На глобальные выводы эти примеры, конечно, не тянут, но показывают, тем не менее, что и в Европе с решением территориальных и государственных проблем бывает всяко, особенно там, где территориальные вопросы сложны и исторически запутаны, государства слабы, а предположение о том, что наилучший исход – оставить все без изменений, многим кажется слишком неочевидным.
Нетрудно заметить, что Украина удовлетворяет всем вышеперечисленным условиям. Россия, правда – тоже, однако степень и характер проявления проблем, стоящих перед Россией и Украиной, все же различен. Хотя бы потому, что в России не наблюдается столь четкой линии разлома, какая проходит между западными и восточными регионами Украины. Причем различия касаются не только исторического и культурного видения будущего своей страны, тяготения к тем или иным культурным типам. Не менее существенна и экономическая основа данного разделения – восток Украины промышленно развит и тяготеет к России как к наиболее очевидному рынку для своей продукции и вероятному источнику инвестиций, запад же – преимущественно аграрный регион, продукция которого практически неконкурентоспособна ни на каких рынках, кроме внутреннего. Если же вспомнить о таком «довеске» к национально-территориальным проблемам Украины, как Крым – при желании можно даже не учитывать факт российских претензий на полуостров, достаточно лишь посмотреть, какой узел постепенно завязывается там вместе с притоком татарских «возвращенцев», – то становится ясно: под украинскую государственность заложено множество мин, провода от детонирующих механизмов которых связаны между собой и при неумелом обращении вполне могут сработать («Надежность 50 на 50», как говорил «Фашист» в «Брате-2», продавая Даниле немецкие гранаты).
Главные источники идеи самостийной Украины всегда располагались на западных окраинах украинских земель, столетиями отделенных от основного массива Украины, находившейся под российским управлением и так или иначе враставшей в реалии российского государства. Именно в Галиции, с конца XVIII века включенной в австрийские владения, формировалась возобладавшая ныне концепция «позиционирования» украинцев и Украины на основе агрессивной «отстройки» от русских и России. Справедливости ради стоит сказать, что антирусскость не была единственной чертой галицийского украинского национализма – это определялось в целом чрезвычайно запутанной национальной ситуацией в Австро-Венгрии. Входящие в ее состав народы, в условиях гарантированных имперской конституцией определенных национальных прав, занимались постоянным перетягиванием канатов и предъявлением претензий друг другу. Восточная Галиция с ее смешанным украинским и польским населением не могла избежать и польско-украинского противостояния, традиционным раздражителем были евреи, в общем, имелась идеальная «питательная среда» для взращивания крепкого и качественного национализма. Антирусская направленность при этом всячески поддерживалась австрийскими властями, к концу XIX века уже четко представлявшими, кто станет вероятным противником в предстоящей войне. Первая мировая война и последовавший за ней крах как Австро-Венгерской, так и Российской империи открыли самостийным идеям самую широкую дорогу. Тогда в Восточной Европе, особенно на территории бывшей Российской империи, на какое-то время появилась возможность для вытанцовывания любого гопака.
Земли восточной Галиции (той, что территориально в значительной мере соответствует нынешнему понятию «Западная Украина»), впрочем, были довольно быстро поставлены под контроль Польши тогдашним начальником польского государства Юзефом Пилсудским. Там тогда добывалась нефть. Советско-польская война 1920 г. позволила закрепить за Польшей дополнительные украинские территории, что на самом деле лишь укрепило и закалило националистические настроения на тех землях.
«Воссоединение» Украины в 1939 г. фактически означало включение в пределы СССР территории «природного очага» украинского национализма, исторически никогда не связанного с Россией, да и с самой Украиной – лишь на уровне национальной самоидентификации – в течение столетий западные украинцы воспитывались на совершенно другой культуре.
Последствия шага 1939 г. долго «икались» бандеровшиной, а в конечном итоге определили взлет сепаратистских настроений на Украине в начале 1990-х гг., что сыграло немалую роль в крушении Союза. Да и в настоящее время любые, даже мнимые шаги киевских властей в сторону интеграции с Россией встречают резкую оппозицию именно среди партий и политиков, избираемых преимущественно голосами населения западных областей.
