Нестерова сунули в застенок и начали пытать. Любопытно, что решение об этом принял не кто иной, как генерал-прокурор Павел Ягужинский, который, если вы помните, уважаемый читатель, сам признавался Петру в том, что "...мы все воруем...". Дескать, воруем-то мы все, а вот кто попадается на воровстве - тут уж у кого какая планида.
Кстати говоря, несколькими годами ранее Нестеров разоблачил сибирского губернатора князя Матвея Гагарина, который получал взятки за отдачу на откуп винной и пивной продажи. Сенат приговорил князя к смертной казни, при этом взяточник свою вину признал и посылая Петру просьбу о помиловании, писал: "...И я раб Ваш, приношу вину пред Вашим Величеством, яко пред самим Богом, что правил Сибирскую губернию и делал многие дела просто, непорядочно и не приказным поведением, також многие подносы и подарки в почесть и от дел принимал и раздачи иные чинил, что и не подлежало, и погрешил перед Вашим Величеством..." Гагарин был повешен 16 марта 1721 года в присутствии двора и всех своих родственников, а уже в январе 1724 года казнили самого Алексея Нестерова - казнь обер-фискала была обставлена как настоящий спектакль: сам царь наблюдал за действием из окна Ревизион-коллегии. Сначала были отрублены головы трех фискалов подчиненных Нестерова, а затем самому Алексею Нестерову поочередно раздробили конечности и поволокли по помосту к тому месту, где были отрублены головы его помощников. Обер-фискала бросили лицом в их кровь и палач отсек ему голову. Затем головы всех четырех казненных водрузили на четыре высоких шеста. (Надо сказать, что 1724 год вообще выдался достаточно кровавым для тогдашних питерских взяточников и коррупционеров - видать, кампания такая пошла, так сказать, "чистые руки" того времени. В ноябре 1724 года Петр приказал арестовать камергера Виллема Монса и его сестру статс-даму Матрену Балк. Монса обвинили в том, что он "явился во многих взятках и вступал за оные в дела не принадлежащие ему", камергеру отрубили голову на Троицкой площади с последующим водружением ее на высокий шест. У обезглавленного тела брата выслушала свой приговор и перепуганная Матрена Балк, ей достались пять ударов кнутом и ссылка в Сибирь. В день казни на столбах у эшафота были прибиты "росписи взяткам", судя по всему, это были одни из первых гласных российских документов, изобличающих коррупционеров. В росписи Матрены Балк значилось 23 позиции, и среди тех, кто давал взятки, фигурировали князья Меншиковы, Долгорукие, Голицыны, Черкасские, отметились там и граф Головкин, и Волынский и другие более или менее важные персоны того времени. Дело в том, что перед фаворитом императрицы и его сестрой заискивал чуть ли не весь двор, ища их протекции в разных вопросах).
Однако несмотря на чудовищные показательные казни, взяточничество и коррупция в Петербурге и по всей России продолжают цвести пышным махровым цветом. Посетивший Петербург в царствование Петра немец Вебер писал: "На чиновников здесь смотрят как на хищных птиц, они думают, что со вступлением их на должность им предоставлено право высасывать народ до костей и на разрушении его благосостояния основывать свое счастье".
И вот что особенно любопытно - даже в те "укромные" времена, все титулованные коррупционеры понимали, что красть и брать взятки - это, мягко говоря, нехорошо. Совсем нехорошо. Более того, уже тогда обвинения в коррумпированности делаются эффективнейшим оружием в святом и многотрудном деле внутриполитической борьбы и в интригах между многочисленными дворцовыми группировками и кланами. Руцкой со своими "компроматными чемоданами" в апреле 1993 года в Верховном Совете России был, увы, далеко не оригинален. Еще в петровском сенате государственные мужи пытались решать "кадровые вопросы" обвинениями в коррумпированности - шумные были скандалы, когда сенаторы выясняли, кто из них ворует больше и кто у какого коррупционера "на связи состоит". А предметов разбирательств хватало - в Санкт-Петербурге с горькой иронией горожане говорили: "Сенат и Синод подарками живет". Не затихавшее никогда противостояние между "старой" знатью и "новой" выливалось в разоблачения в этом самом Сенате.
В 1717 году в Сенате начались слушания по, так называемому, "почепскому делу" - и касалось оно, прежде всего, светлейшего князя Меншикова, которому еще в 1709 году Петр подарил город Почеп, ранее принадлежавший Мазепе, - подарок этот был сделан Александру Даниловичу за участие в полтавской баталии. Меншиков из года в год приумножал свои почепские владения самовольными захватами прилегающих земель. Казаки, которых он пытался обращать в крепостных, принялись жаловаться в Сенат... Сенаторы Голицын и Долгорукий, представители старой знати, пытались использовать "почепское дело" для нанесения ударов по "выскочкам", при этом действовали они тонко и не напрямую, а руками "худородного" сенатора Петра Павловича Шафирова. (Барон Шафиров, кстати, был не просто худородным, а все из тех же "петровских выдвиженцев", как свидетельствовал обер-прокурор Сената Скорняков-Писарев: "...Шафиров не иноземец, но жидовской породы, холопа боярского, прозванием Шаюшкин сын, а отец Шаюшкин был в Орше у школьника шафором. Отец Шафирова служил в доме боярина Богдана Хитрова, а по смерти его сидел в шелковом ряду, в лавке, и о том многие московские жители помнят").
Петр Павлович - человек, несомненно, образованный, историк и вице-канцлер, - бесстрашно обличал князя Меншикова и стоявших за ним сенаторов. Того же Скорнякова-Писарева он даже пытался шпагой ткнуть, во время пьянки в доме Ягужинского, по случаю вступления русских войск в Дербент в 1722 году Шафиров и письменно разоблачал "сенатских коррупционеров" в доносах Петру, особо отмечая при этом свои заслуги: "...Не захотел я допустить противного Указа вашим", хотя и пытались его, бескомпромиссного, "...склонить... на свою сторону сначала наговорами, потом криком, ... гневом князя Меншикова...". Однако пионер хорошего дела борьбы с коррупцией на вершинах российской власти Шафиров не учел одного обстоятельства - того самого, на котором впоследствии спотыкались многие его последователи: если уж берешься кого-то разоблачать, то желательно самому быть чистым и незапятнанным, а иначе и тебя разоблачить смогут... Выяснилось, что сенатор Шафиров употребил свое влияние для того, чтобы брату его Михаилу выдали лишнее жалование при переходе из одной службы в другую - мелочь казалось бы, но ведь это как посмотреть... А 31 октября 1722 года в Сенате начали слушать дело о почте, которой как раз барон Шафиров и управлял. Так вот, Петр Павлович, не имевший по закону права присутствовать на обсуждении, устроил безобразную сцену, не желая покидать заседания. После шумных выкриков, взаимооскорблений и взаиморазоблачений князь Меншиков высказался в том духе, что Шафиров то, однако, нарушает, и не что-нибудь, а Закон - а стало быть его от сената надобно отрешить... (Не правда ли, уважаемый читатель, все это до боли похоже на некоторые нынешние заседания Думы и Совета Федерации).