А Марков тогда в Думе добавил, что русские «должны охранять свой верхний класс, свою интеллигенцию, чиновничество, своё правительство; оно должно быть русским». Что же тут антисемитского? Ведь не было же сказано: «Вон евреев из русского правительства!..»

Алексея же Маркова я знал хорошо, мне тоже довелось учиться в одной группе с ним и Сарновым. Это был человек талантливый, веселый, озорной, известный поэт доперестроечной поры. На нашей прощальной общекурсовой фотографии в июне 1951 года мы стоим рядом. Он умер 28 августа 1992 года.

Так в чем же его антисемитизм? Может, он выступал с погромными речами — где? когда? Или бросил бомбу в синагогу? Или зарезал сарновскую бабушку? Или, наконец, ходил на демонстрации с лозунгом «Вон Лазаря Кагановича и Вениамина Дымшица из правительства СССР!» А для прикрытия своего антисемитизма дружил с Андреем Марголиным, красавцем-евреем из нашей группы, кстати, и моим другом?.. Нет, ни в чем подобным он не обвиняется. Но вот, говорит мой однокашник, однажды на экзамене по западной литературе, которую нам читал профессор Я. М. Металлов (еврей, как большинство преподавателей института), ему досталась драма Лессинга «Натан Мудрый», и Марков, будто бы драму не читавший, будто бы сказал: «Эта драма за евреев». Ответ несколько комический, но, во-первых, почему я должен верить, что он был именно таким; во-вторых, он вовсе не бессмысленный, ибо действительно эта драма за религиозную терпимость. Прав Сарнов: «Её содержание в краткую формулу Маркова не укладывается». Да, но где же тут антисемитизм? А ведь никаких других доводов у критика нет. Или неважно ответить экзаменатору-еврею это уже антисемитизм?

Думаю, что дело тут вот в чём. У Маркова была поэма «Михайло Ломоносов», в ней речь шла и о немецком засилье в русской науке и жизни в то время. А такие евреи, как Сарнов, принимали это на свой счет. Вот вам и Марков Второй. Впрочем, сам Владимир Жаботинский, основоположник сионизма, умный человек, однокашник Чуковского по гимназии, ещё в 1909 году говаривал: «Можно попасть в антисемиты за одно слово „еврей“… Евреев превратили в какое-то табу, на которое даже самой невинной критики нельзя навести». Сарнов доказывает, что за сто лет тут ничего не изменилось.

А ещё был Михаил Бубеннов, продолжает свои разоблачения знаток Лессинга, — «один из самых злостных антисемитов». Что же такого злостно-антисемитского совершил еще и этот писатель, умерший двадцать лет тому назад и тоже не прощенный братьями? Может быть, в его романах «Белая береза», «Орлиная степь», «Стремнина» выведены какие-то отталкивающие образы евреев или есть суровые мысли о них, как встречается это, допустим, в «Скупом рыцаре» или «Черной шали» Пушкина, в «Тарасе Бульбе» Гоголя, в рассказе «Жид» Тургенева, в дневниках Блока, в письмах Куприна? Нет, никаких отталкивающих образов, никаких суровостей. Может, антисемитский характер имела его статья «Нужны ли сейчас литературные псевдонимы» (Комсомольская правда. 27.2.1951)? Конечно, при желании это легко истолковать как антисемитизм, ибо псевдонимами больше всего пользуются евреи. Но ведь Бубеннов тут не одинок, многие открыто выступают против псевдонимов. Может, антисемитской была его резкая статья о романе «За правое дело» Василия Гроссмана (Правда. 13.2.1953)? Конечно, при очень большом желании ее можно представить именно так, ибо Гроссман — еврей. Но ведь сколько евреев писали разносные статьи о писателях русских. Например, Марк Щеглов — о «Русском лесе» Леонова, или Зиновий Паперный — о Кочетове, или Михаил Лифшиц, который громил не только Александра Дымшица да Мариэтту Шагинян… Во всяком случае, надо иметь в виду, что если злоба критика на Будённого за статью против «Конармии» брата Бабеля не остыла за 75 лет, то ведь здесь дело гораздо свежее — ему всего 50.

Но никаких фактов, хотя бы упоминания двух названных статей, у Сарнова опять нет. Вместо доказательных доводов он рассказывает байку о том, как М. Бубеннов однажды поссорился с приятелем, таким же, мол, злостным антисемитом: «Уж не знаю, чего они там не поделили. Может быть(!), это был даже принципиальный спор. Один, может быть(!), доказывал, что всех евреев надо отправить в газовые камеры, а другой предлагал выслать их на Колыму или, может быть(!), в Израиль». Значит, сам критик при ссоре, как и при экзамене Маркова, не присутствовал, от кого узнал о её характере, неизвестно, главный и единственный довод у него — «может быть». Этого ему достаточно, чтобы объявить покойного писателя антисемитом. Право, тех, кто пользуется такими доказательствами для грязных целей, я, может быть, сослал бы на Колыму.

