— Пока я не вернусь, — сказал он, — все вы будете мирными пастухами. Пусть каждый вернется в свое стойбище и не покидает его. Главное — никаких походов, я вам это категорически запрещаю. Последний наш набег был необычайно удачным, но он может навлечь па нас беду. Паломники, на которых мы напали, были важными людьми; они наверняка поднимут шум по поводу своею ограбления и будут кричать об этом как по дороге, так и по возвращении домой. На севере, в Китае, нас выслеживает предводитель большого войска. Странники не раз предупреждали меня об этом. Он был бы очень рад увеличить свою конницу за счет наших лошадей и щедро одарить своих солдат нашими быками и баранами. Следует соблюдать осторожность; давайте подождем некоторое время, пока страсти улягутся и о нашем последнем походе позабудут. Возможно, мое паломничество к Ган-Тэсэ принесет пользу. Слухи о наших подвигах облетели всю округу, и караваны, как ни досадно, обходят нашу местность стороной. Все это мне не нравится. Возможно, мы найдем новое выгодное поле деятельности в районе Ган-Тэсэ или на ведущих туда дорогах. Я выясню это, когда изучу те места; кто знает, не для того ли наши боги-покровители внушили ламе, что я должен совершить путешествие? Пятьдесят-шестьдесят наших товарищей могли бы обосноваться в тех краях на два-три года. Предлог для этого найти нетрудно: паломничество или торговля. Мы сможем несколько лет успешно «трудиться» на дорогах, по которым следуют купеческие караваны и богатые паломники. Будут ли у нас там соперники? Придется ли нам сражаться, или можно будет заключить с ними выгодный союз? Все это предстоит выяснить.

Среди разбойников послышались возгласы одобрения. Как хорошо говорит главарь! До чего же он умен! Видимо, боги устами ясновидящего направляли их в нужную сторону.

Устав от долгого молчания, грабители принялись рассыпаться в шумных похвалах своему предводителю.

Столь важное решение нужно было отметить. Один из разбойников позвал слугу и велел принести ячменного пива.

Выпив, они стали делить еду и походную утварь, заново упаковывая поклажу. Эта работа отняла у них несколько часов, а затем Гараб отправился в город за покупками.

Разбойник чувствовал волнение в предвкушении нового приключения. Оп почти не покривил душой в своей речи перед товарищами, невольно исказив смысл слов предсказателя и примешав к ним собственные мысли. Теперь, когда он бродил в одиночестве по городу, к нему вернулось чувство реальности: он отправлялся к Ган-Тэсэ с одной-единственной целью — продолжить и уберечь от превратностей судьбы свою любовную связь с Дэчемой. Вместе с ясностью цели к нему вернулись прежние тревожные предчувствия. Что-то в его судьбе изменилось: закончился очередной период жизни, и он боялся того, что последует.

Наступил вечер, а Гараб все еще не успел предупредить Дэчему о том, что ее ожидало. Впрочем, он был уверен, что она обрадуется, и хотел сполна насладиться восторгом своей подруги. Следовало дождаться ночи, когда они останутся вдвоем, чтобы сообщить ей об этом.

Дэчема не удивлялась его отсутствию, зная, сколько забот у начальника большого отряда накануне отъезда. Ей хотелось побыть одной, чтобы обдумать свои новые планы, навеянные раскаянием и страхом кармического возмездия.

Ее родная деревня находилась очень далеко от места, где она повстречалась с Гарабом и его бандой; чтобы добраться домой, надо было проделать долгий путь по безлюдным степям, где никто не отваживается путешествовать в одиночку. Как же быть? Сказавшись больной, она попросила не беспокоить ее и стала ждать ночи, чтобы поговорить с возлюбленным.

Наступила ночь; разбойники легли спать рано, чтобы наутро встать до зари. Гараб поднялся в свою комнату, обнял Дэчему и, не в силах сдержаться, радостно воскликнул:

— Мы не станем возвращаться ко мне! Завтра мы уедем с тобой вдвоем и будем странствовать долгие месяцы, как ты хотела. Мы отправимся к Ган-Тэсэ!.. Скажи, что ты любишь меня!

