Копылова Марина
ROMA IV
Полина Копылова
ROMA IV
сценарная разработка для "реального телевидения"
Авторское предуведомлениея:
"Реальные шоу" наподобие "За стеклом", с плохой "картинкой" и "неотстроенным" звуком уже приедаются. Однажды придет день, когда в прямом эфире очередного "шоу" крупным планом покажут смерть - этакий новый виток в истории гладиаторских игрищ и рыцарских турниров... И до того, чтобы одеть насельников "заэкранья" в исторически (не)достоверные костюмы, останется один шаг. Техника недалекого будущего обеспечит в прямом эфире ракурсы и звуковые эффекты, достойные многомиллионного блокбастера. Кабельные сети перенесут сигнал на миллиарды жидкокристаллических экранов. Шоу может продолжаться годами, как телесериал, или завершиться в считанные дни: имеет значение только его рейтинг, "отбивающий" вложенные деньги. А для того, чтобы деньги были вложены, требуется подробный бизнес-план проекта, включающий, в частности, сценарную разработку, каковая и представлена ниже. Форма сценарной разработки традиционно может быть свободной.
Играть ей нравилось. Несмотря на сквозняк, косые взгляды и общую предопределенность судьбы. Тем более, что с недоброжелателями и предопределенностью здесь можно было бороться. А равно и со сквозняком. Не побороть было только тоску - но такая уж непреоборимая у тоски природа ничего не попишешь. Интересно, сколько тут скрытых камер? Те серии, которые она видела до вступления в игру, снимались с очень многих точек.
Сквозь узорчатые окна тек синий холод. Вставленные в свинцовый переплет стеклышки казались ледышками. Видно было, что снаружи намерз на них полосками снег, а больше ничего видно не было - сплошная белизна до самого верха.
Госпожа Аврелия приложила ладонь к кованой боковине рамы, и сквозняк тут же перебрал мех на оторочке ее рукава. Стеклышки-то в свинцовом узоре сидели плотно, а с боков дуло - в покоях потому было очень даже зябко, а постель ввечеру так настывала, что и не ляжешь без грелок или без любовника. Госпожа Аврелия прибегала и к тому, и к этому. У нее ложе было семь локтей на восемь - с иную городскую комнату размером - на то она и Аврелия, вдовая императрица.
Вдовела она первую зиму, и в доме мужа своего, императора, обживалась не без удовольствия, незаметно перекраивая все вокруг себя на свой лад.
Но для прочих, живших здесь, и подальше, в городе, лад госпожи Аврелии был чужим, и сама она была чужачка - с Севера, лицом и манерами - варварка. Языку она училась у солдат, и потому - особенно по первости - вместо пристойных слов частенько употребляла ругань.
Когда император ее привез из очередного миротворческого похода, никто и внимания на нее не обратил. Когда женился - пошушукались, да и затихли. Мало ли, что ему в голову вступит! Кричали же глашатаи на каждом квартальном перекрестке, и везде на стенах писали большими буквами граффитус: "1000 ЗОЛОТЫХ ТОМУ, КТО ДОСТАНЕТ ЛУНУ С НЕБА ДЛЯ УДОВОЛЬСТВИЯ ИМПЕРАТОРА!"
Из-за этой Луны, говорят люди, и спутался он с Аврелией. Ночью, на привале, приспичило ему опять Луну. С тем он и подкатился к первой попавшейся лупе, которая, не будь дура, налила воды в свой таз для подмывания. Дело было в полнолуние, и в тазу действительно закачалась Луна.
Госпожа Аврелия убрала замерзшую ладонь от окна, и дернула за красную нитку, призывая невольника. Красные нитки остались после императора, тянулись они - из каждого покоя своя - к особым бубенчикам и трещоткам на большой раме возле комнаты невольников. Так император устроил, чтобы всегда знали, где его искать.
Войдя, невольник коротко, но глубоко склонил голову. "Зодчего ко мне!" - распорядилась Аврелия, и взмахом руки отослала раба.
Белый город за окнами невидим. Чтобы добраться оттуда досюда, нужно столько времени, сколько варится греча в большом солдатском котле. То есть минут сорок по ее счету. Здесь так никто не считает. Никто не сечет время на такую мелкую лапшу, как она привыкла. Пока варится каша в большом солдатском котле, можно досчитать до двух с половиной тысяч. Две с половиной тысячи монет - годовое сенаторское содержание. А император за Луну давал всего-то тысячу. Впрочем, ей он уплатил куда как больше за ту Луну, что качалась меж медных бортиков таза. Эту Луну он ловил в ладони, и пропускал меж пальцев - кто ж из этих болванов-патрициев мог догадаться, что ему была нужна именно такая Луна!
Он получил свою Луну, и жену получил, и стал вести себя куда тише, чем положено по истории слегка сумасшедшему императору, а они все равно его убили, и несколько призадумались, оказавшись к лицу лицом с его вдовой и законной наследницей Аврелией, императрицей.
Аврелия, императрица, не плела интриг, не толкла в ступке яды, не служила Черной Богине, и не шлялась по лупанариям, натянув на больную голову лицедейский парик, так что убивать ее саму по себе было не за что, а заодно с императором - поздно - смерть его была два дня как объявлена.
Да и вообще... Ну, варварская шлюха. Ну, исполнила императорскую давнюю прихоть - достала ему с неба Луну. Ну, лыбилась рядом с ним в пиршественном чаду, носила белые арабские покрывала, черные египетские парики из папирусного волокна и муслиновые цветные тюрбаны - совершенно не за что ее убивать, как-то это не по-сенаторски, не по-патрициански, не по-христиански (половина Сената была крещеная). И будь наложница, а то вдова. И совершенная, ну совершеннейшая... дура.
Патриции вздохнули, потом сошлись на пир (без танцовщиц, мимов и дождя из лепестков, но зато с одной подвешенной над столом розой), сочли доходы императорских личных вотчин, которые унаследовала вдова, расходы на содержание двора (включая сюда празднества и пр. и пр.), перебрали поименно побочных наследников со всеми их причудами и вывертами, и на основании всего сочтенного оставили Аврелию в живых на прежнем месте и в прежнем звании. Пускай себе тешит чернь и знать, свезло же этой варварке, северянке, потаскухе!
В пустой длинной анфиладе (изо всей мебели - только треножники да резные скамьи) зазвучали, приближаясь, шаги зодчего.
Отец его был зодчим, и дед, и прадед - все они достраивали императорское жилье, сверяясь и смиряясь с уже возведенным, словно до них строили не люди, а боги. Гордости у зодчего было не менее чем у патриция, потому что род его не пресекался и не был запятнан позором.