— Да?

— Тогда, на острове, моя лучшая и единственная подруга умирала от яда. Любая другая девушка на моём месте впала бы в панику. Конечно, возможно, она пересилила бы себя и сумела бы вспомнить о приборе искусственной вентиляции лёгких. И даже установить его. Но в любом случае её эмоции мешали бы делу, а руки дрожали бы от притока адреналина.

— Понимаю, — глухо сказал Келлер.

— Раньше я думала, что это просто из-за флегматичного характера, — угрюмо продолжала Хелена. — А теперь вот настал критический момент, и было то же самое, что и обычно. Я боялась за Фиону, боялась, что сделаю что-то не так, но это не мешало мне действовать.

— Разве это плохо?

— Если смотреть с точки зрения Фионы — нет. Для меня же это как минимум странно, потому что ни один нормальный человек не испытывал бы того же, во всяком случае, без серьёзной подготовки. Я хочу ответов, доктор Келлер. Насчёт того, что со мной сделали.

— Вы не первая, кто их требует, — проворчал он. — Проблема в том, что вы можете в них разобраться… Вот что. Я дам вам это, — он достал блокнот, вырвал лист и изящной ручкой размашисто написал на нём адрес. — Договорюсь с ним, а моя секретарша сообщит, когда вам прийти. Он ответит гораздо лучше меня.

Хелена взяла в руки листок.

«Улица Брэдбери, д. 5, Владимир Рыжков», — гласила надпись.

«Тетродотоксин: небелковый яд нервно-паралитического действия. Химическая формула: CHNO. Физическое действие на организм: молекулы тетродоксина закупоривают натриевые каналы нервных волокон, блокируя ток ионов натрия и, таким образом, управление мышцами. Симптомы отравления…»

Фиона прочитала это на Википедии — ничего лучше под рукой не нашлось. От каждой буквы её мутило, точно она коснулась творчества маркиза де Сада, и статья так и осталась недочитанной. В конце концов от избытка чувств Фиона стёрла всю историю браузера, едва сдерживаясь, чтобы не расколотить планшет о стену.

Это было во время короткого периода на больничной койке. Потом итальянка вернулась к работе, и очень быстро нашлось дело ей по душе.

— Не сложнее, чем потрошить лягушку в школе, — сказала она, ловко делая надрезы, точно занималась этим всю жизнь. Руки слушались её пока ещё не очень хорошо, но, как мудро рассуждала Фиона, существо на столе вряд ли будет протестовать.

Жан, сухопарный худой француз, посмотрел на неё с неодобрением. Он был серьёзным, слишком серьёзным для учёного, как считала Фиона, и шутки на работе не любил. Итальянку в помощницах он воспринял как неизбежное зло.

«Загубит образец, так он всё равно ценности не представляет, слишком повреждён», — пробурчал он тогда в ответ.

Фионе на это было глубоко наплевать.

Она попросту отводила душу.

— Плавней движения, — проскрежетал Жан. — Плавней! Вы не курицу разделываете, аккуратно!

— Тоже мне, аккуратист, — Фиона выяснила, что кости грудной клетки акванта очень похожи на человеческие и теперь возилась с хрящами, собираясь снять рёбра. — Этому-то уже всё равно!

— Зато не всё равно мне, — отрезал француз. Экземпляр был восьмым, который лёг под нож, и Фиона не сомневалась, что предыдущие разложили чуть ли не на молекулы. Жан просто брюзжал, вот и всё.

Итальянке нравилось потрошить одного из тех, кто ещё вчера едва не убил её. Нравилось щеголять в костюме биозащиты, пусть даже в нём было слегка душновато. И особенно нравилось вспоминать полузабытые навыки — месяцы практики патологической анатомии не прошли даром.

Этот аквант был буквально изрешечён пулями, которые, как выяснилось через минуту, превратили его грудную клетку в кашу. Наверное, только поэтому Фиону и поставили на его анатомирование, наплевав на иную расцветку и прочие детали, делавшие его более интересным, чем остальные. Она не знала, была ли это такая психологическая реабилитация или просто кто-то из начальства решил таким образом посмеяться, но в любом случае была благодарна тому, кто это придумал.

