"Милая девушка, я не оставляю вам сейчас денег, потому что не хочу, чтоб вы думали, будто я купила вашего братца. Он сам со мной поехал, и верьте, я о нем позабочусь, а он - о вас, как это пристало мужчине и брату.

Беапгрикс, королева Эманда".

Теперь этот паж заглядывал в приоткрытую дверь и говорил:

- Ваше величество, там к вам магнат Окер Аргаред... Ой, он уже здесь...

- Ваше величество, я прошу прощения, - перекрыл лепет мальчика властный голос Аргареда. Он стоял за дверью, чтобы не смущать королеву.

- Ай! - смятенно взвизгнула Беатрикс, захваченная врасплох его вторжением и совершенно неготовая к тому, что, как она догадывалась, может ей сказать магнат. - Хена, быстренько простыню! Энвикко, да убирайся же вон! - перешла она на сиплый шепот, и фаворит улизнул в дверь спальни. Хена кротко отступила к косяку и сложила руки на животе.

Аргаред вошел стремительно, пряча неприязненное смущение. Взору его предстала величаво плавающая в зеленоватой курящейся воде королева. Голова ее была откинута на красный кожаный валик с узорами, на лице застыла маска изумленного негодования. Простыня белесым коконом окутывала ее тонкое тело от подбородка до пят.

"И этой, здесь, я должен говорить?!" На миг в его памяти выступила темная спальня, низко спущенное в изножье пыльное брюхо балдахина с поредевшей бахромой - и глаза короля, исстрадавшиеся, сухие, молящие. Потом обездвиженное горем лицо дочери.

- Что вам угодно, господин Аргаред?

Вздрогнув, он посмотрел в ее раздраженное, румяное от тепла, небрежно обвитое лохматыми косами лицо сытой человеческой сучки. Опустился на одно колено и, глядя исподлобья, сказал своему отражению в близкой воде:

- Ваше величество, я вам принес чрезвычайно печальную новость. Король, супруг ваш, этой ночью был ранен и ныне находится в плачевном состоянии. Я бы настоятельно просил вас немедля отбыть к нему в Хаар.

По отражению угрюмого лица прошли волны, и он понял, что королева вздрогнула.

Глаза Беатрикс медленно расширились, лицо побелело. Секунду она немо открывала рот, потом низким медленным голосом спросила:

- К-как ранен?

- Кинжалом в грудь.

- Кто?..

- Неизвестно, ваше величество.

Наступила пауза. Бледная от испуга женщина и коленопреклоненный вельможа вглядывались друг в друга - он хмуро, почти презрительно, она пристально, стараясь понять, что же там произошло в действительности. Но по сумрачному взору Аргареда она ничего не могла угадать.

Лицо ее напряглось, оставаясь все таким же бледным. Снова тупо заныло в животе. Нужна была передышка.

- Отвернитесь, я пойду одеваться, - сказала она упавшим голосом, неуверенно поднимаясь из ванны. Кожаный валик с тихим плеском соскользнул и закачался на опустевшей воде.

Беатрикс взбежала по лесенке в холодную душистую спальню. Алли возлежал на полу с умильно воркующей Хеной и едва успел встать при появлении королевы...

Подскочившая Беатрикс со сдавленным нечленораздельным воплем ярости врезала ему такую пощечину, что он едва устоял на ногах.

- Сукино отродье! Вонючий недоносок! Трепло поганое! - Она брызгала слюной ему в лицо, шипя со свистом эти ругательства. Он не успел вставить и полслова, как получил пощечину по другой щеке. - Я с тебя шкуру сниму! Я раздавлю твою паршивую башку, и выпущу все дерьмо из твоих прокисших яиц! Я... Вот тебе! - Третий удар был направлен в причинное место, и фаворит, вскрикнув, скорчился у ее ног. Она раза два остервенело пнула его, норовя попасть побольнее, и, избывая остатки ярости, топнула мокрой пяткой по ковру. Потом стала поспешно снимать остывающую простыню.

Резко поворачиваясь и дергаясь под руками обтирающей ее Хены, она в двух словах объяснила суть дела и не переставала браниться, пока камеристка одевала ее во что почернее и потеплее. Алли медленно поднялся, опираясь о стену. Уже одетая Беатрикс посмотрела на него потемневшим взором, источавшим злобу и страх, и хрипло сказала:

- Если что, я тебя первого продам. А так получишь пятьдесят плетей, чтоб думал в другой раз, скотина!

Выйдя во двор и увидев санки Аргареда, она решительно остановилась и приказала заложить свой собственный крытый возок, да еще снарядиться двум верховым эскорта. Аргаред с досадой смотрел, как метались верткие конюхи, выводя лошадей и распутывая упряжь. Они это делали без болтовни и ругани, не как те, у него в доме.

Посвистывали полозья - толстые, широко расставленные, выгнутые впереди и сзади брусья. Покачивался подвешенный на жильных тяжах кузов, поскрипывая обивкой. Пахло отсыревшей, настывшей кожей.

В полутьме лицо королевы виделось неясным восковым пятном. Ей было зябко. Она молчала, утонув подбородком в распушенном чернобуром меху. Аргаред надменно выпрямился, глядя в мутное окошко. У него уже ныла спина, но было делом чести не откинуться назад. Еще его томила мысль, что Беатрикс может спросить о подробностях. Он все знал, но желал бы охранить беспомощного короля от позора в глазах Беатрикс, слишком уж зорких, несмотря на близорукий мягкий прищур.

Сейчас ее полускрытое мехом лицо дышало печалью. Он помнил его другим.

...В тот день было празднество, чадное, суматошное и пышное, с невпопад рассаженными гостями и обилием пития. Король и королева обменивались краткими одинаковыми улыбками. Танцы сменялись, не давая роздыха. Королева плясала то с одним, то с другим. Наверное, выпила лишний кубок - вязко скользила по черному блестящему полу, слушаясь не музыки, а кавалера, да еще беззастенчиво тянулась порозовевшим ушком к его шепчущим губам, готовая слушать любую лесть. Что ей там еще могут наговорить про ее разгоревшиеся глаза, большой рот и почти голую грудь. В этой тусклой раззолоченной толпе он не увидел детей - так и не отвык звать детьми короля и свою дочь. Пошел их искать - и нашел в широкой старинной галерее, отделанной белым резным камнем и серебристым, высушенным на воздухе деревом.

Лээлин пела "Сухие листья". Тихо-тихо позванивал под ее пальцами маленький посеребренный оллаир - соединение арфы и флейты, - тонкие струны розовато мерцали в отблесках света. Закончив куплет, она склоняла голову, чтобы подуть в изогнутый рог оллаира, и тогда волосы ее взблескивали в темноте, как струны. Мэарик, его величество, слушал ее в тоске. Лицо его наполовину скрывала тень, взгляд застыл, упираясь в близкую пустоту. Закончив песню долго затихающей нотой, она так и осталась склоненной над инструментом.