым часам держал в своей руке лапу бедной, печальной, привязанной на цепь обезьянки: гений, постигший мировые истины, рука об руку с маленьким зверьком, как два добрые товарища, два детища одной и той же матери — в этом заключается больше истинного назидания, нежели в любой глубокомысленной книге». Великий английский историк Карлейль отзывается об одном из русских произведений, что это самая трогательная история, которую ему случилось читать.
Славянское чувство чуждо сентиментальности, оно глубоко и сильно. Это качество в соединении с замечательным миролюбием и искренностью славян послужило основанием особенного развития семейных начал и поставило женщину у славян уже на заре их исторической жизни в такое высокое положение, какого она не занимала у других народов. Уже в самые отдаленные времена женщина у славян была независима и даже могла сделаться правительницей — что было немыслимо у других народов вследствие низкого социального уровня, отведенного женщине.
Тонкое чувство славянской натуры, дающее возможность проникать глубоко и видеть вещи в их настоящем свете, делает славянина равно свободным как от сентиментальности, так и от пессимизма, поддерживает в его душе непоколебимую веру в лучшее будущее.
Развитое, человечное чувство славян делает их беспристрастными и дает им возможность установить правильные отношения к чужим национальностям. Это чувство выражалось с незапамятных времен выдающейся и общепризнанной славянской добродетелью — гостеприимством, а впоследствии оно стало выражаться уважением ко всему иностранному, отсутствием духа партикуляризма и усвоением лучших сторон чужой культуры. Оно же, наконец, служит основанием веротерпимости и примирительного отношения к инородческим элементам, с которыми славяне соприкасаются и живут. Едва ли в другой стране инородческий элемент встречает столь братский прием, как у славян и в России. Даже еврейская раса со своими замечательными достоинствами и недостатками, вытесняемая из всех стран Европы, сосредоточилась главной массой своей в России: в России живет около половины евреев земного шара. Эта масса цепко держится России и неохотно переселяется в другие страны.
Гуманные черты составляют вековую особенность славян и поражали наблюдателей уже в отдаленные времена. Прокопий говорит, что славяне обходились с пленными человеколюбивее всех других народов и питали отвращение к набегам на соседей. Те же черты видим и в наше время у русских: феноменальное человеколюбие русского солдата в отношении побежденных врагов поражает иностранцев в наше время не менее, чем поражало Прокопия человеколюбие славян.
Религиозная и расовая терпимость славян яснее всего сказалась в объединяющем и ассимилирующем влиянии славян на смежные малокультурные народы. Качество это дало русскому племени значение одного из самых важных распространителей культуры в Северной и Средней Азии. Такую же роль русское племя играло в исторические и доисторические времена в Северной и Восточной Европе. Роль эта отличалась безусловно мирным характером и привела к глубокому полному национальному слиянию соседственных инородцев с русскими. Почти весь север России был населен финскими племенами даже в исторические времена. Теперь эти финские племена вполне обрусели. Они сохранили свои типичные финские черты в антропологическом отношении, но зато глубоко усвоили себе язык, религию и национальный дух русских и в силу этого совершенно слились с последними. Этот сложный процесс обрусения завершился вполне мирным путем, без жертв, без войн, без истребления одного племени другим.
К числу отличительных качеств славянской природы относится нерешительность или слабость характера. Примером этой черты может служить образ главного героя в повести Тургенева «Рудин». Этим же качеством отличались так называемые люди сороковых годов (настоящего столетия); это качество критики называли рефлексией, задерживающей действие. Публицисты указывают как на один из выдающихся примеров славянской нерешительности на тот факт, что русская армия в 1878 г. остановилась у ворот Константинополя и не вошла в него. В отношении этой черты существуют противоположные мнения. Одни считают ее недостатком характера, слабостью; другие усматривают в этой нерешительности достоинство.
Сущность психологической черты, о которой идет речь, состоит в выжидании, в опасении сказать слово или совершить действие, недопускающее возврата. Это — осторожность, которая по временам, может быть, переходит границы. Очевидно, что эта черта имеет тесное соотношение с тонко-развитым чувством славян и составляет последствие преобладающего значения чувства в душевном строе. Ключом к пониманию этой отличительной национальной черты могут послужить нам новейшие исследования Фуллье о так называемой силе идей или идейной силе (idee-force). Это — психическая сила, составляющая зародыш и ядро будущих сильных актов воли, будущих великих решений; эта сила должна накопиться, чтобы произвести должное действие; тонкое чутье, внутреннее сознание, что этой силы накопилось недостаточно, может задерживать действие, может делать человека временно нерешительным. Славянский гений не чужд понимания свойств этой черты своего характера, и нам кажется, что та истина, философским разъяснением которой мы обязаны Фуллье, смутно предчувствовалась коллективным чутьем русской души и поэтически изображена в былине об Илье Муромце.
Мм. гг., нужно ли мне говорить о будущности расы, которая обладает симпатичными чертами, только отчасти намеченными в нашем кратком очерке. Я уверен, мм. гг., что мы все, — вместе с нашим великим русским народом, — полны веры в будущее. Мы убеждены, что славянский гений, в дальнейшем своем движении, пойдет по тому самобытному, тихому, верному пути, которому он следовал в последнюю тысячу лет, руководясь своим простым и в то же время тонким инстинктом физического и нравственного самосохранения!