Таким образом, складывается крайне неестественное положение, когда большая, наиболее населенная и промышленно развитая часть Украины желает идти на тесное сближение с Россией, однако не может этого сделать из-за меньшей, которая относится к России плохо и является основной носительницей идеи о совершенно самостийной Украинской державе.
Наилучшим выходом из подобной патовой и мало кого устраивающей ситуации (говорю в данном случае и о России, и об Украине) может стать реальное оформление имеющегося раскола. Украин должно быть две, и это будет полезно для самой Украины. Подобный раздел возможен не только в виде настоящего деления на два государства, но и в форме федерализации Украины. Фактический развод Сербии и Черногории с сохранением каких-то формальных связей демонстрирует эффективность подобной модели. Кстати, толчком для подобного развития событий может стать окончательное осознание того факта, что перспектив на вступление в ЕС и НАТО у Украины в ее нынешнем виде нет и на ближайшее время не предвидится. Тогда возникнет законный вопрос, что делать дальше, ответ на который у разных частей Украины будет уже свой. Украино-украинская граница может проходить по пограничной линии 1939 г. В конце концов, если мы преодолели «тяжелое наследие пакта Молотова – Риббентропа» в случае с Прибалтикой, то почему бы не заняться этим и в украинском направлении? Одна Украина, Восточная, вероятно, станет развиваться по пути интеграции с Россией – благо в этом есть заинтересованность с обеих сторон. Конечно, по вопросу нового полного включения в состав России нам все равно покажут из Киева дулю з маком, однако тесное сближение между Россией и Украиной в экономических и государственных вопросах не подлежит никакому сомнению.
Другая же Украина может попытаться сама устроить свою самостийную судьбу. И это тоже возможно. Возвращаясь к примеру Сербии и Черногории, следует отметить, что одним из доводов в пользу отделения Черногории от Сербии стало не подчеркивание различия между сербами и черногорцами, а, наоборот, утверждение, что черногорцы – это соль сербской нации и нечего им подчиняться неизвестно каким сербам в Белграде. Примерно по такой же схеме может выстраиваться и идеология новой Западной Украины, представители которой всегда считали себя главными ревнителями украинских ценностей.
Нетрудно предположить, что государство, или Федеративная Республика Западная Украина, по крайней мере на первых порах, станет проводить подчеркнуто антироссийскую политику – это, собственно, станет ее raison d'etre. He менее очевидно, что его политика будет столь же последовательно проамериканской – сейчас это гарантия стабильного существования для новых государств на земном шаре. Тем более что вся территория Западной Украины – поле возможных территориальных претензий всех ее соседей и прежде всего Польши, которая, несмотря на все официальные признания, никогда не сможет внутренне признать Львов – город, имевший богатую польско-австрийскую историю и до 1939 г. являвшийся одной из культурных столиц Польши наряду с Краковом, – украинским.
США теоретически могут быть заинтересованы в существовании подобной Западной Украины. Вне зависимости от того, будут ли российско-американские отношения развиваться по пути сотрудничества или нет, наличие такого инструмента, как самостоятельная антироссийская Украина, на всякий случай не помешает. Явный интерес к новому государству будет проявлять Польша. С момента распада СССР польские политики прикладывали все возможные усилия для налаживания тесных, даже союзнических отношений с Украиной. В какой-то мере это было рефлекторное продолжение реализации старой мечты Пилсудского – занять место России в Восточной Европе, т. е. стать центром притяжения для соседних народов. В 1990-х, как показалось полякам, появился новый исторический шанс. Однако мечте не удалось воплотиться и в новых условиях. Украина претендовала на более выгодные и привлекательные формы интеграции в западный мир, чем союз с Польшей. Политический и экономический потенциал новой Западной Украины уже не будет столь велик, чтобы с ходу пренебрегать схемами Варшавы.