Поиск
Лейли призывает Меджнуна
Лейли — игрушка в чьей-то злой игре
Была рабыней в собственном шатре.
Единственного друга лишена,
Неведеньем измучена, она,
Став пленницей судьбы, в ночи и днем
Грустила о возлюбленном своем.
Как дальше жить? Все нестерпимей ей
Тяжелый груз невидимых цепей.
Супруг в ночи бессонной до утра
Глаз не спускал с заветного шатра.
Страшился одного, что вдруг жена
Сбежит в кумирню, от любви пьяна.
Весь день он ей старался услужить,
Подарками и лаской ублажить.
Напрасно он старался, каждый раз —
В глазах Лейли презрительный отказ.
Однажды ночь темней других была,
И возле меда не вилась пчела.
В полночном мраке видеть не могли,
Как ускользнула из шатра Лейли.
И встала на скрещенье тех дорог,
Где соглядатай подстеречь не мог.
«Прохожий попадется здесь, бог даст,
И о любимом вести передаст».
Так и случилось… Странник вдруг возник —
Услужливый и ласковый старик.
На Хызра старец походил во всем, —
Он для заблудших был проводником.
Игрушка рока, пленница невзгод
Его спросила: «Мудрый звездочет,
Ты много знаешь, всюду побывал,
Неужто ты Меджнуна не видал?»
Ответил добрый старец: «О луна,
Юсуф в колодце, где вода темна.
И в сердце у него бушует шквал —
Ведь лунный свет затмился и пропал.
Знай, по кочевьям он бредет в пыли…
„Лейли, — взывает он, и вновь: — Лейли!“
Тоскливый вопль сопровождает шаг:
„Лейли, Лейли!“ — звучит во всех ушах.
Он одичал, как зверь бредет во мгле,
Не помышляя о добре и зле».
И от рыданий стан Лейли прямой
Согнулся долу, как тростник речной.
С ее очей, мерцавших, как нарцисс,
Агаты слез на щеки полились.
Воскликнула она: «Вини меня,
Из-за меня затмилось солнце дня!
Я, как Меджнун, с бедой обручена,
Но между нами разница одна:
Он бродит там в нагорной вышине,
А я в колодце на глубинном дне».
И бусы сорвала, а жемчуга
Насыпала в ладони старика.
«Возьми, — сказала, — и пускайся в путь,
Найди страдальца, вместе с ним побудь.
Прийти хоть ненадолго умоли,
Чтоб светоч свой увидела Лейли.
Укрой его в укромном уголке
От любопытных взоров вдалеке.
Где будет он, — мне скажешь шепотком,
Чтоб я взглянула на него тайком.
И с полувзгляда сразу я пойму,
Любима ль я, нужна ль еще ему.
Быть может, он прочтет мне о любви
Газели вдохновенные свои.
Чтобы стихи распутать помогли
Узлы судьбы измученной Лейли».
И старец, жемчуга забрав без слов,
Покинул ту, что чище жемчугов.
С собой одежду взял, чтоб хоть слегка
Одеть полунагого бедняка.
Пустыню, горы из конца в конец —
Все обыскал рачительный гонец.
Нигде Меджнуна не найдя следов,
Отчаяться уже он был готов.
И наконец в ущелье, среди скал,
Простертого недвижно отыскал.
Вкруг хищники свирепые рычат.
Его оберегают, словно клад.
Меджнун вскочил, он рад был старику,
Как сосунок грудному молоку.
Прикрикнул на зверей, и звери вмиг
Уняли свой недружелюбный рык.
Тогда старик, одолевая страх,
К Меджнуну, торопясь, направил шаг.
Почтительный сперва отдав поклон,
С учтивой речью обратился он:
«О ты, подвижник истинной любви,
Пока любовь жива, и ты живи!
Лейли, чья совершенна красота,
Хранит любовь и в верности тверда.
Она, не видя блеск твоих очей,
Не внемля звуку ласковых речей,
Поверь, мечтает только об одном:
Наедине с тобой побыть вдвоем.
И ты, увидя светозарный лик,
С себя разлуки цепи сбросив вмиг,
Прочтешь газели дивные свои,
И вновь начнется празднество любви.
Растут там пальмы, и, вздымаясь ввысь,
Резные листья, как шатер, сплелись.
Под ними травы стелятся ковром,
Родник вскипает звонким серебром.
В уединенной заросли лесной
Ты встретишься с Лейли, с твоей весной!»
С поклоном старец, как волшебный джинн,
С одеждой новой развязал хурджин.
Меджнун, руководимый стариком,
Смиренья обвязался кушаком.
И, торопясь, последовал за ним…
Так, истомленный жаждой пилигрим
Стремится, нетерпением объят,
К тем берегам, где плещется Евфрат.
А вслед за ним, следя издалека,
Шли звери, словно верные войска.
На этот раз, умилосердясь, рок
Ему достичь желанного помог.
Под пальмой лег он, звери отошли,
И в нетерпенье начал ждать Лейли.
А старец встал неслышно у шатра
И прошептал: «Лейли, ступай, пора!»
Она рванулась птицей из тенет,
Спеша к тому, кто, изнывая, ждет.
Вдруг сердце у нее зашлось в груди, —
Лейли стоит, не в силах подойти.
И шепчет тихо старцу: «Как мне быть?
Я шагу дальше не могу ступить.
Пылает светоч мой таким огнем,
Что, ближе подойдя, я вспыхну в нем.
Я чувствую, что гибель мне грозит —
Любовь грехопаденья не простит.
Возвышенная книга мне дана, —
Грехом не запятнаю письмена,
Чтоб от стыда не мучаться потом
И непорочной встать перед Судом.
Но если друг мой истинно влюблен
И совершенством духа наделен,
Запретную пускай оставит цель
И, удостоив нас, прочтет газель.
Из уст сладчайших будет суждено
Испить стихов пьянящее вино!»
Весну оставя, старец поспешил
К тому, кто ждал, уже лишенный сил.
Меджнун лежал под пальмою ничком
В беспамятстве глубоком и немом.
Над юношей склонясь, старик седой
Его обрызгал слезною водой.
Простертый на земле очнулся вдруг
И, увидав, что рядом добрый друг,
Он голосом, звенящим как свирель,
Запел печально дивную газель.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: