– Я не знаю.

– У вас нет мнения на этот счет?

– Нет.

– Ну что же, – заключил инспектор. – Тогда я больше не стану отвлекать вас от вашей работы. Доброй ночи, мистер Маколей.

– Доброй ночи.

Вернувшись в гостиницу, Флеминг сделал еще несколько записей в своем блокноте. После записи о разговоре с Людовиком Маколеем инспектор пометил: «Подскочил при мысли о возможном самоубийстве». После беседы с Робертом он записал: «темная лошадка».

Последней беседой этого вечера был разговор с добродушным хозяином гостиницы – капитаном Гарри Карью. Они провели его в отдельной гостиной за парой порций виски с содовой. Владелец гостиницы смог внести различные дополнения в ту важную общую информацию, которую сыщик почерпнул из сплетен завсегдатаев «Трех голубей». Например, Карью заинтересовался вопросом братьев Маколеев. Адриана он немедленно отмел как сумасшедшего. Карью не мог понять его и выказывал безразличие к тому, что никогда не понимал Адриана. Он добродушно посмеялся над нападением юноши.

– Это произошло субботним утром, где-то в половине десятого, – рассказал он. – Парень влетел сюда так, будто за ним гнались сорок тысяч чертей – дикий взгляд, побледневшие щеки, весь дрожит. Заявился прямо сюда, ворвался без доклада и без стука и затараторил что-то непонятное, как чертова обезьяна. Наконец он смог выдавить что–то про мотылька, которого я поймал предыдущей ночью недалеко от их дома, ну вы знаете – Перротс, что на другом конце деревни.

– Да, знаю, – вставил Флеминг. – Я был там сегодня вечером.

– Ах да, конечно, вы были там. Итак, Адриан услышал о мотыльке от их садовника – я показывал ему мотылька. Парня это взбесило – он обозвал меня убийцей, Иудой, скотиной и Бог знает кем еще. Тогда я, как мне теперь кажется, совершил довольно глупый поступок – достал мотылька из ящика и показал ему. Он чуть было не вырвал его у меня. Набросился на меня как тигр, царапался и пинался. Сейчас это кажется довольно забавным, если подумать, но тогда я почувствовал себя нелепо – драться в своей собственной гостинице!

– А что насчет Роберта?

Владелец гостиницы заговорил совсем другим тоном голоса – насмешливость сменилась уважением.

– Роберт Маколей! Ох! Совсем другой тип – просто кошмар.

– Кошмар? В каком смысле?

– Возможно «кошмар» – не самое верное слово. Я имею в виду, что он умен как черт. Биржевой брокер; люди говорят, он получает уйму денег помимо той зарплаты, что ему платят в фирме. Трудится без устали, никогда и слова не скажет. Такими людьми я восхищаюсь, инспектор, но, честно говоря, они меня не интересуют. Он заходит сюда время от времени и спокойно сидит в углу, попивая тоник.

– Но зачем он приходит сюда?

– Бог его знает. Должно быть, чтобы узнать деревенские новости. Он нашел метод получать ответы, не задавая вопросов, не говоря ни слова – если вы понимаете, о чем я. Иногда он часами сидит и слушает, а сам больше десятка слов и не скажет. Следует методу абердинцев: не тратит впустую слова, время или деньги.

– Странный человек, – задумчиво заметил Флеминг, и молодой владелец гостиницы согласно закивал:

– Я вдруг вспомнил один случай, – продолжил он. – Маколей, Роберт Маколей, в начале прошлой недели заглянул сюда, как всегда заказал свой тоник, а затем вдруг поведал о двух событиях. Это было так не похоже на него, я не мог не удивиться. Хотя то, что он рассказал, вовсе не представляет интереса – во всяком случае, для вас. Всего лишь обычные сплетни.

– И все же расскажите мне об этом, – попросил Флеминг.

– Что ж, во-первых, он сказал, что Перитон повезет миссис Коллис в Лондон, чтобы посмотреть пьесу.

– И это все?

Карью заколебался.

– Это все, что он сказал. Но, конечно, он имел в виду нечто куда большее. Говоря о «пьесе», он подмигнул, и это выглядело ужасно неприятно. Было не трудно догадаться, что он имел в виду. Полдюжины выпивавших здесь фермеров просто умирали со смеху.

– Ясно. А второе?

