Деккерет словно плыл из ниоткуда в никуда. Проехать по родному Алханроелю и добраться до западного берега Цимроеля — уже большое путешествие: баркой от Горы до Алайсора потом морем до Пилиплока и вверх по реке до горных болот. Но то было время, когда рядом находился Акбалик, когда Деккеретом владело возбуждение от первого большого путешествия, от новых мест, новой пищи, непривычного говора. И от предвкушения охотничьих забав. А тут? Тюремная клетка на борту этого грязного скрипучего судна, загруженного сушеным мясом с резким запахом. Нескончаемая череда пустых дней без друзей, без обязанностей, без умных бесед. Хоть бы какой-нибудь чудовищный морской дракон появился, думал он, и оживил плавание. Но нет, нет, нет — миграция драконов проходит, где угодно, но не здесь. Одно огромное стадо, говорили, находится сейчас в западных водах у Нарабала, а другое — между Пилиплоком и Родамаунтским Архипелагом, и Деккерету не пришлось увидеть ни одного морского дракона. Что же было делать со скукой?

Он страдал, это правда, и страдания бальзамом лились на рану, но все равно осознание того чудовищного поступка, который он совершил в горах, нисколько не уменьшилось. Было жарко, скучно, не было никакой возможности отдохнуть, и к тому же его терзало чувство вины, а он еще и бередил свою рану, отыскивал в себе черты трусости, слабости и глупости, с иронией вспоминая похвальный отзыв о себе самого Лорда Престимиона.

В конце концов, Деккерет пришел к выводу, что душу, должно быть, излечивает нечто большее, чем сырость и скука вперемежку с вонючими ароматами. Во всяком случае, он получил представление об этом, причем предостаточное, и был готов начать следующий этап своего паломничества в неизвестное.

Всякое плавание кончается, даже бесконечное. Жаркий ветер с юга усиливался день ото дня до тех пор, пока палуба не раскалилась до такой степени, что по ней невозможно стало пройтись босиком, и скандары чуть ли не ежечасно драили ее швабрами. А потом вдруг пышущая жаром масса закрыла горизонт и распалась на береговую линию и пасть гавани… Они, наконец, добрались до Толигая.

Сувраель лежал в тропиках. Его внутренняя часть была пустыней, угнетающей колоссальной тяжестью сухого мертвого воздуха и опаленной бешеными ветрами, но периферия континента была более-менее населена, и на побережье находились пять основных городов, из которых самым большим и основным в торговле с остальным Маджипуром являлся Толигай.

Когда судно входило в широкую гавань, Деккерета поразила необычность окружающего. За свою недолгую пока жизнь он видел великое множество огромных городов: десяток из пятидесяти на склонах Горы, открытый ветрам Алайсор, изумляющую белыми стенами Ни-Мойю, пышный Пилиплок и многие, многие другие, — но никогда он не встречал города, выглядевшего столь голубым, таинственным и отталкивающим.

Толигай крабом цеплялся за низкий горный гребень, тянувшийся вдоль моря. Здания были плоскими и квадратными, из обожженного солнцем оранжевого кирпича, с простыми щелями вместо окон и редкими деревцами вокруг, среди которых преобладали жутковатого вида угловатые пальмы с голыми стволами и крошечными лиственными кронами высоко над головой.

Сейчас, в полдень, улицы были почти пусты. Морской ветер сыпал водяные брызги на песок и потрескавшиеся камни мостовой. Деккерету Толигай показался чем-то вроде открытой тюрьмы, грубой и безобразной, или, возможно, городом вне времени, который принадлежал некоему доисторическому народу. Почему кто-то избрал под строительство столь удручающее место?

Ответ, несомненно, заключался в обычной выгоде, и все-таки, невзирая на отталкивающую архитектуру, город, наверное, можно было назвать вызовом жаре и засухе.

По наивности Деккерет считал, что сможет сразу сойти на берег, но это оказалось не так-то просто. Больше часа судно стояло на якоре в ожидании портовых чиновников — трех мрачных хьортов, которые должны были прибыть на борт. Затем последовали долгий санитарный осмотр, проверка грузовой декларации, долгое препирательство по поводу оплаты стоянки в доке, и, наконец, пассажир сошел на берег.

