- Была ранняя весна, и вода в реке стояла высоко; караван шел в Регенсбург, чтобы разгрузиться там, взять новый груз и вернуться в Линц. Как только туман стал рассеиваться, лодочник запрятал меня в солому. Пассау стоит на границе; мы остановились там на ночь, но ничего не случилось, и я благополучно спал в соломе. На следующий день я уже лежал на палубе. Туман окончательно рассеялся, но теперь я был свободен. Солнце золотом сверкало на соломе и зеленой мешковине; вода приплясывала; а я смеялся - я смеялся, не переставая, и лодочник смеялся вместе со мной. Славный был он человек! В Регенсбурге я помогал им разгружаться; мы работали больше недели; они прозвали меня "лысым", и когда все было кончено, я отдал все деньги, заработанные на разгрузке, великану с баржи. На прощание мы расцеловались. Из четырех гульденов Луиджи у меня еще сохранились три. Я отыскал маляра, и он дал мне работу. Я пробыл там полгода, чтобы скопить денег; потом я написал в Вену родственнику матери и сообщил ему, что собираюсь в Лондон. Он прислал мне рекомендательные письма к своим тамошним друзьям. Я отправился в Гамбург, а оттуда на грузовом пароходе в Лондон и до сего времени сюда не возвращался.

После минутного молчания Кристиан сказала испуганно:

- Значит, вас могут арестовать!

Гарц засмеялся.

- Если узнают; но это было семь лет тому назад.

- Почему же вы приехали сюда, раз это опасно?

- Я переутомился, потом я семь лет не был на родине, и мне, несмотря на запрет, захотелось повидать ее. Теперь я готов вернуться.

Лицо его стало хмурым.

- А в Лондоне вам тоже плохо жилось?

- Еще хуже, сначала... я не знал языка. В моей профессии, чтобы получить признание, надо много работать, и прокормить себя трудно. Слишком много людей заинтересовано в том, чтобы не давать тебе выдвигаться... Я им попомню это.

- Но не все же такие?

- Нет, есть и хорошие люди. Их я тоже не забуду. Теперь мои картины находят покупателей; теперь я уже не беспомощен, и, уверяю вас, я ничего не забуду. И если я буду в силе - а я буду в силе, - я все припомню.

По стене простучал град мелких камешков. Внизу стоял Дони и посмеивался.

- Вы, кажется, решили просидеть тут до утра? - спросил он. - Мы с Гретой уже надоели друг другу.

- Мы идем, - поспешно сказала Кристиан.

На обратном пути Гарц и Кристиан молчали, но у виллы он взял Кристиан за руку и сказал:

- Фрейлейн Кристиан, дописывать ваш портрет я не могу. После этого я к "ему больше не притронусь.

Она ничего не ответила, но они смотрели друг на друга, и оба, казалось, спрашивали, умоляли, и более того... Потом она опустила глаза. Он выпустил ее руку, сказал "до свидания" и побежал догонять Дони.

В коридоре сестрам повстречался Доминик, который нес вазу с фруктами, и сообщил им, что мисс Нейлор пошла спать, что герр Пауль не вернется домой к обеду, что его хозяин обедает у себя в комнате и что миссис Диси и барышням обед будет подан через четверть часа.

- А какая сегодня вкусная рыба! Маленькие форельки! Попробуйте их, signorina!

Он ступал быстро и мягко, как кот, фалды его фрака хлопали, мелькали пятки белых носков.

Кристиан взбежала наверх. Она металась по комнате, чувствуя, что стоит ей остановиться, как ее одолеют тяжелые, мучительные мысли. Только суета помогала отгонять их прочь. Она умылась, сменила платье и туфли и сбежала по лестнице в дядюшкину комнату. Мистер Трефри только что покончил с обедом, отодвинул маленький столик и с очками на носу сидел в кресле, читая "Таймс". Кристиан прикоснулась губами к его лбу.

- Рад видеть тебя, Крис. Твой отчим отправился к кому-то на обед, а твоя тетка просто невыносима, когда на нее нападает болтливость... Так и сыплет вздор, говоря между нами, Крис, а?

