– Миссис Коллис, – он сразу перешел к делу, – как по-вашему, кто убил мистера Перитона?

Она спокойно встретила его взгляд и ответила:

– Вы думаете, что у кого-то есть право на собственное мнение по такому вопросу?

– Хорошо. Скажем иначе: вы знаете кого-то, у кого была причина убить его?

– Нет.

– Вообще никого?

– Вообще никого.

– Понимаю. Тогда, возможно, вы не возражаете против того, чтобы рассказать мне все, что вы знаете о нем, – я имею в виду его отношение непосредственно к вам.

– Что ж, я знаю его два или три года, – неторопливо начала она, – с тех самых пор, как я поселилась здесь. Я встречала его у Мандулянов, а также в других местах по соседству. Он был интересным собеседником и хорошим другом. Мне он нравился.

– Он часто приходил к вам?

– Лишь с недавних пор. Он вдруг стал каждый день навещать меня, причем дважды в день.

– Почему же?

– Он заявлял, что влюбился в меня, – миссис Коллис ответила без малейшего признака смущения или колебания.

– И он...

– Нет. Конечно, нет. Это была просто прихоть. Он был странным, своенравным созданием. Вы никогда не знали, что он собирается делать дальше. Был лишь один верный способ общения с ним – это смеяться над ним.

– Скажите мне, миссис Коллис... – Флеминг почувствовал, что ступает на опасную почву. – Что об этом думал мистер Маколей?

Девушка ненадолго заколебалась, прежде чем ответить.

– Почему бы вам не спросить об этом его самого?

– Вы не хотите ответить на мой вопрос?

– Нет, дело в другом. Никто не может точно знать, что думает кто-то другой.

Флеминг понял, что сложно поддерживать диалог с человеком, отвечающим на все вопросы избитыми фразами и клише. Он попытался зайти с другой стороны.

– Мистер Холливелл... простите за прямой вопрос… был ли он... или, быть может, влюблен ли мистер Холливелл в вас сейчас?

– Нет.

– Вы так уверены?

– Вполне. Всегда считалось, что если он и влюблен в кого-то – что сомнительно, – то это Дидо Мандулян.

– Понимаю. Есть ли еще что-то, что вы хотели бы рассказать мне? Что-то такое, что, по вашему мнению, может как-то помочь расследованию?

Миссис Коллис задумалась, а затем покачала головой.

– Не думаю, что могу чем-то помочь.

Флемингу пришлось удовольствоваться этой малоинформативной беседой, после которой он вернулся в отель.

В «Тише воды» его дожидался сержант Мэйтленд. До сих пор расследование не успело принести никаких результатов. Обыск берегов реки на предмет следов борьбы или того, что там было сброшено в реку тело, был приостановлен с наступлением сумерек. Но все же одна важная находка была сделана – в коттедже Перитона обнаружили часть письма.

Хоть Флеминг и не был экспертом в области почерков, сравнение этого отрывка с записью в регистрационной книге отеля убедило его в том, что письмо было написано исчезнувшим Джоном Лоуренсом.

Это открытие заставило сыщика сесть, заказать выпить и погрузиться в глубокие размышления. Связь между Перитоном и Лоуренсом могла означать, что они были сообщниками и вместе шантажировали Мандуляна. С другой стороны, рассказ Мандуляна мог быть правдив, – в таком случае Джон Лоуренс действовал от имени оскорбленной хористки и шантажировал Перитона. В наличии шантажа в этом деле инспектор был уверен, но никак не мог решить, связан ли он с убийством или же нет.

Всего он рассматривал три возможных мотива убийства, не принимая в расчет все еще неизвестного ему мистера Людовика Маколея, против которого выдвинула обвинение мисс Мандулян. Во-первых, мотив мог быть непосредственно связан с шантажом. Может быть, шантажируемый убил шантажиста или же шантажист убил шантажируемого в самообороне. Во-вторых, это могла быть ссора между Перитоном и викарием. И, в-третьих, самая простая и хорошо знакомая ему по службе версия – убийство с целью ограбления. Возможно, кто-то знал о том, что Мандулян собирается передать – или уже передал – Перитону крупную сумму денег в казначейских билетах. Этот человек мог напасть на Перитона и в борьбе убить его. Наличие тридцати фунтов в кармане убитого легко объяснялось тем, насколько большой была пропавшая сумма. Уходя с целыми шестью тысячами, преступник мог не заметить жалкие тридцать фунтов.

