– Дорогая, эти пятеро не только твои племянники и племянницы, но и мои тоже – ведь как-никак моя мать из Веджвудов.

Генслей прислал весь свой выводок в большой карете в сопровождении гувернантки. Уильям и Энни были счастливы, когда разом заполучили столько товарищей для игр. В хорошую погоду они выбегали из всех дверей в своих шерстяных шарфах и вязаных шапочках и резвились вокруг раскидистой шелковицы прямо под новым окном, весьма кстати повторяя слова песенки: "Мы хоровод свой водим вкруг шелковицы той". Когда же погода не позволяла гулять на воздухе, Эмма устраивала для них игры в комнате наверху. Здесь она убедилась, сколь добротно построено старое здание. От визга, криков и смеха семерых детей, играющих в "Ну-ка, Дженкинс", когда требовалось определить, в чьем кулаке зажат стеклянный шарик, и в "Змеи и лестницы", когда на доске подбрасывали два кубика, от положения которых зависело, продвинется ли бросавший вверх по "лестнице" или же, угодив в "змею", должен будет спускаться вниз, сотрясалась мебель, полы и стены игровой, а в остальную часть дома при этом не доносилось ни звука.

Чарлз не возражал против ералаша в коридорах и комнатах. И он, и Эмма, бывало, неделями, а то и месяцами гостя у своих тетушек и дядюшек, точно так же жили и играли вместе со своими кузинами и кузенами. Его приводила в восторг смена эмоций, столь ясно отражавшаяся на лицах его собственных детей и гостивших у них в доме младших Веджвудов. Ко всем своим друзьям он обращается с просьбой понаблюдать за своими маленькими и прислать ему результаты этих наблюдений. Папка с заметками становится все более пухлой, затем Дарвин заинтересовался поведением животных. Разве в животном мире не существует эмоций? Удовольствие от еды и подвижных игр, привязанность к хозяевам и прислуге, к себе подобным, настороженность в ожидании нападения, страх, боль? Он начинает описывать реакции животных, которые ему удавалось наблюдать во время стоянок "Бигля", а затем в лондонском зоопарке, разыскивает рассказы о животных в своей библиотеке. Материала набралось порядочно, но из писавших никто не занимался до сих пор исследованием причин или установлением границ эмоциональных реакций животных. Он был уверен: собранный им материал на многое может пролить свет: возможно даже, что между эмоциями детей и животных существует определенная связь.

Его работа о происхождении видов между тем продвигалась. Он вел записи на чем попало, иногда разделяя большие листы на три колонки. Писал он только по памяти. Сохранив прежние наименования разделов своего наброска, законченного в Мэр-Холле, он с каждым днем все глубже проникал в материал, захватывая все более широкие пласты. К первой главе Дарвин добавил: "…Воздействие внешних условий на размеры, окраску и форму, которое редко и притом в весьма смазанном виде может быть прослежено в пределах одного поколения, становится ясно видимым через несколько поколений: незначительные отличия, часто едва поддающиеся описанию, которые характеризуют породы разных стран или даже отдельных регионов в той же самой стране, и объясняются, по всей видимости, этим длительным воздействием.

…Так как разные человеческие расы хотят видеть у своих домашних животных разные качества, которыми они восхищаются, то каждая из них тем самым, пусть неосознанно, занимается постепенным выведением отличной от других породы".

Расширил он и вторую главу, записав: "В одной из своих работ Декандоль весьма верно подметил, что вся природа находится в состоянии войны: один организм сражается с другим или с внешними силами. Лицезрея мирный лик природы, в этом вначале сильно сомневаешься, но по зрелому размышлению неизбежно приходишь к выводу, что это, увы, так и есть. Война эта, однако, не носит постоянного характера: в ослабленном виде она возобновляется через короткие промежутки времени, а в более суровой форме – через промежутки более длительные, так что ее последствий легко и не заметить. Это и есть доктрина Мальтуса, только применимая в большинстве случаев с десятикратной силой… Даже медленно размножающееся человечество и то удвоилось за двадцать пять лет, и если бы оно могло без особенных усилий увеличить количество потребляемой пищи, это удвоение произошло бы еще скорее. Но для животных, при отсутствии каких-либо искусственных средств, в среднем количество пищи для каждого вида должно находиться на постоянном уровне; в то же время численность особей имеет тенденцию возрастать в геометрической прогрессии и в подавляющем большинстве случаев ее знаменатель выражается огромной величиной…"

Тут же он добавил: "Все, что рождается, рождается для того, чтобы есть и быть съеденным".

