Будет из волокон скручен узелок,лопнет белый кокон, вспыхнет василек. Смерти больше нет.

Смерти больше нет! Родился кузнечик пять минут назад странный человечек, зелен и носат: У него, как зуммер, песенка своя, оттого что я пять минут как умер... Смерти больше нет!

Смерти больше нет!

Больше нет!

Нет! Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

* * * Шла по улице девушка. Плакала. Голубые глаза вытирала. Мне понятно - кого потеряла.

Дорогие прохожие! Что же вы проскользнули с сухими глазами? Или вы не теряете сами?

Почему ж вы не плачете? Прячете свои слезы, как прячут березы горький сок под корою в морозы?.. Семен Кирсанов. Собр. соч. в 4-х томах. Москва: Худож. лит., 1974.

ЧЕРНОВИК Это было написано начерно, а потом уже переиначено (поре-и, пере-на, пере-че, пере-но...) перечеркнуто и, как пятно, сведено; это было - как мучаться начато, за мгновенье - как судорогой сведено, а потом переписано заново, начисто и к чему-то неглавному сведено.

Это было написано начерно, где все больше, чем начисто, значило. Черновик-это словно знакомство случайное, неоткрытое слово на "нео", когда вдруг начинается необычайное: нео-день, нео-жизнь, нео-мир, нео-мы, неожиданность встречи перед дверьми незнакомых - Джульетты с Ромео.

Вдруг кончается будничность! Начинается будущность новых глаз, новых губ, новых рук, новых встреч, вдруг губам возвращается нежность и речь, сердцу - биться способность. как новая область вдруг открывшейся жизни самой, вдруг не нужно по делу, не нужно домой, вдруг конец отмиранию и остыванию, нужно только, любви покоряясь самой, удивляться всеобщему существованию и держать и сжимать эту встречу в руках, все дела посторонние выронив...

Это было написано все на листках, рваных, разных размеров, откуда-то вырванных.

Отчего же так гладко в чистовике, так подогнано все и подобрано, так уложено ровно в остывшей строке, после правки и чтенья подробного? И когда я заканчивал буквы стирать для полнейшего правдоподобия начинал, начинал, начинал он терять все свое, всее мое, все оссбое, умирала моя черновая тетрадь, умирала небрежная правда помарок, мир. который был так неожидан и ярок и который у 1a6 видеть сумели бы вы, в этом сам я повинен, в словах не пришедших, это было как встреча двух - мимо прошедших, как любовь, отвернувшаяся от любви. Семен Кирсанов. Собр. соч. в 4-х томах. Москва: Худож. лит., 1974.