— Присядем, генерал-поручик, — предложил Григорий Орлов, чтобы совершенно сгладить эту разницу. Они опустились в мягкие кресла, обитые турецкой парчой. — Ты, Александр Васильевич, мыслю, знаешь уже, с кем нам придётся драться. А чего не знаешь, вот тут прочтёшь. — Он передал Суворову памятный доклад Никиты Панина, в котором были сделаны дополнения самим Григорием Орловым. — Если коротко, то враг наш не просто казаки да чернь, это подлинная армия. Мои люди из Тайной канцелярии доносят, что в недрах её кипит работа, все усилия направлены только на одно. На поиск врага, что снабдил бунтовщиков оружием, обмундированием и, главное, подлинными военными, которые делают из сбора бунтарей армию.

— По скромному моему разумению, — ответил на это Суворов, — искать, откуда ноги растут, надобно в Германиях, особливо же в Пруссии. Семилетнюю войну пруссаки нам не простили и никогда не простят. Слишком уж славно отлупили мы по голому заду короля их Фридриха.

— Пущай ищут, — махнул рукой Алексей Орлов, — это их дело. В Пруссии или ещё где, неважно, всюду у нас враги имеются. Нам же надобно бить бунтовщиков, не хуже Фридриха в Семилетнюю. И армию готовить скорее. — Это уже упрёк брату. Деятельная натура Алексея не терпела сидения на месте, когда можно и нужно было рваться вперёд, на врага, кем бы он ни был. Но тут она столкнулась с не менее деятельной натурой его родного брата, подошедшего к формированию армии и особенно её тылов, без которых нормальной войны, по его мнению, быть не могло. И вот теперь он собирал полки, большая часть которых была также отозвана из Порты, строил магазины и часами пропадал на стрельбищах, глядя, как взрываются в воздухе и у самой земли шрапнельные снаряды, шпигуя пулями чучела в зелёных рубахах. Таким образом проверялась эффективность их при разной длине фитиля. Сборы его длились столь долго и были так основательны, что Алексей приходил в дикую ярость и напивался до полной потери сознания, понимая, что и сегодня армия не будет готова к походу на Пугачёва.

— Ведь каждый день дорог, брат, — заклинал он Григория. — Враг ведь тоже готовится, не дурней нас, поди.

Однако в этом вопросе Суворов, как заместитель командующего, неожиданно для Алексея, встал на сторону его брата.

— Без должной подготовки армия пропадёт безо всякого толку, — сказал он. — Взять того же генерал-аншефа Панина. Он ведь шёл воевать Самозванца с наскока, хвать семь полков — и вперёд, лишь бы поскорей в бой ввязаться. И чем кончилось? А главная сила армии в крепком тылу её, вот где. Ведь предстоит нам война, кампания полноценная, а так — тяп-ляп и готово. Враг у нас регулярный и воевать его до поры, стало быть, надобно регулярно.

— Что значит, до поры? — удивился Алексей Орлов. — А после поры, иррегулярно, ровно татары или калмыки дикие?

Этот вопрос насмешил его брата, а уж Суворов, любивший перед всеми изображать из себя человека простого и недалёкого, хохотал во всё горло, слезу рукавом утирая. Секунду потерпев, к веселью общему присоединился и Алехан, не слишком понимающий, отчего стал причиной его, однако обиды на дружеский смех не державший.

— Регулярно, граф, — ответил ему, наконец, Суворов, — только пруссак воюет. По регламентам и поученьям генералов да маршалов прошлых годов. И ведь забывают как-то все, что те, кто писал наставленья эти, ломали устои лет былых. Вот и нам до начала кампании следует всех предписаний придерживаться, тылы готовить и справно магазины преуготавливать, а вот как до дела дойдёт, тогда и о регулярности позабыть и бить врага всюду, где можем и как можем, позабыв о регламентах и наставлениях.

— Это мне по нраву! — хлопнул кулаком по ручке кресла Алексей Орлов. — Бить Самозванца так, чтобы пух и перья полетели по всей России, чтобы запомнил холоп на веки вечные своё место.

— В землях, что мы у Самозванца отберём и вновь к порядку приведём, — начал самую неприятную часть беседы Григорий Орлов, — придётся меры принимать весьма жестокие. Я знаю, что вы неоднократно высказывались против убийств мирного населения, однако в нашей ситуации нам этого не избежать.

— Вы, граф Григорий, верно сказали, что я — против лишнего насилия на войне, — кивнул Суворов, — вот только меру насилия сама суть войны диктует. Воюя за границами, я стараюсь щадить людей, ведь мирные люди не виноваты в том, что правители войну затеяли, к тому же, они, возможно, пополнят собою, вместе с землёю, пределы государства Российского. А вот бунтовщиков щадить не следует, равно и людей, что живут в землях взбунтовавшихся, кров им дают, питают их своими трудами, и всем тем расширению восстания способствуют. Только жестокостью по отношению ко всем бунтовщикам, при оружии они или нет, можно споро загасить пламень пожара бунтарного.

— Верно, — с облегчением вздохнул Григорий Орлов, даже не ожидавший от Суворова такой пылкости, — среди бунтовщиков нонкомбатантов нет.

— Но кому поручить сию неблагодарную работу? — спросил у него Алексей. — Мало найдётся офицеров, что взвалили бы себе на плечи всю тяжесть сей работы, уж больно она кровава да неблагодарна. Никому не хочется прослыть палачом земли русской.

— Никого искать и брать ниоткуда не надобно, братец, — рассмеялся Григорий. — Были же каратели, что пугачёвцев резали, мирных или немирных, Муфель и Меллин, они только продолжат заниматься прежним делом. Я уже вызвал обоих в Петербург, вместе с командами, верней, тем, что от них осталось. Дадим им новых солдат, оружие, пушки и будут у нас преотличные каратели, злые, будто черти.

— Я пока из Порты в наши Палестины возвращался, — добавил Суворов, — встретил сослуживца моего ещё по Барской кампании, Михельсона Иван Иваныча. Он мне рассказал о Добровольческой армии, в ряды которой вступают офицеры из полков разбитых и отправленных на полное переформирование. Им ведь всё время, покуда полки переформировать будут, делать нечего, а сидеть без дела они не привыкли, вот потому и идут в эту Добровольческую армию, где взвода и роты из одних офицеров да унтеров.

— Михельсон, Михельсон, — протянул Григорий Орлов, — какого полка офицер?

— Командовал Санкт-Петербургским карабинерным полком, — ответил Суворов, — после — корпусом. Который почти весь, по словам его, сгинул в бою под Казанью. А полк погиб в Арзамасской баталии. Его, можно сказать, заново формируют. Михельсона же, как доверия не оправдавшего, от командования отстранили. Вот теперь он кавалерией в Добровольческой армии руководит.

Михельсон так и остался премьер-майором. Патент на чин подполковника, уже подписанный Екатериной, после поражения под Казанью надолго лёг под сукно в Военной коллегии.

— А к чему ты вспомнил о нём? — спросил Алексей, даже не слышавший ни о какой Добровольческой армии, да и имя Михельсона было для него пустым звуком. — И об этих добровольцах?

— Это проще самого простого дела на свете, — рассмеялся Григорий. — Целая армия злых, как черти, офицеров, готовых резать пугачёвцев и на страх, и на совесть. Каратели не по принуждению, но своей волей. Идеальные каратели.