После ужина инспектор отправился в Перротс, чтобы взглянуть на семью Маколеев. Их словесный портрет он уже получил от услужливого молодого владельца гостиницы.

Прибыв в Перротс, он застал там самую обычную домашнюю вечернюю рутину. Людовик Маколей курил трубку и читал. Адриан растянулся на полу в холле, рассматривая луковицы гладиолуса с помощью микроскопа. Роберт работал в своем кабинете.

Людовик не скрывал ненависти к Перитону. Едва выслушав первый вопрос детектива, он почти перебил его, желая объяснить, почему и насколько он возненавидел умершего за последнюю неделю. Раньше этот человек интересовал и удивлял его, у него был занятный характер – такой поток слов, идей и причуд, хотя ему никогда не нравилось, что Перитон изводил священника. Он пробовал вмешаться в нескольких случаях, когда эти двое не ладили, но всякий раз абсолютно безуспешно. Как инспектор, вероятно, знает, в последние несколько дней их распри достигли кульминации.

Флеминг кивнул:

– Да, мне об этом рассказали.

– Кроме того в пятницу вечером обострились и мои отношения с Перитоном, – угрюмо добавил Маколей. – Он оскорбил леди... моего друга... я хочу сказать, миссис Коллис.

– В последнее время он ее часто навещал? Я слышал об этом в деревне.

– Он немало постарался, чтобы об этом узнала вся деревня. Он всегда приходил в половину первого и без четверти шесть – как раз тогда, когда все заканчивают работу и на улице многолюдно.

– Он делал это, чтобы просто досадить вам?

– Да. Я уверен в этом. Хотя должен признать, что в пятницу он сказал мне, что делает это, чтобы позлить викария – он считал, что мистер Холливелл влюблен в миссис Коллис. Но Перитон солгал об этом. De mortuis nil nisi bonum¹⁴, инспектор, но мне трудно сказать что–либо хорошее о Сеймуре Перитоне. Вне всяких сомнений он был лжецом.

На мгновение Флеминг задумался.

– Так мистер Холливелл не был влюблен в миссис Коллис?

– Нет. Кроме того случая я никогда об этом не слышал. Кстати, Перитон выкрикнул мне вслед, что узнал об этом от моего сына, Роберта. Но это тоже была ложь. Честно признаюсь вам, – добавил он, – недавно вечером я сказал Роберту, своему второму сыну, что хотел бы убить Перитона.

– Но вам не выпало такого шанса? – спросил Флеминг так серьезно, что поэт улыбнулся.

– Нет, не представилось. Но не буду притворяться, что я сколько-нибудь сожалею о его смерти. Это было бы полнейшим лицемерием.

– Исходя из этого, могу ли я предположить, мистер Маколей, что вы вполне симпатизируете человеку, убившему его?

Маколей несколько вызывающе взглянул на детектива.

– Полностью симпатизирую, – ответил он. – Особенно если он убил его по той же причине, по которой его хотел убить я.

– И я буду прав, если скажу, что вы не горите желанием помочь мне найти убийцу?

Маколей заколебался, а затем медленно сказал:

– Этого я не знаю. Я из принципа не терплю убийства. Если я не стану помогать, то, конечно, не стану и препятствовать.

– Понимаю. Что ж, мне лучше осознавать, чего от вас ожидать. А теперь, мистер Маколей, что касается этой ссоры между Перитоном и викарием: как я понимаю, ее причиной, прежде всего, была неприязнь со стороны Перитона. Он сделал это, чтобы просто досадить викарию.

– О нет, вовсе нет, – энергично возразил Маколей. – Перитон был полностью откровенен на этот счет. Он действительно верил, что религия – это бедствие для человечества. Он полагал, что поступает единственно правильно, противодействуя всякому и всему, что только способствует распространению религии.