У белых не было не только монархических настроений, но и тени единства. Грызлись меж собой, как собаки из-за кости, не только «верховные правители» разных регионов, но и деятели одной армии. Троцкий подробно писал, чем обязаны белые Таганрогской катастрофе 1920 г., означавшей разгром белого движения на юге…

Врангель предлагал исключительно выгодный для белых (по компетентному мнению Троцкого) план: закрепиться на небольшом участке между Днепром и Волгой, создать ударный кулак из конных частей, пробить им красный фронт и наступать на Москву, попутно соединившись с Колчаком. Однако Деникин распылил силы, наступая по трем направлениям, причем главным из них выбрал самое выгодное для оборонявшихся красных — через Донецкий бассейн. Был разбит и отступил. Причины столь странного его поведения? Да попросту командующим этим «кавалерийским кулаком» следовало стать Врангелю, которому, вполне возможно, и досталась бы вся слава взятия Москвы златоглавой. А Деникин хотел взять Москву сам. В результате проиграл всё… Элементарная зависть погубила отличный план, успех которого допускало само большевистское руководство…

На этом фоне безобидно выглядит генерал Май-Маевский — тот самый, что выведен в бессмертном фильме «Адъютант его превосходительства» под именем Ковалевского. Интриг он не плел — некогда было. Мастерски внедрившийся в его ближайшее окружение красный разведчик Макаров (в фильме — Кольцов), быстро разобравшись к чему генерал питает слабость, наладил бесперебойное снабжение водкой и девочками. После чего Май-Маевский с превеликой радостью ушёл в столь долгий и качественный запой, что провалил все, что только возможно. Авторы помянутого фильма невероятно польстили генералу, изобразив его трезвым и способным говорить членораздельно

У красных, конечно, тоже попивали самогонку, держали при себе походно-полевых жен, грабили и интриговали — но, безусловно, не в такой степени… Потому и победили.

А ведь мы ещё не коснулись самой малоизвестной стороны Гражданской войны: тех ситуаций, когда власть в противостоящем большевикам лагере оказывалась в руках не солдафонов-генералов, а самых натуральных социалистов, демократов, либералов и интеллигентов!

Было и такое, господа мои, было! У нас как-то принято связывать понятие «белогвардейского лагеря» исключительно с генералами и казачьими атаманами. А ведь дело сплошь и рядом обстояло совершенно иначе!

Когда большевики разогнали Учредительное собрание, его члены, целые и невредимые, разбежались по всей стране и в восемнадцатом году создали целых четыре социалистических правительства в разных уголках великой и необъятной:

1. На Волге, в Самаре — Комитет членов Учредительного собрания (КОМУЧ).

2. Временное областное правительство Урала.

3. Временное сибирское правительство.

4. Верховное управление Северной области (Архангельск).

Повсюду в указанных местах военные играли сугубо подчиненную роль — а всю полноту власти осуществляли законно избранные члены Учредительного собрания: социалисты, демократы, либералы, интеллигенты. Присмотримся к ним поближе… К господам правым эсерам и меньшевикам, стопроцентным и патентованным социал-демократам.

Для начала, взяв власть в Самаре, развернули широчайший террор. Расстреливали прямо на улицах «по подозрению в большевизме». Жертв — многие сотни. Далее, прежде всех остальных ведомств, социалисты создали «государственную охрану», которой поставили руководить эсера Климушкина. А в дополнение быстренько создали систему военно-полевых судов.

И понеслось… Под трибунал можно было угодить в том числе и за «распространение необоснованных слухов». Пленных красноармейцев ночами расстреливали сотнями, выбрасывая трупы в реку. Устроили концлагеря. Когда в Бугурусланском уезде сразу семь волостей отказались дать новобранцев, «для примера» одно из сел окружили войска и открыли огонь из пушек и пулеметов. В сентябре восстали рабочие Казанского порохового завода, протестуя против террора, мобилизации в армию и ухудшения жизни. Комендант города расстрелял митинг опять-таки из пушек и пулеметов. В октябре рабочие г. Иващенкова выступили против демонтажа предприятий и эвакуации их в Сибирь. Прибыли каратели и перебили около тысячи человек, в том числе женщин и детей, без разбора.

