— Я пытался его не пускать, — сказал Драгомиров. Хелена вздрогнула, ощутив его неприязнь — направленную не на неё, но слишком уж сильную. А может, он просто стоял близко. — К тебе тут гость.

— Гость? — удивилась ординатор.

— Депутат бывший. Хочет с тобой поговорить.

— Впускай, — вздохнула Хелена, выдёргивая провода из шеи и поворачивая кресло к столу.

Она искренне ненавидела тех, кто отрывал её от работы. Пожалуй, это было одним из сильнейших чувств, доступных её организму. Настроение, и без того подпорченное бесплодным анализом глупых догадок, стремительно покатилось вниз.

А уж что будет дальше, она могла только гадать.

В дверь вошёл подтянутый рыжий мужчина в сером деловом костюме, аккуратно выглаженном и вычищенном. Ещё на Земле, кажется, Хелена где-то его видела — новостями она не интересовалась, но иногда случалось наткнуться на очередную статью в интернете. А память у неё была хорошей.

— Добрый день, — прохладным тоном сказала она.

— Добрый, — гость аккуратно сел на стул, одновременно поправляя костюм. Драгомиров остался стоять, прислонившись спиной к стене у окна — к Хелене посетители приходили редко и ненадолго, и лишние стулья забрали в зал совещаний. — Позвольте представиться, я — Франсуа Лерье.

Короткое обращение к памяти — имя давало гораздо больше, чем внешность. Министр внутренних дел Франции. Бывший министр, волею случая оказавшийся на космодроме в Чёрный день и сумевший попасть на «Авангард».

— Чем обязана? — сухо спросила Хелена.

— Видите ли, м… — он на миг задумался. — Я представляю политическую силу, призванную наладить контакт с аквантами и договориться с ними мирным путём.

— Разве не этим же занимается правительство?

— Только частично, — спокойно ответил Франсуа. — Мнения разделились. Одни хотят мирного решения, другие готовят войну. Войну, которую нам не осилить даже по самым приблизительным прикидкам.

— Не осилить?

— Мы здесь — всего лишь небольшой анклав людей, — пояснил экс-министр. — А против нас — целая цивилизация. Вы же ординатор! Разве вероятность нашей победы не крайне мала?

— У меня слишком мало данных, чтобы делать однозначные выводы. Хотя по предварительным расчётам вы, скорее всего, правы.

— Тогда давайте думать просто логически. Разве решить проблему мирным путём — не наилучший выход? Мы ведь развитая цивилизация, в конце концов, а не средневековые дикари.

— Вероятность договориться с аквантами лежит в пределе ниже пятнадцати сотых.

— То есть для этого вывода у вас данных достаточно? — поджал губы Франсуа. — Почему вы так считаете?

— Различия в морфологии и цели человечества на этой планете, — ответила Хелена. — Это основные факторы. Переводя на человеческий язык, мы с аквантами слишком разные, и мы сюда прилетели как завоеватели. Поэтому договоров не будет. Никто не будет с нами говорить.

— Значит, вы тоже скептик, — поджал губы Франсуа. — Жаль.

Хелена пожала плечами.

— Я хотел, чтобы вы поддержали нас в правительстве, — продолжил политик. — Если на нашей стороне будут ординаторы, этим милитаристам придётся нас услышать. Вероятность договориться, может, и мала, но она всяко выше вероятности победы кучки пришельцев над целой планетой.

— Я не занимаюсь политикой.

— Ещё раз жаль, — Франсуа мельком взглянул на запястный смартбрасер. — Всё же рекомендую вам подумать, доктор Моргенсен. Ваша помощь пришлась бы очень кстати, а даже плохой мир лучше самой удачной войны.

— Подумаю, — кивнула Хелена, зная, что этим «подумаю» всё и ограничится.

Едва ли не впервые в своей практике она столкнулась с банальным «не верю». Да, нечто подобное случалось и раньше, когда её выводы резко расходились с ожиданиями и люди просили полный отчёт. Но отчёт им требовался только для того, чтобы установить причины и подумать над решениями. Здесь же человек попросту отверг её данные в пользу каких-то своих измышлений, и Хелена не понимала, почему.

Разумеется, вероятность договориться — штука очень эфемерная, размытая, да к тому же основанная на зыбких предположениях и неполных данных. Но этих данных Хелене вполне хватало для оценки шанса успеха дипломатии. Ей просто было удобнее работать в численных выражениях вместо абстрактных «ну, наверное, возможно» и «скорее всего, получится».

— Забавные люди, — нарушил молчание Драгомиров, когда за господином Франсуа Лерье закрылась дверь. — Думают, что кроме людей и техники в «Спасителе» на Фрейю привезли немного демократии.

— Он очень странный. У него есть реальные шансы повлиять на Плутонова и остальных? — спросила Хелена.

— Сложно сказать. Он подчинённый той ирландки, главы инженеров-техников. Влияния у неё много, и сторонников тоже. Большинство тоже понимает, что воевать с аквантами чревато. Только… если бы у нас был парламент вроде европейских, где всё решалось голосованием депутатов, тогда, возможно, они чего-то и добились бы. Но у нас нынче правительство, сформированное не из актёров, а из экономистов, инженеров, управленцев и социологов, ну и пара военных затесалась. Они ориентируются на рациональные оценки положения дел, а не на мнения сторонних людей. Понимаешь, эта «политическая сила» свято думает, что здесь, как и на Земле, каждый имеет право голосовать, подняться к власти и так далее. Но это не так. Земная демократия сгинула, когда на неё упали ядерные ракеты. У нас теперь важно то, что ты делаешь, а не то, о чём говоришь.

— Я не разбираюсь в этих тонкостях.

— Лучше и не разбирайся, — посоветовал Иван. Хелена подумала, что в кои-то веки он забыл, кто она такая. — Абсолютно бесполезная информация для человека, который не собирается в этом цирке участвовать.

— Зато это позволит мне понять мотивы таких, как он.

Иван пожал плечами. На его лице застыло брезгливое выражение.

— Я не специалист-политолог, — сказал он. — Но я никогда не понимал, почему, когда мы голосуем за президента, мнение учёного доктора с целым списком работ по экономике стоит ровно столько же, сколько мнение живущего на пособие безработного, едва закончившего общую школу и целыми днями смотрящего глупые сериалы. Закон говорит, что все люди равны, но, тёмная энергия, на самом-то деле это не так! А ведь докторов экономики куда меньше, чем безработных любителей телевизионного мыла. И люди, которые реально знают, что делать, остаются не у дел. Вот она, гниль демократии. Нам потребовался апокалипсис, чтобы от неё избавиться.

— Думаешь, теперь всё будет лучше, чем на Земле? — медленно проговорила Хелена, наматывая прядь волос на палец.

— Думаю. В конце концов, теперь у нас каждый занимается своим делом. И ты тоже, калькулятор с ножками. Всё, иди думай.

Хелена молча отвернулась к компьютеру и принялась снова вставлять штекеры в гнёзда шейного импланта. В чём-то Иван был прав. Прежде она вовсе не задумывалась о политике и даже не знала имени нидерландского премьер-министра. Был, правда, сосед, регулярно смотревший новости и смачно их обсуждавший, но его кости давно истлели где-то в окрестностях разрушенного Роттердама. А сейчас? Она ведь сама была на Совете. Она не могла сделать выводов из того, что видела: для этого Хелене не хватало методов. Но если сейчас действительно каждый занимается своим делом, значит…

Значит, можно надеяться на лучшее.

— Ты сбрендил, янки, — сказала Снежана. — Совсем ополоумел.

— Я не янки. Я родом из Луизианы…

— А, какая разница, — отмахнулась девушка. — Всё равно ты говоришь глупости.

Эта девица сразу буквально пленила Джеймса. Но если Фиона возбуждала в нём желание сексуальное, то Снежаной он просто восхищался, не пытаясь приблизиться.

На земле она соблюдала субординацию. Она была всего лишь лейтенантом и обращалась к нему «сэр». Зато в воздухе Снежана превращалась в богиню, как-то незаметно и естественно забывая о звании Джеймса и своём собственном, не стесняясь хамить ему и высказывать в лицо всё, что думает. И он с удивлением понимал, что не хочет с ней спорить — возможно, потому, что сам не считал себя офицером, и Снежана чувствовала это.