— Я с нетерпением жду этого момента, — ответил Проповедник, поклонился, и гололитический канал закрылся.

«Да, — подумал Лестигон, — в наши дни предательство дается легко».

Между тем на борту «Монархии» угас свет от гололита, и Квор Галлек оказался в темноте.

Рядом слышалось тяжелое, возбужденное дыхание Дегата.

— Он попытается предать нас, — сказал мастер-сержант.

— Можно не сомневаться, — прошипел Квор Галлек. — Именно поэтому, убив Нарека, ты должен оборвать жизнь и Малига Лестигона. — Он повернулся к Дегату, который сейчас представлял собой бугрящийся мышцами силуэт. — Тебя это устраивает, брат?

— Устраивает, — ответил Дегат, удовлетворенно вдохнув.

— Сколько преданных душ на борту этого корабля?

— Больше двух сотен.

— Они ведь закаленные воины?

— Я их тренировал, так что да.

— Лестигон поспешил. Он потерял контроль над своими людьми, и те поплатились жизнями в огне Змиев. Но мы будем действовать разумно и выбирать время правильно. Ты знал, что, когда демон проходит по варпу, он оставляет след, по которому его можно отыскать?

Можешь представить его в виде дороги сквозь Море Душ, эфемерной, но устойчивой для тех, кто знает нужные клятвы.

— Довольно загадок, проповедник, — буркнул Дегат. — Как ты собираешься использовать моих людей?

— Я собираюсь повести их по этой дороге, — ответил Квор Галлек, доставая что-то из складок рясы, — невероятно острый клинок длиной чуть больше пальца. Он не был одним из знаменитых осколков Эреба, не разрезал материум. У него были другие задачи.

— Если колдун использует атам, чтобы творить магию и проклинать, то каково же орудие хирургеона?

Квор Галлек повернул клинок, осматривая со всех сторон, и миниатюрные зубья на серебряном лезвии, такие тонкие, что были почти незаметны невооруженным глазом, заблестели на свету.

— Скальпель! — прорычал Дегат с неизменной агрессией, не позволявшей определить его настроение.

— Скальпель, — согласился Квор Галлек, вспоминая, как крался по полю боя, чтобы отрезать у Горгона палец, из которого и выковал этот нож.

Ни крови, ни кости в пальце не было — только сверхъестественный металл, утративший, впрочем, всю силу, едва дух покинул тело. Асирнот передал свой дар Железным Рукам, но и Квор Галлек заполучил свою часть. Чешуей одного дракона он разрежет плоть другого и заберет то, что лежит внутри.

— Они набросились на него, как шакалы, Дегат, — едва слышно проговорил Квор Галлек, погружаясь в воспоминания. Он не скрывал отвращения к поступку, несмотря на награду, что в результате получил. — В его смерти не было ничего величественного. Мне кажется, они поступали так из страха, из страха кромсали его на части, словно надеялись, что его душа перестанет быть угрозой, если разрушить тело, оставив лишь голые кости.

— Мне все равно, проповедник. Просто скажи мне, что запланировал.

Квор Галлек на мгновение злобно уставился на него, словно на него нашло безумие, о котором он только что рассказывал, но быстро взял себя в руки.

— Мы поступим так, как хочет Лестигон. Затем возьмем причитающуюся нам награду, вырезав фульгурит из плоти Вулкана. А когда Гвардия Смерти приблизится для атаки, я заточу их внутри шторма и оставлю гнить.

Зитос ответил на взгляд Коло Адиссиана с решительным видом. Он знал, что выбора нет.

— Она должна попробовать еще раз, капитан.

— Это ее убьет.

Адиссиан выглядел изможденным: все силы его молодости иссякли, когда он увидел Цирцею после отмененного варп-перехода. Арикк Гуллеро рассказал Зитосу, как Адиссиану пришлось выломать дверь в санкторум, чтобы остановить крики Цирцеи.

— Хехт верит, что есть способ.

Адиссиан нахмурился и покосился на серого легионера, стоящего в тенях в углу стратегиума. Слабо освещенная комната, примыкавшая к мостику, была заполнена звездными атласами и картосхемами, по которым капитан планировал многоэтапный полет «Харибды» сквозь шторм. Чтобы рассчитывать на успех, следовало совершать короткие и тщательно просчитанные варп-переходы по разведанным маршрутам. Их путешествие едва началось, но уже звучали разговоры о возвращении.

