– Татьяна Николаевна, я ведь правда по колесам стрелял. Честное офицерское слово!

– Гриша, вам рабочего дня, что ли, мало? Лучше пригласите даму танцевать.

Лютый щелкнул каблуками и слегка поклонился:

– Пше прошем, пани!

Они вышли на середину кабинета, потеснив другие парочки. Лютый не унимался:

– Все-таки сколько в вас обаяния, Татьяна Николаевна! Нежности, доброты… Наташа Ростова на первом балу!

– Вы бы лучше узнали, сколько по моим делам было расстрельных приговоров. Когда их еще приводили в исполнение.

– Ну, вы знаете, кожанка и «маузер» вам тоже к лицу.

– Вряд ли. Я руководствуюсь законом, а не революционной сознательностью.

– У меня к вам просьба, Татьяна Николаевна. Вот если вдруг меня посадят, можно я вам буду писать?

– Пишите. Мне многие клиенты пишут.

– А если не посадят, можно я позвоню?

– С часу до двух, по рабочему телефону.

– Это значит в тот момент, когда вы уходите на обед? Понял, не дурак!

– Что ж такой умный хлопчик в наших краях делает?

– Хотелось поближе узнать, шо ж таке москали?

– Это среди питерских?

– Но ведь питерские тоже москали. Только северные…

За столом в углу сидели Скрябин и Шилов.

– Что ты все на Кожурину косишься?

– Жаль мне ее, – Стас вздохнул. – Марку держит, а внутри… Несчастная одинокая баба.

– Она профи. Как и мы с тобой. Наверное, это наша общая участь.

– Есть идея по игровым автоматам.

– Ну?

– У нас же их любят грабить. Прошвырнусь по Гороховой, типа профилактический рейд. Скажу, что наводчик – из постоянных клиентов. И они радостно сольют мне всех игровых фанатов.

– Не факт.

– Сольют, куда денутся. Они все в группе риска.

– Ну предположим. А дальше?

– Одноглазого точно заложат, если он завсегдатай. Если не заложат администраторы – заложат игроки. Фигура приметная… Бл-лин, смотри, кто пожаловал!

На пороге кабинета, набычившись, стоял Арнаутов. В опущенной руке у него был букет. Растрепанный целлофан и яркие ленты свисали почти до пола.

– Уже где-то принял, – сказал Роман. – Наверное, для храбрости.

Музыка стихла – то ли песня закончилась, то ли кто-то выключил магнитофон. Под тяжелыми шагами Железного Дровосека заскрипел паркет. Держа букет, как олимпийский факел, он подошел к Кожуриной:

– Вот, поздравить хотел. Похоже, опоздал.

Кожурина взяла цветы:

– Спасибо, Коля. Устраивайся, угощайся…

– Ничего, я как-нибудь так.

Лютый очень ловко подскочил к столу, налил в пластмассовый стакан водки:

– Штрафную начальнику! – И пропел, возвращаясь от стола к Дровосеку: – На дружеской беседе…

Арнаутов посмотрел на него с сожалением:

– Дурак ты, Гриша!

– Так точно, ваше высокоблагородие! – Лютый опять щелкнул каблуками и поклонился, как делал это, когда приглашал на танец Кожурину.

– Она тебя сожрет с потрохами. И даже не поморщится.

– Бать, перестань! – вмешался Паша.

– А ты чего вякаешь? – Арнаутов развернулся к нему.

– Да ладно, ладно. Все путем. Иваныч, пошли покурим, – Лютый хотел дружески приобнять Арнаутова, но тот с такой силой оттолкнул его, что Лютый с трудом устоял на ногах.

К Арнаутову подскочили Юра Голицын, Паша, Джексон. Арнаутов посмотрел на них таким взглядом, как будто собирался подраться. И неожиданно сник, опустил голову, что-то неразборчиво пробормотал.

– Коля, завтра стыдно будет, – сказала Кожурина.

Арнаутов дал себя увести.

Говоря:

– Пойдем на воздух, покурим, – Голицын осторожно держал его за локоть, а Джексон и Паша молча шли сзади. У двери Паша остановился. Чувствуя его состояние, Кожурина поторопилась успокоить:

– Все нормально, Паша. Дело житейское. Поставь, пожалуйста, цветы.

– Хорошо, – Паша взял букет, начал его пристраивать среди других цветов, в банках и вазах стоящих на полу в углу кабинета.

