— Опасно, Пётр Фёдорович, — засомневался Кутасов. — Это наши последние резервы, а у Панина, как ни крути, ещё две бригады осталось.

— У нас тоже ещё кое-кто есть, — усмехнулся Пугачёв. — И, думаю, пора бы…

— Мы готовы, значить, усе. — Человек, сказавший это, от демонстрации усердия даже Пугачёва перебил, отчего страшно смутился.

— Сразу после атаки Мясникова и Косухина, — покровительственно кивнул ему «казацкий царь». — Вот когда придёт время вам ударить.

Ударные батальоны снова шагали в атаку колоннами, и опять только первые вели беглый огонь. Солдаты панинских полков спешно перестраивались в каре, те, кому предстояло встать в передние ряды фасов передавали задним патроны из сумок. Им предстояло сойтись врагом в рукопашную, стрелять будет некогда, а вот задним шеренгам только и остаётся, что стрелять. Пугачёвских гренадер по неширокой дуге обходили лейб-казаки Мясникова. Сам полковник лейб-гвардии лихо размахивал золочёной шашкой и подгонял коня ударами каблуков. Глядя на них, панинские солдаты строились в каре ещё быстрей. У всех была жива в памяти кровавая расправа над отступающими солдатами правого фланга.

— Неосторожно, — покачал головой граф Панин. — Весьма неосторожно. Как-то даже не похоже на marquis Pugachev. Быть может, у него ещё какой-нибудь козырь в рукаве припрятан?

— Nicht, — отрезал фон Бракенгейм. — Весьма похоже, на мой взгляд. Пугачёв стремится уничтожить как можно больше солдат, для этого и подвергает своих солдат и казаков такому риску.

— Солнце садится, — заметил заместитель Панина генерал-поручик Пальников. — Рассчитывает затянуть сражение до завтра.

— Может быть, может быть, — задумчиво кивнул Панин, было видно, что его всё ещё терзают сомнения. Но вот он снова поглядел в подзорную трубу на отчаянно дерущихся почти в полном окружении солдат центра, и отдал приказ: — Генерал Мансуров, князь Голицын, двигайте свою пехоту в центр.

Ударили дробью барабаны — четыре колонны полков бригад Мансурова и Голицына двинулись вперёд, на выручку почти окружённым солдатам центра. Под барабанный бой, скорым маршем двигались они по полю боя, быстро преодолевая разделяющее позиции армий расстояние. Между колоннами бежали егерские команды — недавнее нововведение графа Румянцева. Они то и дело припадали на колено, ведя беглый огонь из нарезных штуцеров по пугачёвцам, выбирая себе цели из вражеских офицеров. Более всего от их действий страдали лейб-казаки — пули вышибали их из сёдел одного за другим, убивая наиболее опасных врагов.

Кавалерия же правого фланга пугачёвцев и левого фланга армии Панина не двигалась с места. Это был единственный кавалерийский резерв обоих войск, и пустить его в бой Пугачёв и Панин собирались лишь в решающий момент битвы. Тем более, что у Самозванца оказался-таки козырь в рукаве. И какой козырь!

Они выскочили откуда-то из тылов пугачёвской армии. Позже выяснилось, что специально для них вырыли просторные землянки, в которых они сидели до сигнала. Они бросились на чётко шагающих, стараясь насколько возможно держать строй, солдат Голицына и Мансурова, толпой, вопящей ордой. Они были одеты в армяки и тулупы, не смотря на летнее время года, ведь те хоть немного защищали от пуль и штыков, вооружены плотницкими топорами, вилами, ухватами и просто дрекольем и пьяны до изумления. Это была толпа мужиков. Крестьян окрестных губерний, беглых разбойников и каторжан. Они собирались в армию Пугачёва и из-за удалённости от Южного Урала, где из таких же людей, желающих воевать в армии бунтовщиков, делают настоящих солдат, пламенных бойцов революции, они оставались в лагере. И вот теперь их решили пустить в бой. Можно сказать, на убой, но на это всем было наплевать. Крестьян напоили почти до потери сознания, вооружили кого чем, исключительно холодным оружием, всех, кто умел хоть как-нибудь стрелять, записали в рабоче-крестьянские батальоны и учили воевать, что называется, на ходу, и отправили воевать. Предварительно, правда, с ними провели длительную и серьёзную политработу комиссары Омелина, вот только после этого никто из них на спиртное и смотреть не мог, а от запаха и просто мутило. Русский человек, конечно, может много пить, но не настолько, ведь комиссарам частенько приходилось пить с крестьянами разных деревень и сёл несколько суток без перерыва. Крестьяне менялись, а вот комиссары — нет. Но результат их работы был налицо.