— Со всем уважением, я сомневаюсь, что есть такой способ, который не убьет моего навигатора и, возможно, вашего библиария заодно.

Стоящий неподалеку Ушаманн тоже пострадал — не так сильно, как Цирцея, но выглядел он измученным. Во время конклава Зитос не обратил внимания на его состояние, но теперь видел, что решимость библиария медленно ослабевает.

Хехт шагнул под свет единственной лампы.

— Вы должны хотеть вступить в шторм, — просто сказал он.

— И все? — недоверчиво спросил Адиссиан. — Это ваше тайное знание?

— Капитан, ты забываешься, — предупредил Зитос.

Адиссиан поднял руку:

— Прошу прощения, нервы меня подводят. Но поймите, когда я вытаскивал Цирцею из новатума, она билась в припадке. Если мы так скоро отправим ее назад… Я боюсь за нее.

— Не дай ей этого увидеть, — сказал Хехт. — В варпе воля решает все. Все твои слабости будут видны как на ладони, и обитатели Моря Душ не замедлят ими воспользоваться.

Адиссиан замотал головой:

— Я летал в варпе. Я даже видел, как он сводит людей с ума, но с Цирцеей произошло что-то совсем необычное. Она говорила о бесконечной ночи. О пропавшем свете. Что это вообще значит?

— Это значит, что на галактику опустилась завеса, закрыв весь свет и заглушив все голоса, кроме тех, чьи обладатели застряли в шторме. Эти обладатели — души, и кричат они от боли.

Адиссиан невесело рассмеялся:

— И вы хотите, чтобы я отправился в такое место?

— Мы не хотим, капитан, — сказал Зитос. — Мы приказываем, а твое дело — подчиниться.

Адиссиан придержал язык и, аккуратно подобрав слова, обратился к Хехту:

— В таком случае объясните, что надо делать?

— Представь завесу в виде тонкой черной ткани, — сказал Хехт. — Любой свет, который подходит к ней с большого расстояния, будь то Астрономикон или психический отпечаток астропата, поглощается. Исчезает. Но тонкий луч может справиться там, где не справится колонна. Он может пробиться сквозь крохотные дефекты в ткани, осветить путь сквозь завесу и в конечном итоге — то, что лежит за ней. Если нам удастся увидеть, что лежит впереди, мы отыщем путь. А когда пройдем по нему достаточно далеко, станет видна и цель нашего путешествия.

— В древности моряки фонарями освещали путь в черной ночи, — сказал Адиссиан. — Но откуда у нас возьмется свет, который сможет пробиться сквозь эту бурю?

— На Соте был маяк, освещавший Макрагг, — ответил Зитос. — Благодаря ему мы и добрались до Ультра-мара.

— Тихая гавань, — сказал Хехт. — Твердая суша.

— У нас нет ни того ни другого, — заметил Адиссиан.

— Что делали твои моряки, если видели риф? — спросил Хехт.

— Убирали паруса, чтобы снизить скорость корабля, и с помощью фонарей определяли, где находятся камни.

— Вот только в Гибельном шторме камни — это искаженные крики проклятых душ и жутких созданий, ими порожденных. Чистые эмоции, обретшие форму.

Зитос взглянул на Ушаманна, библиарий внимательно слушал и не собирался ничего добавлять. Однако он задал вопрос, вертевшийся на языке Зитоса:

— Откуда ты это знаешь? Подобные знания… опасны.

Хехт ответил на вопросительный взгляд Ушаманна:

— Любое знание опасно, если его неправильно применять, — сказал он, как будто этого было достаточно. — Все эмоции, с которыми вы вступаете в варп: страх, ненависть, зависть… Все они усиливаются в нем в тысячи, в десятки тысяч раз.

Адиссиан невольно вспомнил о Мелиссе — о том, как думал, что она навсегда ушла из его жизни, но потом увидел девочку-беженку…

— Вы должны держать свои эмоции под контролем, или они поглотят вас. Всех, — продолжал Хехт. — Вам доводилось видеть демонов или сражаться с ними? Я говорю не про тех, кто селится в человеческих телах и медленно пожирает их изнутри, а о настоящих нерожденных.