У Шилова зазвонил сотовый телефон. Он ответил. Хмурясь, выслушал сообщение дежурного по городу. Чертыхнулся и пояснил Скрябину:

– Вояки хреновы! Замочили последнего беглеца. Расстрельная команда, мать их!

– Поедешь на место?

– Поеду.

– Я с тобой прокачусь.

– Оставайся, я Егорова возьму. Там делать нечего, только что посмотреть. Пока туда, пока обратно – до самого утра прокатаемся. Занимайся лучше Румыном.

Попрощавшись с Кожуриной, Шилов ушел. Скрябин, что-то вспомнив, побежал его догонять. Куда-то рассосались и все остальные.

Кожурина налила водки в пластмассовый стакан, встала у зеркала и поздравила сама себя:

– С днем рождения, Танюша! Счастья тебе. В личной жизни.

Паша проводил Александру до дома.

Она хотела развернуть его у подъезда, но он настоял, чтобы подняться наверх.

Они долго целовались около двери квартиры. Одной рукой Александра обнимала Пашу, в другой сжимала сумочку и ключи от квартиры. Паша был уверен, что она его все-таки пригласит. Но Александра, как-то очень умело все это прекратив, сказала, чтобы он уходил.

– Слушай, я не железный, – тяжело дыша, сказал Паша.

– Я тоже, но все слишком быстро, а я так не могу. Ты меня первым уважать не будешь.

– Ты еще скажи, что только после свадьбы.

– Дурак ты! Привык, что девчонки тебе сами на шею прыгают.

Паша опустил голову:

– Ну ладно, я пошел.

– Не грусти. Все будет хорошо.

– Угу…

Александра подождала, когда Паша сядет в лифт и уедет, и только после этого открыла дверь.

В квартире ее ждал тот, кого называли Румыном.

Черная повязка пересекала его лицо, закрывая искалеченную глазницу.

Он тихо вышел из темной комнаты и встал, скрестив на груди руки и прислонившись плечом к стене коридора:

– Ну, подруга, ты и гулять!

Ночной лес был залит ярким светом прожекторов. Глухо рокотали передвижные дизельные установки. Следователь военной прокуратуры не поднимая головы писал протокол, устроившись на раскладном стульчике. Рядом со следователем стоял Полковник.

Когда Шилов и Егоров приехали, эксперт-медик уже осмотрел труп, так что в каком положении был Ремезов в момент смерти, теперь можно было узнать лишь с чужих слов. Формально спросив разрешения, Шилов присел на корточки возле мертвого тела. Одно пулевое в сердце, навылет. Стреляли с близкого расстояния – с дальнего тут и не выстрелишь, сплошные деревья. Рядом с трупом в траве были густо насыпаны автоматные гильзы. Шилов подумал, что это больше похоже не на то, что Ремезов активно отстреливался, а на то, что кто-то высадил в воздух пару рожков, чтобы имитировать ожесточенную перестрелку.

Хотя, может, это только казалось? Ведь уже отправляясь из прокуратуры, он был настроен против «вояк», и теперь любая деталь выглядела подозрительной.

Шилов отошел от трупа, закурил. Военный следователь, не поднимая головы, продолжал строчить протокол. Гудели дизельные движки, откуда-то из-за деревьев долетали голоса солдат, участвовавших в облаве на беглеца.

Подошел Полковник:

– Что скажете?

Шилов посмотрел на него:

– А вы мне что скажете? Зачем было его убивать?

– Он стрелял в моих солдат. Я что, должен был цацкаться?

– Однако он ни в кого не попал.

– Это их вина? И, собственно, на что вы намекаете?

– Ни на что. Просто размышляю.

– Рома! – донесся со стороны берега голос Егорова. – Подойди на минутку!

Шилов с трудом отыскал его в темноте:

– Ну?

– Похоже, он у рыбаков ночевал. Тут, недалеко. Они чего-то темнят. Попробуй поговорить с теткой, а я пока мужиков отвлеку, чтоб не встревали.

– Пошли.

Анастасия Павловна усадила Романа за стол, предложила чаю. Не требовалось большой наблюдательности, чтобы заметить, как сильно она переживает смерть Ремезова.

– Вы видели, что случилось? – спросил Роман.

Женщина отрицательно покачала головой:

– Только слышала, как стреляли. А потом майор приходил, сказал, что Саша был дезертиром и оказал сопротивление. Это правда?