Несмотря на все противоречия между конфуцианством и даосизмом, в течение многих веков оба учения более или менее мирно сосуществовали, в том числе в спальнях и гаремах жителей Поднебесной. Но в двенадцатом веке философ и политический деятель Чжу Си укрепляет позиции конфуцианства, а заодно и наносит решительный удар по даосской сексологии. Вскоре неоконфуцианство становится официальной идеологией сунского Китая, а писатели начинают сочинять трактаты, в которых доказывают аморальность, бесполезность и даже вредность и опасность даосских сексуальных практик.
Сунский автор Цзэн Цао писал: «Я раздобыл книгу „Жу яо цзин“ учителя Цуя, который объясняет „сражение“ при плотском общении с женщинами… Прочтя такое, я преисполнился омерзения и спросил себя: неужели учитель Цуй на самом деле такое говорил? Насколько мне известно, мудрецы древности такими делами не занимались».
Судя по многочисленным и весьма вдохновенно написанным даосским текстам, мудрецы древности, вопреки Цзэн Цао, «такими делами» все-таки занимались, причем весьма успешно. Тем не менее, несмотря на крайнее почтение конфуцианцев к древним мудрецам, к концу тринадцатого века все, что имело отношение к сексу, стало строго табуированным. Под запрет попало даже столь невинное животное, как черепаха, поскольку ее голова на вытянутой шее напоминает мужской половой орган, а в ее привычке втягивать голову под панцирь усмотрели аналогию с мужем, который закрывает глаза на распутство жены. Само слово «гуй» — черепаха — стало запретным, исчезли имена, в которые входил иероглиф «гуй», печати и предметы, на которых было изображено «непристойное» животное, вышли из употребления. Жители провинции Чжэцзян пошли еще дальше и в порядке местной инициативы прекратили использовать слово «утка», поскольку считали, что эти птицы размножаются гомосексуальным путем.
В Поднебесной получают распространение так называемые «Таблицы достоинств и прегрешений» — списки хороших и дурных поступков, каждый из которых оценен некоторым количеством баллов. С помощью несложной математики китаец теперь мог подвести баланс и вычислить уровень своей нравственности. Элементы разных религий могли переплетаться в этих таблицах самым причудливым образом, но по сути они носили сугубо конфуцианский характер. До наших дней дошел, например, текст, озаглавленный «Список заслуг и прегрешений в отношении десяти буддийских заповедей». Разделы трактата действительно совпадают с заповедями, регулирующими жизнь буддистов. Но авторство его совершенно неожиданно приписывается жившему в девятом веке даосскому монаху Люй Я ню (он же Люй Дунбинь), который, как мы уже писали выше, прославился тем, что посещал куртизанку, занимался любовью «внутри самого себя», в конце концов обрел эликсир бессмертия и вознесся на небо. После этого примечательного события даосы опубликовали под именем знаменитого подвижника многочисленные эротические сочинения. Но конфуцианцы, по-видимому, тоже решили воспользоваться авторитетом выдающегося небожителя и приписали ему трактат, содержание которого категорически противоречит основным принципам даосской сексологии, а заодно и образу жизни самого Люй Дунбиня. Трудно представить, чтобы друг Ян Лю, прекрасной куртизанки, карал «общение с приятелями, пристрастными к проституткам». Тем не менее в «Списке заслуг и прегрешений» это деяние приносит пятьдесят штрафных баллов. Таким же количеством баллов таблица карает «содержание слишком большого числа жен и наложниц», столь любезное даосам, но неуместное с точки зрения конфуцианцев. Чтение «романов и прочих низкопробных произведений» наказуется пятью баллами. За «хранение в рукавах эротических рисунков» полагается по десять баллов за каждый рисунок. Такой же штраф полагается за «чтение стихотворений, пробуждающих глубокие страсти», но баллы не начисляются, если это делается «с воспитательными целями».
Второй текст, столь же безосновательно приписываемый неповинному Люй Дунбиню, называется «Таблица достоинств и прегрешений для предупреждения миру».