Безумная от водки и ярости орда, ведомая крестьянином Московской губернии Ярославцевым — на самом деле это был старший политрук Кондаков — неслась в атаку, размахивая своим нехитрым оружием. Солдаты Мансурова и Голицына хоть и не были готовы ни к чему подобному, однако военная дисциплина быстро взяла своё. Первые ряды опустились на колено, вскинули мушкеты с примкнутыми — к рукопашной готовились — штыками и дали залп. Все понимали, что второго уже не будет. На них налетели мужики. И пошло.

Это была самая страшная и кровавая рукопашная схватка, какую помнили многие и многие солдаты в этих корпусах. Пожалуй, только с турецкими янычарами дрались также жестоко, а тут ведь свои, русские, люди, а сколько жестокости. На них кидались оскаленные бородатые мужики в шапках и зипунах, с плотницкими топорами и прочим инвентарём, как некогда янычары с ятаганами. Но, не смотря на это, колонны пехоты в зелёных мундирах продолжали шагать вперёд, к позициям армии бунтовщиков. Туда, где отбивались уже полностью окружённые каре передовых полков. Эти людские крепости огрызались мушкетными выстрелами беглым огнём, о том, чтобы бить залпами никто не и не думал. Стреляли все от обер-офицеров до каптенармусов, чьи патронные ящики пустели с пугающей скоростью. Вокруг них уже громоздились трупы в мундирах и гимнастёрках, треуголках и картузах.

— Готовь к атаке добровольцев, Бракенгейм, — приказал Панин. — Сам только в бой не суйся, а то знаю я тебя. Стар ты уже для таких дел. — Он вздохнул и добавил: — Да и я тоже.

Выстроившись колонной, в атаку двинулась пехота Добровольческого корпуса. Пятая колонна вступила в бой. Она шла без сопровождения егерей, не было их в корпусе фон Бракенгейма. Они врезались в толпу мужиков под оглушительный мушкетный залп, мгновенно окутавшись пороховым дымом, в котором люди казались привидениями.

— Твою мать, — сочно выругался Пугачёв, добавив несколько непечатных фраз тем же тоном. — Вот это солдаты. — Он опустил подзорную трубу — подарок казанских стеклодувов — дальше смотреть на эту картину боя совсем не хотелось. Раньше он никогда не имел возможности наблюдать такую жестокую рукопашную со стороны. Будучи рядовым казаком, в Русско-турецкой войне он участвовал в подобных, шашкой рубая османов в кровавые лоскуты, однако наблюдать со стороны за тем, как чёткие колонны пробивают себе дорогу через твоих людей, это совсем другое. — Сейчас кавалерию пустит, чтобы рассеять наших мужичков, — сказал он. — Как они, сдюжат, комиссар?

— Выдержат, Пётр Фёдорович, — уверенно ответил тот.

Омелин же почти не открывался от бинокля. Он вглядывался в поле боя, через которое шагали колонны солдат в треуголках. И ведь также двигалась через варварские орды железная военная машина римлян, разрубая её на части, оставляя за собой кровавые просеки и горы трупов. Здесь, на этом поле под Арзамасом, такая же военная машина противостояла самой настоящей толпе варваров в зипунах и армяках, с топорами и вилами. Нехорошо, в общем-то, думать о своём народе, как о варварской орде, уподобляясь прогнившим буржуазным политологам, однако сейчас она представляла собой именно такую орду. Но именно в ней сейчас вязли пять колонн железной машины панинской армии.

Пугачёв всё же был опытным воякой. Он предугадал намерения генерал-аншефа. Заиграли трубы на левом фланге екатерининской армии, и лёгкая кавалерия помчалась в атаку. Бахмутские гусары, приписанные к команде премьер-майора Муфеля, изюмские гусары бригады Мансурова, три эскадрона Луганского пикинерного полка, и, конечно же, драгуны, Новгородский полк, казацкие сотни оставшихся верными императрице полков. Они сорвались с места, быстро набирая скорость. Ведь они сидели на лёгких коньках, которым не требовалось долго разгоняться для таранного удара. По широкой дуге они собирались ударить во фланг мужицкой толпе, чтобы перебить их, обратить в бегство, растоптать конями. Однако Пугачёв тут же выслал им наперерез свою кавалерию. Казаки в гимнастёрках и картузах ударили на врага. И снова зазвенела сталь. Вот только сшиблись казаки не с кирасирами, их не смогли сбить, втоптать в землю тяжёлыми конями. Здесь бой шёл на равных. Ломались пики, шашки и сабли перекрещивались, рассыпая тучи искр, полетели наземь первые трупы и раненные, чья судьба незавидна, ибо им предстояло быть растоптанными подкованными копытами.