Однако второе испытание локатора вновь обнаружило это неизвестное тело. Причем на этот раз оно оказалось намного ближе к орбите Плутона. Оно явно двигалось к Солнцу, это тело. Споры разгорелись с новой силой. Но все они шли на закрытых совещаниях. В печать не попадало ничего, потому что само создание сверхлокатора Шувалова пока еще считалось государственной тайной.

Для вычисления орбиты неизвестного тела нужна была «третья точка» — еще одна точка этой орбиты. А получить ее все не удавалось, потому что сверхлокатор после второго испытания надолго вышел из строя. Некоторые узлы его оказались ненадежными, не выдерживали, долго больших напряжений. И хотя путь устранения неполадок был ясен, времени на это требовалось немало.

«Третью точку» орбиты неизвестного тела ждали многие. И вместе со всеми ее ждали советские космонавты, которые знали и о локаторе Шувалова и о спорах, вызванных его открытием, В среде космонавтов даже родилось свое объяснение открытия; может, это какая-нибудь далекая цивилизация переселяется вместе со своей планетой в нашу Солнечную систему?

Эта версия была высказана, на одном из совещаний, Однако ученые не приняли ее всерьез.

— Начитались научной фантастики! — с улыбкой сказал один из них.

Но сами ученые ничего пока не могли объяснить. Нужны были исследования, а локатор Шувалова еще не был готов к ним, несмотря на отчаянные усилия его создателей.

Приходилось ждать. Ждать, пока снова заработает сверхлокатор. Или пока тело это не подойдет настолько близко к орбите Плутона, что начнет отражать солнечные лучи и, следовательно, улавливаться земными телескопами.

Разговоры о «десятой планете» поутихли. Большинство не ждало от нее никаких неприятностей. Нескольких ученых, которые предположили, что тело это может вызвать космическую катастрофу, кто-то публично назвал паникерами. Потому что вероятность столкновения в космосе настолько мала, что ее можно считать равной нулю…

Да и что, собственно, могли изменить опасения этих ученых? Ни характера этой возможной катастрофы, ни даже времени ее они не могли определить. А значит, и готовиться к защите от нее было невозможно. Зачем же думать о ней раньше времени?

Люди почему-то не любят думать об опасностях, которые, вероятнее всего, минуют их… У людей обычно слишком много опасностей и трудностей реальных, которые не минуют… И приходится думать прежде всего о них. Только космонавты не забывали об этой «десятой планете», или «планете икс», как назвал ее один из них. Только космонавты продолжали о ней говорить. Потому что для космонавтов всякое неисследованное небесное тело — это опасность вполне реальная…

Однако от этих разговоров ничто не менялось. Все в жизни космонавтов шло так же, как шло и раньше. И полеты те же готовились, и программа их не менялась.

Ибо не было пока что оснований для изменения программы полетов.

Однако думать об этом — думали. И Федор Веселов, может быть, думал об этом больше других. Потому что лететь он должен был раньше. Его полет был теперь первым на очереди…

…Далеко за Сурой раздается глухой сигнал электровоза. И Федор видит маленький отсюда, совсем игрушечный поезд. Он торопливо бежит к мосту, этот поезд, перемахивает по нему реку и исчезает где-то за корпусами «Пензмаша».

Вот и прошел первый вечер в родном городе. Пора домой.

Весь следующий день Федор бродит по Пензе. Что еще и делать в отпуске, как не бродить по родному городу?

Федор медленно идет по бульвару на Пушкинской. Когда-то здесь было грязно. Чуть ли не самой грязной улицей в центре города была Пушкинская. Сейчас она залита асфальтом! По сторонам ее стоят стройные белые двенадцатиэтажные корпуса с громадными витринами магазинов. — «Турист», «Редкие книги», «Малыш», «Сдоба», — читает Федор вывески над витринами. «Зайду в конце дня в «Редкие книги», — решает он. — А то сейчас накупишь — таскайся потом с ними…»

Федор останавливается на углу — перед ним во всей красе, от цоколя до вершины, поднимается тридцатиэтажный небоскреб Института электроники — самого крупного в стране института этого профиля.