В конце марта склоны вокруг Даун-Хауса покрылись бледно-голубыми фиалками. Повсюду цвели примулы. В окрестных рощицах, где гуляла семья Дарвинов, среди деревьев в изобилии цвели анемоны и белая звездчатка. Луга расцветились колокольчиками. Появились жаворонки, не редкостью были и соловьи; большое количество голубей наполнило леса своим воркованьем.

– Напоминает мурлыканье кошки, – заметила Эмма. Она взяла мужа под руку:

– Помнишь, Чарлз, какой пустынной казалась здешняя земля, когда мы только купили дом. С нашей стороны это было почти актом отчаяния. А сейчас мне кажется, что это самое прекрасное место на свете.

Все вокруг Дауна цвело. На тропинках им встречалось теперь куда больше народу, местные жители приветствовали их дружелюбно и радушно. Семейство Дарвинов приняло несколько приглашений к обеду, и Чарлз был счастлив, что у Эммы появились здесь первые знакомые.

В апреле Чарлз высадил лилии, дельфиниум, портулак, вербену и газании – "как по науке, так и без оной". Рядом с ним трудился и Комфорт. В теплую июньскую погоду они выходили посидеть на скамейках за домом под окнами гостиной. Кент славился своими розово-пурпурными закатами. В этот час Парсло подавал чай, и тогда к взрослым присоединялись дети, чтобы отведать пирога с красной смородиной.

К 4 июля Чарлз написал уже почти сто девяносто страниц трактата о видах. К прежним формулировкам прибавились новые наблюдения и выводы.

"… До чего же интересными становятся инстинкты, когда мы задаемся вопросом об их происхождении. Что это – переданные по наследству привычки или слегка видоизмененные прежние инстинкты, увековеченные в отдельных особях и ставшие врожденными? Когда любой сложный инстинкт мы рассматриваем как суммарное выражение длинного ряда приспособлений, каждое из которых приносит несомненную пользу его обладателю, это почти то же самое, что и механическое изобретение, являющееся суммарным выражением труда, опыта, разума и даже ошибок многочисленных мастеров…

Ибо во всем этом мы видим неизбежные последствия одного великого закона размножения органических существ, не созданных неизменными…"

Хотя, сидя у себя в укромном уголке, он испытывал небывалый прилив сил, но все же решил: "Я не стану публиковать работу в ее нынешнем виде, однако сохранить ее на случай своей смерти я обязан. Что заставляет меня думать о смерти – и как раз сейчас, когда уже столько месяцев подряд я так хорошо себя чувствую? Что ж, все мы смертны. Не столь уж редко у нас в Англии люди ложатся спать на этом свете, чтобы проснуться уже на том.

Не знаю, догадывается ли Эмма, чем именно я занимаюсь с начала года. Вероятно, да. Женщины всеведущи, когда речь идет о такого рода вещах. Но как бы то ни было, в один прекрасный день ей придется узнать, потому что эту рукопись я должен буду доверить именно ей".

На следующее утро в восемь часов он устроился поудобнее в своем кресле и, положив на подлокотники обитую материей дощечку, принялся за письмо Эмме, "держа курс на свет вулкана", как говорили на "Бигле" в таких ситуациях.

"Я только что завершил набросок своей теории видов. Если со временем она, как я верю, будет признана пусть всего одним компетентным судьей, в науке будет сделан значительный шаг вперед.