Но рука уже вытаскивала мобильный телефон и лихорадочно набирала номер Обнорского.

- Да!- ответил ленивый голос Андрея.

- Обнорский, это Лукошкина. Если в состоянии, побереги свои гадости для другого. Тут такое дело...- Я в двух словах пересказала Обнорскому полученную от Хуго информацию. Он не просил меня держать ее в секрете, поэтому виноватой я себя не чувствовала. Хотя осадок остался.

Обнорский взвился:

- Лукошкина, я тебе все прощу, если выяснишь, кто голландцам "сливает" технологии.

- Обнорский, если я правильно все понимаю, ты собираешься заняться информационным рэкетом?

- Давай вот без этих ярлыков, Лукошкина. Это наш шанс поквитаться с Аллоевым. Я думаю, он дорого даст за то, чтобы узнать имя гаденыша.

Мне не хотелось выполнять это задание. Во-первых, потому, что исходило от Обнорского. Во-вторых, потому, что успех этого предприятия означал бы неприятности для Хуго. Можно было бы, конечно, все ему рассказать.

Но что последует за этим признанием?! Весь день я мучилась своими раздумьями, что не прошло незамеченным для Хуго.

- Аня, что случилось? В Питере неприятности?

- Нет, милый, просто неважно себя чувствую. Слушай, если не секрет, расскажи, вы как-нибудь держите "на крючке" вашего человека в "Нерпе", чтобы он не соскочил? Я расскажу ребятам в Агентстве на предмет тонкостей работы с источниками...- (Хуго уже был в курсе моего сотрудничества с "Золотой пулей", но ничего не знал об истории с "Нерпой"...)

Я сама себе была противна в этот момент. Но Ван Веер ничего не заподозрил - его слишком заботило мое самочувствие.

- Конечно. Правда, сам Базиль,- при этом имени я вздрогнула от предчувствия, ведь Базиль по-французски - Василий,- об этом не знает.

Копии договоров, к которым не подкопаешься, номер счета в банке плюс видеофиксация наших переговоров.- Хуго явно гордился обстоятельным обеспечением сотрудничества с русским Базилем.

- И у кого этот кладезь информации?- я затаила дыхание.

- Экземпляры последних договоров у меня, с собой - торопился в дорогу, забыл выложить. Хочешь посмотреть?- великодушно предложил Хуго, доставая свой "дипломат".

- Что ты, а как же адвокатская тайна!- попыталась я оттянуть тот момент, когда окончательно предам любимого человека.

- Я тебе доверяю, cherie...- Ван Веер погладил меня по щеке и вынул документы. Невидящими глазами я стала их просматривать.

- Извини, ничего не соображаю.

Можно, я потом прочитаю?- Мне было физически плохо от подлости своего поступка. Много позже я буду просто ненавидеть себя. И еще долго меня будет мучить то, что я так и не пойму, из каких соображений это все совершила. Видимо, у меня просто отключился инстинкт самосохранения.

Оставив меня отлеживаться с головной болью, Хуго отправился по делам в город. Выждав некоторое время, я спустилась в бизнес-зал гостиницы, отксерокопировала документы и тут же отправила их по факсу в Агентство. Голос перезвонившего Обнорского был полон оптимизма и восхищения. На документах значилась подпись Василия Братчикова. Теперь исход нашего конфликта с "Нерпой" уже был предсказуем.

- Я тебя ненавижу, Обнорский,- с болью сказала я в трубку.- Тебя, твое Агентство и тот день, когда связалась-с вами.

- За все, Лукошкина, надо платить,- неожиданно жестко ответил Андрей.И ты в этом смысле не исключение.

Оставшиеся дни в Гааге были для меня сплошным мучением. Мучился и Хуго, не понимая, что со мной происходит. То и дело я ловила на себе его вопросительные, полные недоумения взгляды. В предпоследний день он пришел ко мне в растерянности. Я думала о своем предательстве и почти не сомневалась, что Хуго, если ему известно о "провале" питерского поставщика ноу-хау, догадается, в чем дело. Я приготовилась к самому худшему. Посмотрев на меня взглядом раненого животного, ван Веер сказал почти шепотом:

- Аня... Моя жена ждет ребенка.

Что-то стиснуло мою грудь - сильно-сильно, как тогда, в баре, когда мы с Хуго пошли танцевать. "За все, Лукошкина, надо платить",- вновь эхом отозвались у меня в ушах слова Обнорского...

Возвращение в Петербург было мучительным. Когда самолет коснулся полосы в Пулково, я почувствовала, что желания жить во мне почти не осталось. Лица друзей, бросившихся мне навстречу в аэропорту, были чужими и незнакомыми. Сославшись на усталость, я закрылась в своей комнате и долго сидела, раскачиваясь, как китайский болванчик, от невыносимой душевной боли. Ночью мне снилась яхта - наверное, одна из тех, что белыми птицами порхали по волнам в Гааге, и Хуго, загоревший до черноты, в белоснежной рубашке с засученными рукавами,- у рулевого колеса.

Я проснулась - что-то обожгло мою щеку. Впервые за последние много лет я плакала. Сначала про себя, молча.

Потом - в голос, как в детстве, когда хоронила любимую собаку. Хорошо, что Петруши нет дома...

* 12 *

В Агентстве, где я появилась несколько дней спустя, меня встретили, как национального героя. Спозаранник, сняв воображаемую шляпу, сказал:

- Анна Яковлевна, если бы не мой ревматизм, я бы пал перед вами ниц.

Вы гениальны - оказываетесь в нужное время в нужном месте и с нужным человеком. Вы просто находка для нашего отдела!

Все были довольны и не скрывали этого. Угроза банкротства, несколько месяцев дамокловым мечом висевшая над "Пулей", миновала.

Еще когда я была в Гааге, состоялась "встреча на Эльбе". Обнорский не поленился лично встретиться в Аллоевым и просветить его относительно кадровых просчетов руководства "Нерпы". Аллоев не верил и требовал доказательств. Документы, которые я отправляла по факсу, были переданы Аллоеву в обмен на отзыв иска и аннулирование всяческих претензий к нашему Агентству со стороны "Нерпы". Судья Колмогорова, которую я встретила некоторое время спустя, была черна лицом.

- Удачно у вас все получилось, Лукошкина,- со злостью бросила она мне в лицо.

Я отвернулась...

На мой отпуск Обнорский согласился безоговорочно. "Мне нужно время, чтобы все обдумать",- сказала я ему. Я так и не решила, уходить мне из "Золотой пули" или нет.

До меня дошли слухи о том, что роман Обнорского с Завгородней чистейшая фикция. Причем инициатором ее случайно стала я сама, отказавшись как-то ехать с Обнорским в Репино на встречу с корейскими продюсерами. Вместо меня напросилась Завгородняя. Обнорский, видимо, чтобы насолить мне (вот дурак-то!), имитировал радость от Светкиного предложения. Но до переговоров Светлану не допустили, и ей пришлось загорать у залива, где шла подготовка к пляжному сезону. Когда Завгородняя купалась, самосвал высыпал на ее одежду песок, предназначенный для выравнивания пляжа. Потому-то Светкины вещи и были в таком плачевном состоянии. А Обнорский одолжил ей тогда свою рубашку - не везти же девушку в город голышом. Эту рубашку и не успела погладить Светкина мама...