– Он сказал, что пастор бегает за миссис Коллис. Поначалу никто ему не поверил, но я-то видел, что все они задумались и заинтересовались этим.

– Понятно, – глубокомысленно сказал Флеминг. – Не думаю, что это много дает.

Он запомнил эту информацию и сменил тему. Флеминг выяснял важные детали, как бы невзначай выведывая у незнакомцев обыкновенные, но стоящие внимания сплетни. Если незнакомец будет считать, что может быть полезен, от него ничего не удастся узнать. Это был один из принципов Флеминга.

– А теперь насчет этого Лоуренса, – сказал сыщик. – Он выходил по вечерам, а весь день оставался в гостинице?

– Совершенно верно. Чудак. Это напомнило мне... я вспомнил еще кое-что о нем, инспектор. Не знаю, имеет ли это хоть какое–то значение...

– Не думайте о значении. Я вас слушаю.

– Это произошло в одну из ночей на прошлой неделе. Пожалуй, было около одиннадцати часов вечера, и я возвращался с охоты на мотыльков, шел по направлению к Перротс и встретил Лоуренса там, где дорога сворачивает к поместью. Лоуренс шел со стороны поместья и, казалось, был в прекрасном настроении, так как энергично насвистывал. Мне показалось, что я узнал мелодию, но я никак не мог вспомнить, что же это за песня, пока вдруг не проснулся среди ночи и не понял, что вспомнил ее. Это была старая немецкая застольная песня, я выучил ее еще до войны, когда был в Гейдельберге. Она называется «Herr Bruder, nimm das Gläschen»¹⁶. Довольно веселая песенка. Конечно, наутро я рассказал об этом Лоуренсу, но он ответил, что никогда в жизни не был в Германии и не знает, что это за мелодия и откуда он ее знает. Вот и все. Есть ли тут что-то, что может вам пригодиться?

– Может быть. Я не знаю, – сказал Флеминг и поднялся с места. – Что ж, капитан, я собираюсь отправиться в постель. У меня впереди трудный день. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, инспектор. И приятных снов, – ответил Карью.

Поднявшись наверх, инспектор Флеминг обнаружил, что его помощник, сержант Мэйтленд, ждет его в номере.

– Какие-то новости? – спросил он.

– Ничего конкретного, сэр, кроме того, что Джон Лоуренс отбыл в Лондон первым утренним поездом из Пондовера. У него был маленький чемодан. Насколько известно, ни на одной станции между Пондовером и Лондоном он не сходил. К тому же билеты до Лондона не сдавались на промежуточных станциях. Главное управление получило его описание и разослало предупреждение в порты.

– Хорошо! Я только что узнал о его возможной связи с Германией. Запросите информацию по коммерческим атташе и консульствам.

– Есть, сэр.

– И по частным детективным агентствам. Мэйтленд, мне кажется, что он с большой вероятностью может оказаться частным детективом, а не кем-то другим. Никто в здравом уме, собираясь совершить убийство, не стал бы вести себя, как он – селиться в ближайшем отеле, выходить каждый вечер, ни с кем не разговаривать, ничего не делать – не ходить ни на рыбалку, ни на охоту, не рисовать пейзажей, а потом вдруг исчезнуть ранним утром. Это невероятно. С другой стороны, предположим, что его кто–то нанял, чтобы следить за Перитоном и мисс Мандулян. Что насчет них?

– Лакей из поместья сегодня вечером выпил лишнего в «Снопе пшеницы», сэр, и дал понять, что Перитон проводил в поместье больше времени, чем все предполагали; он бывал там между полуночью и двумя часами утра.

– А! Разумеется, я подозревал это. Итак, возможно, работа Лоуренса заключалась в слежке за ними. Или же он попросту мог быть обыкновенным шантажистом. Кстати, Мэйтленд, позвоните утром в филиал «Домашнего и имперского банка» на Ломбард-стрит и узнайте номера казначейских билетов, выданных Мандуляну в пятницу. Затем свяжитесь с Ярдом и попросите отследить эти билеты.

– Есть, сэр. Много ли было билетов?

– На шесть тысяч фунтов.

Сержант Мэйтленд застыл с открытым ртом.

– Шесть тысяч?

– Да, и старый Мандулян уверяет, что отдал их Перитону в воскресенье, около трех часов пополудни. Есть что-то еще, Мэйтленд?