Носильщик-хайрог подхватил багаж Деккерета и осведомился о названии гостиницы. Деккерет объяснил, что нигде не заказывал место, и поинтересовался, где можно остановиться.

Змееподобное существо с высовывающимся языком и черными мясистыми волосами, извивающимися, как клубок змей, ответило холодно-насмешливым взглядом, сказав:

— Все зависит от платы. Деньги у вас есть?

— Немного. Могу предложить три кроны за ночлег.

— Маловато. На это купишь только соломенный тюфяк да паразитов на стенах.

— Как раз по мне, — сказал Деккерет.

Хайрог, казалось, оторопел, если, конечно, можно представить оторопевшего Хайрога.

— Вам там не понравится, господин. Я по вашему виду вижу, что вы важная персона.

— Возможно. Но у меня тощий кошелек, так что рискну поспать с клопами.

Но в действительности гостиница оказалась не такой скверной, как он опасался: древняя, убогая, грязная и унылая — да, но таким же выглядело все окружающее, а отведенная комната показалась Деккерету чуть ли не дворцом после корабельной каморки, к тому же в ней не было вони от туш морских драконов — только сухой резкий привкус воздуха Сувраеля, похожий на затхлость осушенной тысячи лет назад фляги с вином. Деккерет дал Хайрогу полкроны, за что не получил обычной благодарности и распаковал свои нехитрые пожитки.

День клонился к вечеру, когда он вышел из гостиницы.

Одуряющий зной почти не спал, но хлесткий режущий ветер дул уже не столь яростно, и на улицах сейчас было больше народу. Город был все так же мрачен — подходящее место для искупления. Деккерет чувствовал отвращение к пустым фасадам кирпичных зданий; с ненавистью глядел на окружающее и скучал по мягкой свежести родного Норморка, раскинувшегося на нижнем склоне Замковой Горы. Почему, удивлялся он, кто-то решил поселиться здесь, когда имеются гораздо более приятные места на континенте? Что за очерствение души заставляет несколько миллионов маджипурцев бичевать себя ежедневной суровостью жизни в Сувраеле?

Представительство Первосвященного располагалось на пустой и огромной площади, выходящей к гавани. Полученные указания призывали Деккерета побывать там и, несмотря на уже поздний час, он нашел представительство открытым: как оказалось, все жители Толигая проводили день дома, избегая жары и перенося все дела на поздний вечер.

Ему пришлось обождать немного в передней, украшенной большими белыми портретами царствующих Властителей: Понтифекса Конфалума, глядевшего великодушно, но подавляющего своим величием, и молодого Коронала Лорда Престимиона, в чьих глазах светились ум и энергия. Маджипур расцвел под его правлением, подумал Деккерет. Еще мальчишкой он видел Конфалума, тогда Коронала, чей двор находился в красивейшем городе Бомбифале на вершине Горы. Деккерет помнил, как ему хотелось кричать от радости при виде спокойного, излучающего силу Коронала. Несколько лет спустя Конфалум стал Понтифексом и переселился в подземные тайники Лабиринта, а Престимион был избран Короналом. Он совершенно не походил на прежнего Властителя: в равной степени производящий впечатление, он отличался более стремительной, энергичной силой. Во время грандиозного шествия по Пятидесяти Городам Горы он углядел в Норморке юного Деккерета и приблизил его к себе. В той поездке к нему присоединилось много рыцарей, обучавшихся в Высших Городах.

Эпохальным событием казались Деккерету великие перемены в его жизни, наступившие с той поры. В восемнадцать лет ему выпал фантастический шанс подняться за один день к трону Коронала, а затем… затем был злополучный отдых в горах Цимроеля, и теперь, когда ему едва минуло двадцать, он нервничал в пыльном вестибюле представительства Первосвященного в скучном городе мрачного Сувраеля и испытывал ощущение, что у него вообще нет будущего, а только бесплодная череда бессмысленных лет.