- Эй, бездельники! - В дверях появился Ансо, единственный шут, которого Беатрикс жаловала. Он позволял себе весьма злые шутки, не разбирая, кто в фаворе, кто в опале, он в лицо звал королеву шлюхой и ненавидел весь мир. Сироты окаянные! Ну-ка быстро в погреб за вином для ее величества!

Рэнис вскочил, едва веря ушам.

- О, хочешь выслужиться! Хвалю. Ну, турманом за бокалом красного - и в Залу Совета. А то у королевушки горло пересохло. С утра до вечера мелет языком, да все о пустяках. Лучше бы она говорила про отрубленные головы. В этой стране только они еще чего-то стоят. Все деньги, все замки родятся из отрубленных голов.

Рэнис кинулся в погреб - раза два по дороге он налетел на лакеев, оделявших его громкой бранью, но не посмевших тронуть. В погребе вечно хмельные виночерпии, в липких от пролитого "Омута" фартуках, долго возились, цедя алое фенэрсжое вино в большой хрустальный бокал. Путь обратно с бокалом на маленьком подносе показался Рэнису невероятно долгим.

Нырнув на миг в темный треугольный закуток за распахнутой дверной створкой, Рэнис оперся подносом о резной бордюр на стене, чтобы перевести дух и унять дрожь в коленях. Его час настал. Он разом вспомнил все, что за последний год на него обрушилось...

...Ворвавшиеся на рысях черные конники, лающая брань, уверенная походка, отсутствующее выражение на лице скрестившего на груди руки раба-дворецкого, спокойно впустившего их в дом, мелькающие в поисках драгоценностей и крамольных свитков руки в черных перчатках, лязг амуниции, топочущие крутобокие кони в кованых рогатых намордниках. И побелевшие пальцы старшей сестры, шестнадцатилетней, которая изо всех сил стискивала его запястья, а он вырывался, стараясь не смотреть ей в лицо, потому что у нее были пустые страшные глаза и дрожали губы, вырывался судорожно и безнадежно, сам не понимая, почему... Потом они оба притихли, прижавшись друг к другу, - вошел черный рейтар, а с ним некто толстопузый, пестрый, с развевающимися откидными рукавами, в черной высокой шляпе.

Черный рейтар снял с себя шлем и сунул его под левый локоть, оставшись в суконном капюшоне.

- Я говорил вам, господин Цабес, что в этом доме будет девчонка. Смотрите сами. - Его каркающий голос разнесся под узорными сводами трапезной, со стен которой укоризненно глядели на незваных гостей оленьи головы.

- И посмотрим, и посмотрим. - Толстяк подкатился ближе, от него пахло чем-то сладким. Рэнис искоса взглянул на его лоснящееся лицо с черными точками возле носа и скользкими глазами под слипшейся подвитой челкой и с неприязненным любопытством стал рассматривать этого Цабеса уже с головы до ног: Цабес был узкоплечий толстяк, эти изъяны в его фигуре ловко скрадывал покрытый крупными вышивками атласный камзол.

- Хорошо, хорошо, хорошо. - Он ходил перед сестрой взад-вперед маленькими вкрадчивыми шажками, всплескивая пухлыми ладошками, да так, что из-под куньих манжет то и дело выезжали и проваливались обратно золотые браслеты со множеством пупырчатых мелких рубинов. - Подойдет, окинув взглядом сестру, сказал он рейтару. - Для хозяйки Годивы бледновата будет, а кому попроще подойдет. Или в Сардан. Там всегда нарасхват. Найдем куда. На холодную рыбицу рыбаки сыщутся.

- А Године каких надо? Мы бы поискали... - заискивающим голосом осведомился рейтар.

- О, Годива! Годива! Никогда не знаешь, кого она выберет. Зато точно знаешь, кого она никогда не возьмет. Годива умеет делать дела! неопределенно отмахнулся господин Цабес и требовательно повторил: Ну-те-с, я беру девочку. Сделайте, что там надо.

- Что надо? Попечительскую подать да выкуп за попечительское свидетельство пожалуйте, и ступайте на все четыре стороны, господин Цабес! Будто в первый раз. Все, что надо, у меня с собой есть. Прямо тут сейчас и настрочим! Рейтарский старшина раскрыл объемистую сумку со шнурком в горловине и извлек оттуда трехлапую яйцеобразную чернильницу с затычкой, пару перьев и свежий пергамент.

- Подержите-ка чернильницу, господин Цабес. Как вы там? Тимер Цабес, досто...

- Лехо, господин Алун. Как вы не запомните! Цабес - это только между нами - Тимер Лехо, досточтимый горожанин Калскуны... А почему в Калскуну девиц не возите? Тоже ведь будь здоров город.

- Там свои тонкости, господин Алун! Там правит Иоген Морн, магнат и князь, который с королевой не ссорился и не мирился - присягу принес, налоги дает сколько надо. Но поскольку он все-таки магнат, ему не может нравиться, что дворянские дочери...

- Понятно. Вам просто неохота быть первым, господин Цабес. Потому что если бы Иоген Морн позволил себе что-то в отношении вас, то зовись он хоть королем Калскуны, сделали бы козью морду как пить дать. Ладно, вот ваше попечительское свидетельство, теперь пожалуйте в казну и мне за услуги, как условились.

- Это вам-то за что? Сколько плачу, все не могу понять: за что? Ведь это ваша должность! Вам же государство платит!..

- Ой-ой, ну хоть в этот раз-то давайте обойдемся без крика! Каждый раз перед тем, как заплатить, вы кричите на всю округу, хотя все равно платите! Смотрите, я ведь могу и с другими договориться. Солдаты сейчас богатые, девушку у меня с руками оторвут, вдвое больше заплатят и еще спасибо скажут.

Толстяк глотнул воздуха, словно рыба, выброшенная на берег, и, не споря больше, полез в кошель, где у него позвякивало золото. Когда они покончили с расчетом, толстяк Цабес бочком двинулся к замершей в ужасе девушке.

- Ну, извольте, сударыня: вы в печальном положении, жить вам не на что, а сердце у меня доброе. Я теперь ваш опекун, потому как вы без средств. Так что пожалуйте за мной.

- Я вас не знаю, - прошептала она угасшим голосом, - и с вами не пойду.

- Иди-иди, не корячься, - грубовато встрял рейтар, - господин Цабес тебя к ремеслу пристроит. Община у него. Для бедных благородных девиц.

- Да и ремесло-то какое?.. Больше в окошко благородным кавалерам улыбаться, - захихикал Цабес, - Не бойтесь, сударыня, верьте простым людям они худого не пожелают, они сами подневольные, за грош ломаются. Это от вельмож высоких вся крамола идет. А брата вашего - он ведь братец ваш, для сынка-то больно взросленький, я смотрю, - братца вашего господин Алун обещал в пажи отдать. Братец навещать вас будет. Ну же, не трусьте, жизнь, она такая только умей вертеться!