Автор таблицы однозначно показывает, что в вопросах пола никаких вольностей поощрять не намерен. Так, «выказывание предпочтения какой-то одной жене или наложнице» карается пятьюстами баллами — так же, как поджог чужого дома. Этот же штраф причитается за один лишь помысел о том, чтобы сделать своей наложницей вдову (напомним, что браки с наложницами носили абсолютно законный и приличный характер). Для сравнения: убийство или изнасилование оценивались в тысячу баллов, то есть мужчина, выказавший предпочтение одной из своих жен и допустивший греховные мысли по поводу молоденькой вдовицы, приравнивался, с точки зрения высокоморальных конфуцианцев, к убийце. К нему же приравнивался создатель эротических книг и песен — ему тоже причиталась тысяча штрафных баллов.
Читая злополучную таблицу, авторы настоящей книги смутились и задумались над тем, является ли их труд эротическим произведением и начислят ли им последователи учителя Куна (если таковые его прочтут) штрафную тысячу. В этих сомнениях их утешило лишь то, что ответственность разделят с ними и художник книги (тысяча баллов за «создание… эротических картинок»), и сотрудники издательства — за издание эротических книг полагается все та же пресловутая тысяча баллов.
Обе таблицы, кому бы ни приписываюсь их авторство, были составлены, с точки зрения современных китаистов, не раньше конца тринадцатого века, в эпоху победившего неоконфуцианства, а опубликованы в шестнадцатом веке, уже в правление династии Мин. К этому времени даосские книги по «искусству внутренних покоев» уже числились в списках запрещенной литературы. С приходом к власти в середине XVII века маньчжурской династии Цин строгости усилились. То, что раньше входило в круг обшей культуры, теперь стало достоянием избранных эстетов. Известно, например, что в ханьское время (примерно по два века до и после рубежа эр) невестам еще до свадьбы вручали свитки с изображением основных позиций и пояснительным текстом, дабы они могли изучить теорию вопроса. Но в романе семнадцатого века «Подстилка из плоти», предположительно написанном его издателем, по имени Ли Юй, описывается уже совершенно другая ситуация с половым просвещением невест.
Девица Юйсян, несмотря на то что она была дочерью «истинного последователя пути дао», до свадьбы читала только «серьезные книги, вроде „Повествования о женщинах-героинях“ или „Канона о дочерней почтительности“». Такой пробел в воспитании не замедлил сказаться после свадьбы: когда молодой муж, по имени Вэйян, просил супругу снять одежды при свете дня, она «тотчас поднимала крик, будто над ней собирались учинить насилие». Но и по ночам Юйсян не слишком радовала своего супруга.
«В супружеской жизни молодая жена предпочитала путь Золотой середины, то есть давно проторенный, упорно отвергая все новые и тем более неожиданные тропинки. На просьбу мужа „добыть огонь за рекой“ она заявляла, что поворачиваться к мужу спиной ей-де неприлично. Когда он заводил разговор об „увлажнении влагой горящей свечи“, она ему говорила, что супругу, мол, так будет не слишком удобно. Если Вэйян предлагал ей закинуть ножку повыше к плечам, она уверяла, что это требует от нее больших усилий. Когда приходила минута блаженства, Юйсян никогда не стонала от счастья, как обычно это делают другие женщины („Ох, смерть моя наступила!“), этим самым помогая мужу в ратном деле и укрепляя силы его духа. Юйсян не издавала ни единого звука, будто была немая. Видя, что ее ничем не проймешь, молодой муж весьма огорчился и даже впал в отчаяние».
В конце концов для того, чтобы пробудить чувственность супруги, Вэйян покупает в лавке альбом эротического содержания. Сначала Юйсян, воспитанная, как и все женщины ее времени, на конфуцианской литературе, была возмущена: «Откуда попала сюда эта мерзкая книжка? Она оскверняет чистоту женских покоев!.. Ни за что не поверю, что подобные дела можно назвать приличными!» Но, познакомившись с альбомом поближе, молодая супруга не смогла устоять против соблазнительных картинок, снабженных не менее соблазнительными подписями. Например, такими, как изображение и описание позы «Голодный иноходец рвется к кормушке»: