Конечно, существовала возможность того, что вторая встреча также имела место между Перитоном и Лоуренсом, когда последний, вполне оправившись от сокрушительного удара, последовал за Перитоном. Но это не объясняло того, почему он взял на себя труд вернуться к Монашьей запруде с тем ножом.

Неожиданно Флеминг понял, что в любом случае не может объяснить нахождение ножа у Монашьей запруды. Имелись явные следы крови на рукоятке, но при этом у Джона Лоуренса не было никаких признаков раны или даже царапины. Разумеется, не могло быть простым совпадением, что окровавленный нож был найден рядом с местом борьбы. Но как он мог быть в крови, если ничья кровь не была пролита? Конечно, была еще та царапина на лбу Холливелла. По его словам, он получил ее, пробираясь через кусты ежевики во мраке воскресного вечера, когда был на прогулке. «Проклятье! - сказал сам себе Флеминг. – Кажется, что в этой деревне живет целая группа отъявленных полуночников. Им место на Бродвее, а не в этой глубинке».

Он снова принялся размышлять. Лоуренс оставил свои следы – но не следа крови. Холливелл потерял немного крови, но не оставил никаких следов. Казалось, тут размышления заходят в тупик. Было ли возможно, что тут действительно имело место необыкновенное совпадение, и после второй встречи между Перитоном и неизвестным убийца сказал себе: «Где мне спрятать этот нож? Спрячу его в реке, ниже коттеджа Перитона, потому что никто не будет обыскивать территорию ниже по течению, и в любом случае Монашья запруда – отличное место для сокрытия вещей». Из этой теории вытекает следующее: во-первых, противником Перитона во второй встрече был не Лоуренс, и, во-вторых, убийца был форменным глупцом, предполагая, что никто не будет искать нож ниже по течению и что Монашья запруда – отличное место для того, чтобы что-то спрятать.

– Есть что-то подозрительное во всем этом деле, – произнес детектив, – и я не могу понять, в чем же эта неправдоподобность. Пойду повидаюсь с Лоуренсом.

Но как только он принял это решение, гостиничный слуга объявил, что господин Мандулян хотел бы коротко поговорить с инспектором, и минутой позже в комнате появился крупный армянин.

– Инспектор, я думал об этом человеке, Лоуренсе, – начал он, не тратя времени на формальности, – и размышлял о том, где я видел его раньше. Его лицо показалось мне смутно знакомым, когда я как-то встретил его в деревне, но я больше не задумывался об этом. Подумал, что он был просто приезжим, который бывал здесь раньше и которого я видел где-то поблизости. Когда он был арестован по обвинению в убийстве, что, естественно, представило дело в другом свете, я начал ломать голову на его счет. И сегодня утром вспомнил его. Это человек по имени Шустер – Джордж Шустер, – и он сыграл довольно своеобразную роль во время войны. Я не знаю деталей, но, не сомневаюсь, вы могли бы узнать о нем все.

Флеминг очень внимательно наблюдал за чернобородым армянином в течение этого рассказа. Он вовсе не был расположен верить каждому слову, что тот говорил, а исключительная гладкость и плавность его речи делали его слова подозрительными.

– Это чрезвычайно интересно, – сказал он уклончиво. – Могу ли я спросить, как и где вы с ним встретились?

– Безусловно. Это было на последнем этапе войны. В то время я работал в Министерстве обороны и блокады Средиземноморского региона, и у нас было серьезное подозрение, что где-то между Порт-Саидом и Триестом, а также между Порт-Саидом и Смирной произошла большая утечка информации. Мы не могли вычислить ни людей, которые это сделали, ни их организацию, пока однажды этот Шустер не пришел в наш офис с историей, которая дала нам именно то, что мы хотели, и в сентябре 1918 года мы обезвредили всю шпионскую шайку и остановили утечку информации.

– Что ж, – сказал Флеминг, – мне не кажется, что его поведение было довольно своеобразным.

– Оно и не покажется вам таким, – сухо ответил армянин, – пока вы не узнаете продолжение истории. После войны мы обнаружили – хотя и не смогли это доказать, – что Шустер сам был главой организации, ставшей причиной утечки информации в Леванте. Когда он понял, что силы определенно не на стороне Германии и война долго не продлится, он очень осторожно обеспечил собственное отступление за счет своих коллег. Не сомневаюсь, вы сможете получить полную информацию из Министерства внутренних или иностранных дел.

– Удивительная история, – прокомментировал Флеминг. – В высшей степени удивительная история. Вы уверены в том, что это тот же самый человек?

– Абсолютно.

– Понимаю. Очень хорошо, мистер Мандулян, я очень благодарен вам за то, что вы рассказали мне об этом.

– Я подумал, вам это будет интересно, – ответил миллионер. – Если я смогу вспомнить о нем еще что-то, я дам вам знать.

– Спасибо. Кстати говоря – полагаю, он не затаил на вас злобу, верно?

– На меня? – рассмеялся Мандулян. – Как раз наоборот, я бы сказал. Ведь это мой отдел он водил за нос, – и, взяв свою шляпу и трость, он вышел.

Инспектор звонком вызвал Мэйтленда.

– Два задания, Мэйтленд. Служебное дело Перитона и история человека по имени Джордж Шустер, замешанного в шпионаже в Средиземноморье под конец войны. Мошенничество в Министерстве обороны и блокады. И подайте автомобиль.

Джона Лоуренса посадили в окружную тюрьму, и, когда Флеминга провели к его камере, то он обнаружил того спокойно читавшим книгу. Казалось, этого человека не потрясла внезапная перемена в его судьбе, и он выразил готовность выслушать инспектора.

Флеминг кратко изложил дело против Лоуренса, как оно обстояло на тот момент, и завершил свою речь словами:

– Это дело будет рассмотрено присяжными, Лоуренс, если оно дойдет до рассмотрения. Но лично у меня имеются сомнения насчет вашего дела. Сам я вовсе не уверен в том, что вы это сделали.

– Дело куда серьезнее, чем я думал, – ответил Лоуренс, слегка наморщив лоб. – Куда серьезнее. Тут надо немного поразмыслить.

По крайней мере на пять минут воцарилось полное молчание, а затем заключенный тихо сказал:

– Нет. Я не вижу особых причин что-либо говорить сейчас. Возможно, позже, но не сейчас.

– Я не хочу принуждать вас, – ответил Флеминг. – На самом деле я и не имею права вас принуждать. Но вы, конечно, понимаете: если вы не убивали Перитона, в ваших же интересах будет как можно скорее сообщить нам все, что вы знаете. Вы ведь знаете, гончие лучше идут по горячим следам.

– Совершенно верно, – признал Лоуренс, – и все же, думаю, я буду придерживаться своего решения.

– Ну что ж, дело ваше. Я всего лишь честно вас предупреждаю. Доводы против вас очень сильны. И если можно доказать, что вы действительно Джордж Шустер…

– Ага! – мягко перебил его Лоуренс, а затем задумчиво произнес: – Так вот куда ветер дует, верно?

– Да, – сказал Флеминг, – так и есть.

Снова наступила пауза, во время которой Лоуренс пристально смотрел в потолок своей камеры.

– Это меняет дело, – заметил он. – По мне так сети уж чересчур затягиваются. Думаю, мне лучше поведать вам свою историю.

– Как вам будет угодно. Никакого принуждения, вы ведь понимаете.

– Обстоятельства вынуждают, любезный, – ответил Лоуренс, и первый намек на улыбку показался на его бесстрастном лице. – Слушайте, произошло вот что. В первую очередь, я живу своим умом, и всегда жил. До войны я странствовал по восточной части Средиземноморского региона, и во время войны остался там же. Кажется, весной 1918 года в Адалии – вы знаете, это в Малой Азии – я наткнулся на человека, который продал мне некоторую достаточно ценную информацию о Теодоре Мандуляне. После войны я вернулся, чтобы собрать доказательства, и я их получил. Поэтому я и направился сюда, чтобы узнать, во что оценит эти сведения старый Мандулян.

– Минуточку, – прервал Флеминг. – В каком году вы получили то, что называете своими сведениями?

Мужчина снова едва заметно улыбнулся.

– Точно, – сказал он. – Информацию я получил в 1922 году, а сейчас 1930 год. Вы это имеете в виду – чем я занимался все это время? Что ж, это не имеет ничего общего с нашей историей. Если бы я мог появиться здесь раньше, я бы так и сделал. Давайте оставим эту тему. На чем я остановился? Ах да. Я направился сюда, чтобы узнать, чего стоят мои доказательства. Мне нужно было соблюдать осторожность. Старый Мандулян опасен как старый черт, когда его затронешь, и я был настороже. Но ведь сам я вел честную игру, и в любом случае все карты были у меня на руках. Я пошел повидаться с ним, и он понял, что угодил в ловушку. Он умный и здравомыслящий человек и потому не пытался блефовать или грозиться. Это был только вопрос времени. Потребовалось немного времени, чтобы договориться об условиях.