Глаза его поблескивали.

Кристиан улыбнулась. Она не находила себе места от какого-то странного радостного возбуждения.

- Картина закончена? - неожиданно спросил мистер Трефри, с треском раскрыв газету. - Смотри не влюбись в этого художника, Крис.

Кристиан уже не улыбалась.

"А почему бы и нет? - подумала она. - Что вы знаете о нем? Разве он недостаточно хорош для меня?" Прозвучал гонг.

- Тебя зовут обедать, - заметил мистер Трефри. Ей вдруг стало стыдно, она наклонилась и поцеловала его.

Но когда она вышла из комнаты, мистер Трефри опустил газету и уставился в дверь, что-то бормоча и задумчиво потирая подбородок.

Кристиан не могла есть; она сидела, равнодушно отказываясь от всего, что предлагал ей Доминик, терзалась какой-то смутной тревогой и невпопад отвечала на вопросы миссис Диси. Грета украдкой поглядывала на нее из-под ресниц.

- Решительные натуры очаровательны, не правда ли, Кристиан? - сказала миссис Диси, выпятив подбородок и отчетливо выговаривая каждое слово. - Вот почему мне так нравится мистер Гарц; для мужчины необыкновенно важно знать, чего он хочет. Стоит только взглянуть на этого молодого человека, и вы увидите, что он знает, чего хочет и как этого добиться.

Кристиан отодвинула тарелку. Грета, покраснев, сказала:

- Доктор Эдмунд, по-моему, нерешительная натура. Сегодня он говорит: "Пива, что ли, выпить... да, пожалуй... нет, не стоит"; потом заказал пиво, а когда его принесли, отдал солдатам.

Миссис Диси с загадочной улыбкой поглядывала то на одну племянницу, то на другую.

После обеда все направились в ее комнату. Грета сразу же уселась за пианино, ее длинные локоны почти падали на клавиши, которые она тихо перебирала, улыбаясь про себя и поглядывая на тетю, читавшую эссе Патера {Патер Уолтер (1839-1894)- английский критик.}.

Кристиан тоже взяла книгу, но вскоре положила ее; она машинально прочла несколько страниц, не вникая в смысл слов. Потом она вышла в сад и бродила по газону, заложив руки за голову. Было душно: где-то очень далеко в горах прогромыхивала гроза; над деревьями играли зарницы; вокруг розового куста кружились две большие ночные бабочки. Кристиан наблюдала за их неуверенным порывистым полетом. Войдя в беседку, она кинулась на стул и прижала руки к груди.

Неожиданно и незнакомо заныло сердце. Неужели она больше не увидит его? Если его не будет, то что ей останется? Будущая жизнь представилась ей такой бедной, такой невзрачной... а рядом ждал прекрасный мир борьбы, самопожертвования, верности! Словно молния ударила вблизи, опалила ее, лишила способности летать, сожгла крылья, будто она была одной из тех светлых порхающих бабочек. На глаза навернулись слезы и струйками потекли по лицу. "Слепая! - думала она. - Как я могла быть настолько слепой?"

Послышались чьи-то шаги.

- Кто там? - вскрикнула Кристиан.

В дверях стоял Гарц.

- Зачем вы здесь? - оказал он. - Зачем вы здесь?

Он схватил ее за руку; Кристиан попыталась вырваться, отвести от него взгляд, но не могла. Гарц бросился на колени и воскликнул:

- Я люблю вас!

В порыве нежности и непонятного страха она прижалась лбом к его руке.

- Что вы делаете? - услышала она. - Неужели вы любите меня?

И она почувствовала, что он целует ее волосы.

- Любимая моя! Вам будет очень трудно; вы такая маленькая и такая слабенькая.

Еще крепче прижав его руку к своему лицу, она прошептала:

- Меня ничто не страшит.

Наступило молчание, исполненное нежности, молчание, которое, казалось, будет длиться вечно. Вдруг она обвила его шею руками и поцеловала.

- И пусть будет, что будет! - прошептала она и, подобрав платье, скрылась в темноте.