Ничего аккуратного и нетронутого.

Глаза не видят ничего, кроме темноты.

Уши не слышат ничего, кроме далеких стуков.

Тело уже не существует.

Желания угомонились.

Я даже не хочу выпить.

Какая мне разница, будет ли на полюсе флаг?

Когда я еще туда дойду.

Стук все ближе.

Мимо - деревья, дома, остановки.

Зад - Аум.

Центр - Белая полоса.

Перед - Нирвана.

А стук уже просто невозможен.

Такое ощущение, что я лежу возле железной двери и в нее чем-то тяжелым колотят.

4

Открываю глаза. Действительно - колотят. Кричат что-то, но не слышно или непонятно. Темно все равно. Пытаюсь подняться, но схватиться не за что. И почти уже нечем.

Падаю...

Снова...

И снова...

Сухо во рту как...

Встаю, облокотившись правой рукой о косяк, головой мотать нет сил. Здесь свет. Тусклый, подпотолочный, пыльный.

Свет...

Оборачиваюсь...

Спокойно лежат они, достойно...

Как будто спят...

Словно живые...

На железных матросских двухъярусных кроватях, аккуратно стоящих в три ряда у дальней стены. И маленькая строгая табличка: "Руководители Советского государства". А чуть пониже и чуть помельче: "Ответственный за сохранность и внешний вид мумий мичман Сацкевич".

Черт, думаю, больно-то как! Голова раскалывается от этого дикого стука в дверь.

Брежу...

Больно...

Падаю...

Темно..

Просто темень..

И далекая белая дорога...

Наконец-то...

Она так прекрасна...

И он идет ко мне...

Ангел...

Плывет ко мне...

Борхес...

В желтом берете...

Наклоняется, нежный, и тихо трясет за плечо...

Эй! - шепотом вопрошает он...

Молчу...

Язык прирос...

Эй! - трясет он...

Здравствуй! - молвлю... - я пришел. Я уже здесь...

Эй! - трясет он...

Что же ты трясешь, ангел, ведь я уже тут... Здравствуй... Бери...

Эй! - трясет он. - ...Открой глаза!

Внемлю...

Открываю...

Действительно, он... Склонился надо мной, небритый, щеки впали, глаза красны, в бронированную дверь еще стучат матросы...

Здравствуй, ангел, - молвлю...

Здравствуй! - все шепотом вторит он. - ...Я Семен. Семен Сацкевич.

Ангел? - вопрошаю...

Мичман, - вторит шепотом...

Где я? В аду ли, в раю?

В Пантеоне, - шепотом Семен, - ты только посмотри: вот Ленин, вот и Сталин, вот Молотов и Каменев. Слежу за ними. Ухаживаю. Пыль вытираю.

А как же? - через силу тычу в Ленина...

Вторая, - все так же проникновенно и шепотом Семен.

Проваливаюсь...

Темно...

Медленно...

Влага на губах...

Чувствую влагу на губах...

Открываю глаза...

Он держит сосуд подле уст моих, светел и небрит лик его, прекрасен светящийся круг над его головой...

Подобный желтому берету...

Мы с ними, - шепчет он, - вставай, товарищ, дверь не сломить. Но и нам с тобой скоро уже нечего будет пить...

Как тяжело...

Но как прекрасно...

Как это торжественно...

Встаю...

Я встаю, товарищ...

И я встаю...

Там кингстон, - пророчит Семен.

Внемлю...

Иду туда и с силой поворачиваю влево...

Больно...

И сразу становится тихо...

Звеняще тихо...

Смертельно хорошо...

Смертельная тишина...

Звенящая тишина...

Звенящая тишина...

Звенящая тишина...

Уносит...

Возносит...

Шум воды...

Божественная длань хватая за ворот вынимает меня из воды...

Я над поверхностью...

Я здесь...

Я - Иосиф...

Он - Сацкевич...

Семен...

И сияние над его немытой головой слепит мои угасающие глаза...

Я жду Его объемлющего слова...

Я еще могу слышать Его...

Только Его...

И Он говорит...

Мне...

И я слышу Его...

5

Вставайте, товарищи! - молвят Его потрескавшиеся уста. - Все по местам!

Пусть ей теперь Расторгуев возвращается поздно, - вторю я.

Последний парад наступает, - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев не делает ничего плохого, - вторю я.

Врагу не сдается наш гордый "Варяг", - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев идет прямыми, - вторю я.

Пощады никто не желает, - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев сворачивает углами, - вторю я.

Все вымпелы вьются и цепи гремят, - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев смотрит на небо хитрыми глазами, - вторю я.

Наверх якоря поднимают, - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев проставляется на деньги, - вторю я.

Готовые к бою орудья стоят, - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев читает афиши, - вторю я.

На солнце зловеще сверкают, - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев читает правила, - вторю я.

Свистит, и гремит, и грохочет кругом, - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев читает себя, - вторю я.

Гром пушек, шипенье снарядов, - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев читает надписи, - вторю я.

И стал наш бесстрашный и гордый "Варяг", - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев глядит сторонами, - вторю я.

Подобен кромешному аду, - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев делает громче, - вторю я.

В предсмертных мученьях трепещут тела, - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев делает и тише, - вторю я.

Гром пушек, и дым, и стенанья... - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев переключает каналы, - вторю я.

И судно охвачено морем огня, - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев ищет, - вторю я.

Настала минута прощанья, - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев между делом, - вторю я.

Прощайте товарищи! С богом, ура! - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев не находит, - вторю я.

Кипящее море под нами! - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев продолжает идти, - вторю я.

Не думали мы еще с вами вчера, - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев иногда едет, - вторю я.

Что нынче умрем под волнами, - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев становится позднее, - вторю я.

Не скажет ни камень, ни крест, где легли, - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев вспоминается, - вторю я.

Во славу мы русского флага, - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев некоторое количество фамилий, - вторю я.

Лишь волны морские прославят одни, - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев некоторое количество имен, - вторю я.

Геройскую гибель "Варяга", - молвит Он...

Пусть ей теперь Расторгуев одно имя, - вторю я.