— Я… Послушай… Я должна тебе сказать… — пролепетала Дэчема. Но Гараб не слушал ее. Приняв волнение девушки и прерывистую невнятную речь за проявление радости, он страстно сжал ее в объятиях.

Слабый свет зари упал па тонкую бумагу, которой было затянуто окно. Дэчема не сказала Гарабу о принятом накануне решении, и он не поделился с ней своей тревогой. Подобно тому как ветер уносит невесомые былинки, шквал страсти во время ночи любви изгнал из их душ дурные предчувствия, угрызения совести и даже страх кармического возмездия.

Уже восемь дней Гараб и его спутники жили у подножия святой горы, отдыхая после долгого путешествия. Предводитель разбойников не спешил совершать обряд, предписанный паломникам, — обойти вокруг горного массива, на вершине которого живет величайшее из божеств — Махадева.

Тот, кто немного знаком с эзотерическими учениями Индии, представляет себе его в виде образа — магической призрачной проекции мысли — погруженного в медитацию божества, сидящего в одиночестве на неприступной снежной вершине. Тот, кто глубже проник в символический характер предания, видит на сияющей вершине пламя собственных мыслей, беспрерывно созидающее, разрушающее и воскрешающее Вселенную с ее богами, демонами, живыми существами и бесчисленными предметами, и повторяет шепотом символ веры великих мистиков-последователей Веданты: «Шива ахам» («Я — Шива, я — великое божество, Махадева!»)

Но Гараб не принадлежал к посвященным, и ему никогда не приходилось встречаться с мудрецами своей страны. Как и его мать, он верил, что в расселинах горы притаились полчища духов, фей, демонов, подчиняющихся грозному божеству в тигровой шкуре, с длинным ожерельем из человеческих черепов на шее.

Гараб медлил, сам не зная почему. Его удерживала какая-то неведомая сила. Он слонялся бесцельно, целыми днями осматривал окрестности с любопытством и тревогой, словно ожидая открыть здесь что-то новое для себя. Он вглядывался в натертые золой лица паломников-йогов, пришедших из Непала или с севера Индии, пытаясь определить их возраст, — один из них мог быть его отцом.

Отец!.. Он не думал о нем с тех пор, как расспрашивал своего хозяина, фермера Лагпу. Смутное желание увидеть место, где он был зачат, посетившее Гараба в Лхасе, было связано лишь с интересом к этому краю. Но к человеку, который подкрался ночью к невинной девушке и воспользовался ее наивностью, Гараб не питал никакой симпатии. И вот, с тех пор как он оказался у подножия горы, ему чудилось, что в его душе оживают неясные воспоминания о прошлом, которого он не мог знать.

Предводителя разбойников преследовало странное ощущение: он чувствовал зов неведомой силы, которая влекла его к неизвестной цели. Он тщетно пытался избавиться от этой навязчивой мысли: день ото дня она становилась все сильнее. Даже любовь к Дэчеме отступала перед этим зовом, уходила на задний план. Молодая женщина все время просила его уехать, считая, что здешний воздух вредит ее здоровью: она плохо спала и просыпалась разбитой.

Паломники совершают обход горы по трем тропинкам: нижней — наиболее доступной, средней — создающей большие трудности и верхней — вьющейся по крутому склону, где лишь крепкие горцы могут ступать без опаски. Заслуги верующих возрастают прямо пропорционально преодоленным трудностям. Так, благословение, которое получают паломники, прошедшие по верхней тропе, значительно превосходит по силе благословение тем, кто довольствуется обычным обходом горы. Честолюбие Дэчемы не простиралось дальше последнего.

Несмотря на ее настойчивые просьбы об отъезде, Гараб, который всегда прислушивался к желаниям возлюбленной, на сей раз отвечал ей отказом. Он уходил утром и бродил весь день неизвестно где. Его спутники думали, что он совершает тайные религиозные обряды во имя удачи их будущих походов. У них было вдоволь съестных припасов, а если житель Тибета не испытывает недостатка в еде, его, как правило, ничто больше не волнует. Поэтому нетерпение, которое проявляла Дэчема, не находило поддержки у ее спутников.