Он остановился и с минуту разглядывал бутылки. Женщина, которая смеялась, держала под руки мужчин по бокам.

Потом как-то смутно все. Помню, спросил ее, не хочет ли она кофе. Сказал, что только что сварил свежего. Она ответила, что ей уже пора. Сказала, что разве что одну чашечку. Я пошел на кухню, подождал, пока кофе разогреется. Я тебе скажу, Лес, Богом клянусь, я от твоей матери ни разу не гулял, пока мы были женаты. Ни разу. Были времена, когда так и подмывало - да и возможность была. Я тебе скажу, ты свою мать так, как я, не знаешь.

Я ответил: Можешь по этому поводу ничего не говорить.

Принес я ей кофе, тут она уже плащ сняла. Я сел на диван напротив нее, как-то уже разговорились. Она говорит, у нее двое детей, в Рузвельтовскую начальную ходят, и Ларри - дальнобойщик, его иногда по неделе, по две дома не бывает. То в Сиэттл, то в Лос-Анжелес, или там в Феникс. Все время мотается. Говорит, познакомилась с Ларри еще в старших классах. Гордится, что все у них было как следует. Ну там, гляжу - уже немного посмеялась, когда я какой-то анекдот рассказал. Такой, что вроде по-разному можно понять. Потом спрашивает: слышал ли я про торговца обувью, который ко вдове приехал. Мы над этим еще посмеялись, я ей еще один рассказал, позабористей. Ну, тут она уже от души смеется, курит вторую сигарету. Одно за другое, понимаешь, что.

Ну, тут я ее поцеловал. Откинул ей голову на диван и поцеловал - и почувствовал ее язык у себя во рту. Понимаешь, что? Так вот человек живет, как по писаному, и вдруг все к чертям. Просто кончилась полоса, понимаешь ты?

Но быстро все и кончилось. А после она мне говорит: вы, мол, наверное, будете думать, что я какая-нибудь гулящая. Раз - и ушла.

Я такой был взбудораженный, понимаешь? Диван поправил, подушки перевернул. Все газеты сложил и даже чашки вымыл, из которых пили. Кофейник вычистил. А сам все думаю, как я твоей матери в глаза посмотрю. Страшно мне было.

Ну, вот, значит, так это началось. У нас с матерью все осталось, как было. Но к той женщине я стал постоянно ходить.

Женщина у бара соскочила с табурета, сделала несколько шагов к центру зала и принялась танцевать. Она мотала головой из стороны в сторону и прищелкивала пальцами. Бармен перестал подавать напитки. Женщина подняла руки над головой и закружилась по полу. Потом перестала, и бармен снова принялся за работу.

Видал? - спросил отец.

Но на это я ничего не ответил.

Так все и шло, - сказал он. - Ларри работал по графику, и я при любой возможности к ней заглядывал. Матери твоей говорил, что то туда хожу, то сюда.

Он снял очки и закрыл глаза: Я этого никому не рассказывал.

Мне нечего было сказать. Я поглядел из окна на взлетную полосу, а потом - - на часы.

Послушай, сказал он. Когда твой рейс улетает? Может, на другом полетишь? Давай, я еще выпить нам возьму, Лес. Закажи нам еще два. Я постараюсь побыстрей. Еще минутку, и закончу. Послушай, сказал он.

Его карточка стояла у нее в спальне возле кровати. Сперва мне было не по себе ее там видеть, и все такое. А потом привык. Знаешь, как человек привыкает? - Он покачал головой. - Поверить трудно. Короче, все плохо кончилось. Ты знаешь. Ты про это уже знаешь все.

Я знаю только то, что ты мне рассказываешь, - сказал я.

Я тебе расскажу, Лес. Я тебе скажу, что тут важнее всего. Видишь, много всего было намешано. Не то важно, что твоя мать от меня ушла. Вот послушай, что. Лежим как-то в постели. Где-то около обеда время. Просто лежим, разговариваем. Я задремал, что ли. Так странно дремал, знаешь, даже что-то снилось. А сам себе говорю в то же время, что уже скоро вставать и идти. Вот так, в общем, тут эта машина подъезжает, кто-то выходит, дверцей хлопает.

Господи, она кричит, это Ларри.

У меня в голове что-то помутилось, что ли. Помню, кажется, думал, что если убегу через заднюю дверь, он меня насадит на высокий штакетник во дворе и, может, убьет. Салли так странно дышит. Вроде задыхается. На ней халат, но не застегнутый, и она стоит на кухне, головой мотает. Все это происходит одновременно, понимаешь что. В общем, я тут стою почти голый, одежда в руках, и Ларри открывает парадную дверь. Словом, я выпрыгнул. Просто взял и прыгнул прямо в окно с витражом, прямо через стекло.

Убежал? - спросил я. - Он за тобой не погнался?

Отец поглядел на меня, как на сумасшедшего. Уставился в пустой стакан. Я взглянул на часы, потянулся. У меня побаливала голова, как будто давило на глаза.

Я сказал: Наверное, мне уже пора собираться.

Провел рукой по подбородку, поправил воротник.

Она по-прежнему в Реддинге, эта женщина?

Ты ничего не знаешь, да? - спросил отец. - Ничегошеньки ты не знаешь. Только и знаешь, что книги продавать.

Мне уже было почти пора.

Ох, Господи, извини, - сказал он. - Он был убит, вот что. Он повалился на пол и заплакал. Она не выходила из кухни. Она там на коленях молилась Богу, как следует молилась вслух, чтобы он слышал.

Отец попытался что-то еще сказать, но только покачал головой. Может быть, он хотел сказать что-то мне.

Но потом произнес: Ладно, иди, а то опоздаешь на самолет.

Я помог ему надеть пальто, и мы вышли. Я поддерживал его под локоть.

Я тебя посажу в такси, - сказал я.

От сказал: Я тебя провожу.

Да ничего, - ответил я. - Как-нибудь в следующий раз.

Мы пожали друг другу руки. Тогда я в последний раз его видел. По дороге в Чикаго я вспомнил, что забыл кулек с гостинцами в баре. Все равно. Мэри не нужны были конфеты, ни миндаль в шоколаде, ни другие.

Это было в прошлом году.

Сейчас они ей нужны и того меньше.