§ 10. Я хорошо знаю, что вы много заботитесь о благополучии Египта, от которого вы получаете необходимое для жизни продовольствие, и я исправил, что возможно было. Часто ко мне обращались земледельцы со всей страны и заявляли, что многое вновь постановлено против них, хотя известно, какие следует вносить налоги хлебом и деньгами, и хотя нельзя всякому желающему вводить, не задумываясь, новые. Такого рода постановления, как я обнаружил, распространяются не только на Фиваиду, не только на дальние номы Нижней страны, но они успели охватить и предместья города, так называемую александрийскую землю и Мареоту. Поэтому приказываю стратегам всех номов, чтобы они восстановили первоначальный порядок и в том случае, если за последнее пятилетие введены повсеместно или в группе номов, номархий или селений не взимавшиеся ранее налоги, — прекратили по ним взыскание и исключили из списков внесенные при раскладке…

§ 11. Я уже раньше расследовал неумеренный произвол эклогистов, так как (плательщики) плачутся, что они очень много налагают на них по собственному желанию. В результате им удается обогатиться, а Египет пустеет. И теперь я приказываю им ничего не приписывать к сумме налога по аналогии… без решения префекта. Я приказываю также стратегам ничего не брать от эклогистов без ведома префекта [30]. А прочие откупщики, если окажется, что они обложили ложно или сверх должного, должны будут отдать заинтересованному лицу, сколько они взыскали, и столько же уплатят в виде штрафа в казну.

§ 12. Такое же злоупотребление представляли собою так называемые взыскания «на глаз», не на основании действительного разлива Нила [31], а по аналогии с какими-то ранее бывшими разливами. Ведь, кажется, нет ничего справедливее самой истины. Итак, пусть они живут в уверенности и охотно занимаются земледелием, зная, что взыскание будет производиться в соответствии с действительными разливами и с (действительно) орошаемой земли, а не по доносам лиц, облагающих «на глаз». Если же кто-либо будет обличен в обмане, он внесет тройной…

§ 13. А кто испугался, услыхав про измерение земли александрийцев и исконной земли Менелаиты, куда никогда не приносили меры [32], то пусть напрасно не волнуются. Никто не посмеет произвести измерение, исконные справедливые (привилегии) должны сохраниться.

§ 14. То же самое я устанавливаю относительно присоединенных к этим (номам) земель, так что никаких новшеств здесь не будет.

§ 15. Что касается более старых долгов, тяготеющих на вас… так что часто они достигали только обогащения откупщиков и угнетения людей, я напишу Цезарю Августу императору и разъясню это ему больше чем что бы то ни было; он один может полностью разрешить подобные вопросы; ему же надлежит и благодетельство и забота о спасении всех нас.

В первый год Люция Ливия Сульпиция Гальбы Цезаря Августа императора, эпиф 12 [33].

Достаточно хорошо известны речи Цицерона против Верреса, с бесцеремонной жестокостью грабившего в свою личную пользу отданную под его управление Сицилию. В этом деле Цицерон выступает в роли защитника права и справедливости, а любители классической древности видят в факте отдачи Верреса под суд доказательство гуманности римского управления провинциями. Поэтому особенно показателен сохранившийся в личной переписке Цицерона рассказ о тяжбе сената г. Саламина на Кипре с частными ростовщиками. «Благороднейший» Брут при содействии не менее «благородного» Цицерона, при услужливой помощи римского сената, блюстителя «благородных» древних традиций, прибегает к возмутительнейшим приемам, чтобы пустить по миру целую область.

Теперь о Бруте. У твоего Брута есть какие-то друзья, кредиторы саламинцев на о. Кипре, М. Скантий и П. Матиний; он настойчиво мне их рекомендовал. Матиния я не знаю. Скантий явился ко мне в лагерь. Я обещал ради Брута позаботиться, чтобы саламинцы уплатили ему деньги. Он поблагодарил. Он попросил должности префекта [34]. Я сказал, что я ни одному спекулянту не предоставляю (такой должности); я и тебе это самое указывал. Когда Гн. Помпей просил меня, я подтвердил свое правило… А если (сказал я) он добивается префектуры ради заемного письма [35], то я постараюсь, чтобы он взыскал по нему. Он поблагодарил, ушел. Наш Анний дал этому Скантию несколько эскадронов конницы, чтобы понудить саламинцев; и он же был у него префектом. Он угнетал саламинцев [36]. Я приказал вывести конницу из Кипра. Скантий вознегодовал. Что долго говорить? Чтобы я дал ему свою гарантию! Когда ко мне в Тарс явились саламинцы и одновременно Скантий, я приказал, чтобы они заплатили деньги. Много (наговорили) о заемном письме, об обидах, чинимых Скантием. Я заявил, что слушать не хочу. Я уговаривал, даже просил, во внимание к благодеяниям, оказанным мною их городу, чтобы они покончили это дело. Наконец я заявил, что заставлю. Эти люди не только не отказались, но даже сказали, что они платят моими деньгами: так как я отказался получить с них то, что они обычно дают претору, то они дают (Скантию) как бы из моих; они даже меньше должны Скантию, чем (причиталось бы) подати претору. Я похвалил их. «Хорошо, — говорит Скантий, — но подсчитаем сумму». И вот, в то время как я в своем эдикте (заявлял, что) буду соблюдать (при взыскании по займам) один процент [37] с начислением процентов [38], тот согласно заемному письму требует 4% [39]. «Что же это, — говорю я, — не могу же я против своего эдикта?» А тот вкладывает сенатское постановление, что, «кто будет управлять Киликией, должен судить согласно этому заемному письму». Я сначала пришел в ужас: ведь это означало гибель для города. Я нахожу два сенатских постановления при тех же консулах о том же заемном письме. Когда саламинцы захотели заключить заем в Риме, они не могли, ибо Габиниев закон запрещал [40]. Тогда же знакомцы Брута [41], опираясь на связи Брута, согласились дать деньги из 4%, если они получат гарантию в виде сенатского постановления [42]. По протекции Брута выносится сенатское постановление, «чтобы ни саламинцы, ни заимодавцы не понесли ущерба». Отсчитали деньги. Потом ростовщикам пришло в голову, что это сенатское постановление им ничего не дает, так как Габиниев закон запрещает выносить судебное решение по такому [43] заемному письму. Тогда выносится сенатское постановление [44]… Когда я все это изложил Скантию, он заявляет, что не возражает, но он считает, что они должны 200 талантов, и хочет их получить; они должны, правда, немножко меньше; он просит, чтобы я их склонил на 200. «Прекрасно», — говорю я. Зову к себе тех, удалив Скантия. «Ну что, сколько вы должны?» — говорю я. Они отвечают: 106. Я сообщаю Скантию. А он — кричать. «К чему все это, — говорю я, — подсчитайте». Садятся, подводят итог: выходит до копейки [45]. Они хотят заплатить, настаивают, чтобы он взял. Скантий опять меня уговаривает; просит, чтобы я оставил дело так [46]. Я уступил бесстыдной просьбе этого человека. А когда греки жаловались и требовали, чтобы внести в депозит храмовой кассы, я не согласился.