Ей нравилось.

— У этого вместо лёгких челюстная полость с водой, — заметила она, тыча пальцем в чудом уцелевший орган. Пули прошли чуть ниже, свинцовыми глазками проглядывая в раздавленных тканях. — Он не двоякодышащий.

— Если бы господа солдаты стреляли аккуратней, мы бы нашли и другие различия, — пробурчал Жан. — Срежьте вот эти мышцы.

— Господа спасали свои жизни, а не добывали для вас материал, — Фиона принялась отделять мышечные волокна от костей.

— Наука должна быть прежде всего, — в голосе Жана был такой авторитет, что Фиона не выдержала и прыснула со смеху. — И в этом нет ничего смешного! Без науки человечество обречено на гибель!

— Да, да, верно, — Фиона срезала очередной пласт и уставилась на открывшую картину. — Тёмная энергия!

— Что такое? — Жан тоже посмотрел. — Чужеродное существо?

— Похоже на паразит. Или мицелий кордицепса. По «Discovery» была однажды передача, я хорошо запомнила.

— Вы основываетесь на общеобразовательных программах для детишек? — насмешливо спросил Жан. — У других экземпляров такого не было.

— Этот от них отличается. Хотя это можно было сказать и без вскрытия.

— Вот как?

— Ну да. У него шесть глаз вместо четырёх, — Фиона захохотала уже в голос.

— Как будто мы сами не заметили, — саркастически ответил Жан. — Гриб, значит… Сфотографируйте его. С разных ракурсов, и без вспышки. Кто знает, как он реагирует на свет.

Как ни старалась итальянка, вывести его из себя у неё не вышло. Впрочем, своё удовольствие от работы она всё равно получила.

— Кр-кр-куаф, — сказал аквант.

— Детектор шевелится, — сообщил Петер. — Запись такая же. Ты права как никогда, Вики. Он говорит на ультразвуке.

— На смеси частот, если быть точным, — без особой нужды поправила его девушка, удивляясь сама себе. Может, она заразилась занудством от этого педантичного до кончиков ногтей немца? Или это так на неё подействовала смерть Софи? — Ладно, мы выявили некоторые осмысленные фразы, которые он говорит. Уже хоть какой-то прогресс.

— Я бы не был таким оптимистичным. Нам ещё нужно понять, что эти фразы означают.

Вика лишь покачала головой. Пока крупные учёные спорили друг с другом в зале совещаний, они с Петером ухитрились поговорить с Эдмундом Келлером и выторговать себе несколько часов работы над пленным аквантом. Глава Центра особо не возражал — его, кажется, уже начинала доставать эта бесплодная гонка, и ждал он только момента, когда закончатся подготовительные работы с подводной лодкой, чтобы расставить точки над «ё». Поэтому теперь они, вооружившись современной аппаратурой, пытались понять речь пленника. К сожалению, получалось пока не слишком-то хорошо.

— Если вспоминать гипотезы о способах контакта с инопланетной жизнью, то так или иначе этот контакт возможен, только если обе стороны хотят его установить, да и то не всегда, — сказал Петер. — Ну, положим, наш парень слишком туп, чтобы понять теорему Пифагора и конические сечения. Тогда понятно, почему у того французика ничего не вышло. Но ведь говорить он может!

— Капитан Гленн сказал, что наш аквант может быть рядовым их армии. По крайней мере, он видел подобное существо, которое ему что-то приказывало на том же языке.

— Кр-кр-куаф, — прострекотал пленник.

— Опять то же самое, — Петер постучал по экрану прибора. — Совершенно такая же аудиограмма.

— Осталось только наверняка понять, слова это или всё-таки просто бессмысленный лепет, — усмехнулась Вика.

Формально они подчинялись доктору Герману Цанну, но тот прямо заявил, что даст молодёжи шанс проявить себя, и в работу не вмешивался, лишь наблюдая со стороны за их усилиями. Такое руководство вполне устраивало Вику: в конце концов, занимались они тем, что оказалось не по плечу целой команде учёных лбов, и вряд ли ещё один мог что-то поменять.