Он не зря появился в Пензе, этот красавец-небоскреб, в котором работают лучшие советские специалисты. Здесь, на родине Федора, еще в те годы, когда он бегал в школу с октябрятским значком, была создана прочная промышленная и научная база советской электроники. Здесь были сконструированы и построены знаменитые электронные машины, которые давно уже признаны лучшими в мире массовыми вычислительными машинами для промышленности. Когда-то их выпускали и считали единицами. Теперь их выпускают тысячами. Трудно теперь найти на Земле индустриальный город, в котором не работали бы пензенские машины, компактные, умные, безотказные.

И другие вычислительные машины из года в год создавались в Пензе — уникальные машины, которые немало изменили в экономике страны. Их было много, этих машин, и они были разные. Федор знает, что прочные нити связывают этот сверкающий стеклами светлый тридцатиэтажный небоскреб с Институтом космонавтики под Москвой, где готовится сейчас полет на Марс. Его полет… Федор сворачивает на Красную и идет по ней вверх, туда, к Нагорной, где жила когда-то Рая… Здесь еще немало старых одноэтажных домов. Долго они живут. Трудно они уступают дорогу новому. Но и среди них, в глубине каждого квартала, уже светлеют высокие белые здания с веселыми балкончиками, плоскими крышами и громадными витринами магазинов, как на Пушкинской. А Раин двухэтажный дом еще стоит. И, может, по-прежнему здесь живут ее родители. И, может, по-прежнему она приходит сюда. Или приезжает, если живет не в Пензе. Федор не знает, где она. Давно уже не знает. И никогда не спрашивает об этом. И никто ему об этом не говорит.

Ведь вроде и хорошего-то было с ней немного. Больше огорчений, чем счастья. А помнится. Все хорошо помнится. Наверно, потому, что первое, настоящее…

На углу Нагорной и Красной, наискосок от Раиного дома, небольшая двойная платформа. Возле нее очередь — восемь человек. И рядом — невысокая металлическая ферма, к которой подвешены тросы и провода. Они тянутся к другим металлическим фермам, все более и более высоким, уходящим вдаль, к Западной Поляне.

«Фуникулер, — догадывается Федор. — Наконец-то построили!..»

Полтора года назад, когда Федор в последний раз был дома, фуникулера в городе еще не было. О нем только говорили.

Федор подходит к платформе, становится в очередь. Надо, конечно, прокатиться на фуникулере, раз уж его построили в твоем родном городе. Заодно и к Косте можно зайти, расспросить, что нового у аэропортовских ребят.

Между платформами вкатывается кабинка. Четыре человека выходят из нее с одной стороны, и четыре садятся с другой. Такая же кабинка, как в Московском парке культуры, на колесе обозрений. Только там старинные — тяжелые, железные. Никак не решатся заменить… А тут легкие, из голубого капролита.

Кабинка трогается и, медленно уменьшаясь, уходит вдаль.

К Федору подходят двое мальчишек в весенней, зеленоватой, школьной форме, со школьными полиэтиленовыми сумками на боку. Наверно, с уроков удрали, чтобы покататься.

— Вы последний? — спрашивает Федора один из мальчишек веснушчатый, в сдвинутом на затылок берете.

— Я.

— Мы за вами.

За мальчишками становится девушка с папкой. Невысокая, полненькая, с какими-то очень прозрачными и удивленными серыми глазами. Федор на секунду встречается с ней взглядом и потом растерянно смотрит по сторонам и все еще видит всюду ее глаза — прозрачные и удивленные. «Красивые глаза! — вдруг понимает он. — Чертовски красивые глаза!»

— Сколько минут идет кабина до Западной Поляны? — спрашивает Федор девушку. — Вы не знаете?

— А вы что — впервые на фуникулере? — спрашивает она в ответ.

«Какой голос! — восхищенно думает Федор. — Прямо звенит весь!»

— Впервые, — отвечает он.

— Восемь минут, дяденька! — говорит веснушчатый мальчишка. — Мы проверяли по часам.

— Спасибо, ребятки.