Напоминаю: все это творили не генералы, а эсеры и меньшевики, протестовавшие во весь голос против большевистского террора, против большевистских концлагерей, против большевистской ЧК…

Что касается свободы слова — цензуры, надо отдать им должное, не ввели. Вместо этого закрывали газеты и арестовывали редакторов. За непонравившуюся ему статью сам Климушкин упрятал в тюрьму видного кадета Коробова — а чуть позже, переключившись с газетчиков на буржуазию, разогнал съезд торговцев и промышленников. Самыми крайними и бесправными оказались опять-таки крестьяне — их пороли целыми деревнями, проводили «реквизиции», по поводу и без повода обстреливали села из пушек.

Что самое шизофреническое, весь этот кровавый бардак с начала и до конца проходил под красным флагом, реявшим над зданием КОМУЧа. Французский представитель Гинэ, по сохранившимся свидетельствам, чуть умом не тронулся, пытаясь понять загадочную русскую душу… Вот что писал орган казанских меньшевиков: «В рабочих кварталах настроение подавленное. Ловля большевицких деятелей и комиссаров продолжается, усиливается. И самое главное, страдают не те, кого ловят, а просто сознательные рабочие: члены социалистических партий, профсоюзов, кооперативов. Шпионаж, предательство цветёт пышным цветом… Жажда крови омрачила умы. Особенно стараются члены квартальных комитетов…».

Интеллигенты! Социалисты! Либералы! Революционеры! Вот вам наглядный пример того, что бывало, когда им удавалось порулить. Самарская братия оказалась еще хуже большевиков — у тех, по крайней мере, была программа, теория, идеология. В КОМУЧе не было ничего отдаленно похожего. Лишь террор, пустая говорильня, развал всего, что только можно развалить. Население поддержки не оказывало ни в малейшей степени. В конце концов пришли красные и вышибли этот дурдом к чёртовой матери.

Напоследок, правда, самарские болтуны успели поучаствовать в международной политике и даже в самых настоящих международных конфликтах. Ну разумеется, не с какими бы то ни было державами. По соседству, в Омске, сидели точно такие же придурки — Временное сибирское правительство. Рассказывать о нем подробно нет смысла: практически все, что вы только что узнали о самарском «правительстве», творилось и в Сибири, менялись разве что фамилии и географические пункты, а суть оставалась той же: эсеры и меньшевики, бывшие члены Учредилки, у власти, террор, реквизиции, порки, расстрелы, всеобщий страх и всеобщая ненависть…

Сибирских клоунов в конце концов разогнал адмирал Колчак. Но до того Самара и Омск успели всласть поконфликтовать, словно настоящие державы. В Самаре имелся свой министр иностранных дел, и в Омске тоже. Они сносились меж собой по всем правилам дипломатического протокола, комики. Это была именно клоунада, безумная и позорная. В Челябинске, когда представители их «держав» решили провести совещание на высоком уровне, поезда с делегациями Самары и Омска стояли рядом, на соседних путях, и меж ними сновали курьеры — дипломаты вели меж собой таким образом переписку…

И этот цирк продолжался сутки! Помянутый французский представитель, майор Гинэ, метался от поезда к поезду, всё так же медленно, но верно подвигаясь рассудком… Эту историю рассказал не ерничающий красный пропагандист, а белоэмигрант Мельгунов…

А знаете, из-за чего разгорелся сыр-бор? Из-за Зауралья. Великое Самарское государство хотело включить в свои суверенные пределы Челябинский и Зла-тоустовский уезды, а не менее великое вольное государство Сибирское, как легко догадаться, желало видеть эти области под своим скипетром. Вот и грызлись, попутно решая не менее великую проблему: как поделить по справедливости меж двумя суверенами захваченный в Казани запас почтовых марок…