А коли антисемит, то можно лгать и клеветать сколько угодно. Например: «Один писатель-фронтовик рассказал мне, что Бубеннов кинул ему однажды такую реплику: „Вам легко писать военные романы. А вот мне-то каково: я на фронте ни одного дня не был“». Кто же этот «один писатель»? Молчок. Оклеветал, и концы в воду. Так вот, любезный, рядом с полученным от меня портретом Буденного с Георгиевскими крестами повесь у себя над столом выписку из справочника «Писатели России — участники Великой Отечественной войны»: «Бубеннов Михаил Семенович (21.11.1909 в с. Второе Поломощново Алтайского края — 03.10.1983, Москва). Член СП с 1939. С марта 1942 — командир стрелковой роты 88-й стрелковой дивизии 30-й армии (с 16 апр. 1943 — 10-й гвардейской армии) Западного, 2-го Прибалтийского, Ленинградского фронтов. Старший лейтенант. Награжден орденом Красной Звезды, медалью „За отвагу“ и др.». Справочник «Русские писатели XX века» уточняет: Бубеннов кончил войну корреспондентом дивизионной и армейской печати, что вполне естественно для человека, пошедшего на войну членом Союза писателей.

Итак, антисемиты на «А» и на «Б» уже разоблачены. У Сарнова они есть, пожалуй, на все буквы алфавита, но копаться в них скучно и утомительно. Ограничимся еще лишь одним: «Смирнов Василий Александрович — известный прозаик, более, впрочем, известный как ярый антисемит… Он свою нелюбовь к евреям не просто не скрывал: он ею гордился. Он был самым искренним, самым горячим и самым последовательным проводником государственной политики антисемитизма. Можно даже сказать, что он был ее знаменосцем. В полном соответствии с этой ролью он был тогда главным редактором журнала „Дружба народов“».

И что же вытворял в журнале знаменосец — печатал антисемитские вещи? Назови! Сарнову и тут сказать нечего. А я работал журнале с В. А. Смирновым и видел своими глазами, какой там процветал антисемитизм. Ответственным секретарем была Людмила Григорьевна Шиловцева, завредакцией — Серафима Григорьевна Ременик (дочь писателя Герша Ременика), в отделе прозы работали Лидия Абрамовна Дурново, Евгения Борисовна (?) Усыскина, Валерия Викторовна Перуанская, отделом публицистики заведовал Григорий Львович Вайспапир, его заместителем был Юрий Семенович Герш, в корректуре работали Лена Дымшиц, Наташа Паперно, — кто тут русский? Кроме того, отделом поэзии заведовала Валентина Дмитриева, жена Леонида Лиходеева (Лидиса), корректор Рита Кокорина тоже была замужем за евреем. Не обошлось и без тех, что с большой «прожидью», как любит выражаться Сарнов: Владимир Александров, Альберт Богданов. Я заведовал отделом культуры, сменив здесь ушедшую, кажется, в «Искусство кино» Зою Георгиевну Куторгу. Среди моих авторов, в том числе постоянных, евреев было немало — Александр Канцедикас из Литвы, Ада Рыбачук из Киева, москвичи Григорий Анисимов, Светлана Червонная, Миля Хайтина, а цветные вклейки в журнале делал фотограф Фельдман, кажется, Илья Львович. Как же мог знаменосец антисемитизма работать в таком плотном окружении евреев и притом гордиться? Или он хоть кого-нибудь из них уволил? Или не печатал кого-то? Да, хорошо помню, что он решительно отклонил повести талантливых русских писателей Николая Евдокимова и Николая Воронова.

И ведь такой национальный состав редакций московских журналов и газет, как и обвинения некоторых из них в антисемитизме, весьма типичны. Как обстояло дело, допустим, в «Новом мире»? Богатую пищу для размышлений об этом дает запись в дневнике, сделанная Твардовским, тогда главным редактором: «Вообще эти люди, все эти Данины, Анны Самойловны, вовсе не так уж меня самого любят и принимают, но я им нужен как некая влиятельная фигура, а все их истинные симпатии там — в Пастернаке и Гроссмане — этого не следует забывать. Я сам люблю обличать и вольнодумствовать, но, извините, отдельно, а не в унисон с этими людьми».