Колков растерялся. Ему захотелось пойти в сарай и повеситься. Но тут из Ейска приехал Околов.

— Хочешь покончить с собой? — сказал он довольно прозаично и, как всегда, грубо. — Умри героем! Убей ответственного работника, скажем, начальника ростовского НКВД. Отомсти за Ирошникова и Флорского. Зачем попусту лишать себя жизни?

Колков, сидя в полутемной комнате, согласился, но, выйдя в залитый солнцем двор, засомневался в своем решении. Перед глазами встал истерзанный толпою труп убийцы короля Югославии Александра в Марселе. Фильм о покушении запечатлелся в его памяти на всю жизнь. Он представил свой труп с неестественно подмятой рукой, весь окровавленный, и тотчас к горлу подступила тошнота.

— Подумаю! Торопиться некуда. А сейчас махнем на море! — сказал он Околову.

Околов же решил подготовить «друга» к террористическому акту. Они уехали в Феодосию и там, на курорте, где было, как им казалось, не так опасно, почти ежедневно вели разговор, сводившийся к одной теме: как Колкову пожертвовать собой.

— Теракт поднимет наш авторитет за границей и здесь, в Союзе! — уверял Околов.

— Убийство, пусть даже ответственного работника НКВД, это же для Советского Союза комариный укус, — возражал Колков.

Околов все больше приходил к убеждению, что нужна интервенция. Война, только война! В его воображении возникали «планы», как диверсанты, террористы, подготовленные им, парализуют главные артерии страны, как взлетят в воздух гидростанции, нефтехранилища, пороховые склады, мосты... Ему, Околову, хотелось знать дислокацию войск, мощность транспорта, средства связи, коммуникации... «Нужны люди, надежные, опытные, сильные. Но где их взять? «Офицеры революции» из НТСНП для этого не годятся. Нужны смелые, честолюбивые!» Поразмыслив, он все-таки пришел к мнению: даже один человек может принести много вреда. А если террористов будет пятьсот, как обещал Георгиевский? Это сто семьдесят боевых троек в разных, жизненно важных для страны точках! Околов опять стал уговаривать Колкова совершить террористический акт, но тот был деморализован и раскис.

В Феодосии они устроились в домике у простодушных стариков, которые так и не собрались прописать их в милиции. Рано утром Околов и Колков уходили далеко за город в облюбованное ими безлюдное местечко, где Околов мастерил печати для увольнительных из воинских частей и одновременно со свойственной ему настойчивостью убеждал Колкова кого-нибудь убить.

День проходил за днем, Колков, как только начинался разговор о террористическом акте, замолкал и уходил в сторону.

В день отъезда они пошли прощаться с морем. Октябрь давал себя знать, и хотя вода была теплой и солнце грело вовсю, с моря налетали порывы холодного ветра.

Они долго молча сидели на берегу. Потом, чтобы как-то отвлечься от тяжелых мыслей, принялись разыскивать гладкие камни и заставлять их «плясать» по воде.

Швырнув очередной голыш, Околов прервал наконец молчание и с несвойственной для него флегматичностью произнес:

— Наша задача освободить народ от гипнотического транса, от страха перед вездесущим ГПУ. Необходимы сильная встряска, взрыв, реальный террористический акт, который заинтересует весь народ, воспламенит его, как пистон в патроне с порохом.

Колков улыбнулся:

— Ерунда! Я высказал примерно такую же мысль Чегодову. Тогда он мне рассказал, как во время войны невозможно было достать черного пороха, и он решил свои гильзы охотничьего ружья зарядить бездымными, из винтовочных патронов. И вечером отправился на «засидки» на зайцев в полузанесенный снегом капустник. Хотел сразу двух-трех убить дуплетом, нажал на спуск, а ружье с омерзительным шипением выблевало из дула всю заячью дробь вместе с пыжами в двух шагах от него. Нужно сперва узнать, каков этот порох, воспламенится ли народ от нашего пистона?

— Пистоны у нас с тобой отсырели? — сердито бросил Околов, поднялся и полез в воду.

— Отсырели, — сказал Колков и уставился вдаль, на проходящий пароход. Потом взял голыш и швырнул со злостью в море. Камень глухо шлепнулся в набежавшую волну и сгинул.

А море, то синее, то почти черно-фиолетовое издали и желтовато-зеленое у берега, равнодушно-спокойное, уверенное в своей силе, катило одну за другой пенистые волны.

Утром они поехали в Краснодар.

Всю дорогу молчали и недружелюбно поглядывали друг на друга. На другой день они подыскали на самой окраине Краснодара на восточной стороне города, за рекой Корсунем, подходящую комнатушку, вернее, чулан, у немолодой вдовы с громкой фамилией Корнилова, а еще через два дня Колков устроился на работу в кузню, в трех шагах от дома.

В эти дни Околов заметно нервничал, много курил и часто глубоко задумывался. «Наверно, предстоит серьезная операция!» — смекнул Колков.

— Так вот, Александр, — как-то вечером начал Околов, хмуро глядя в окно. — Сядь, поговорим. Помнишь историю убийства Кучерова?

— Как же, настоящий был человек. Убил его и ограбил сволочь Скачков.

— Ошибаешься! Кучеров прятал у себя важные документы. Список разведывательной сети англичан на юге России. Генерал симпатизировал красным.

— Вот это да! Как интересно!

Околов рассказал все, что знал о Блаудисе, и умолк.

— Значит, у нас предстоит с ним встреча? А не думаешь, что этот английский резидент Блаудис подсадная утка? Если Кучеров был красный, то он наверняка дал бы эти документы или их копии большевикам.

— Это, конечно, возможно. У англичан даже есть сведения, что Блаудис отсидел свой срок в тюрьме, выпущен на свободу и проживает в Краснодаре на Заречной, четырнадцать. Англичане предполагают, что либо ему удалось скрыть свое подлинное лицо, или открыть его частично, либо он завербован ГПУ. Но это еще ничего не значит. Блаудис матерый волк, мстительный и жадный. Он знает, что в Лондонском банке на его имя лежит уже круглая сумма, а в досье, хранящемся в сейфе Интеллидженс сервис, записано все его темное прошлое, за которое, невзирая ни на что, советские власти «поставят его к стенке». Он может быть весьма полезен и нам, следует только предоставить ему возможность время от времени «работать» и войти в доверие органов ГПУ.

— И что же ты хочешь?

— Ну это еще мы обговорим. Мы тоже сами с усами. Мне надо уехать в Ростов, а ты поразведай. Где он работает, когда приходит домой, с кем встречается, женат ли. Одним словом, осторожненько узнай все, что можно. Ты ведь парень находчивый и смелый.

Колков плохо спал в эту ночь, а под утро ему приснился кошмар. Блаудис, огромный Блаудис (по описанию Околова, он был большим и грузным) водил широким и длинным уткообразным носом, сверлил его маленькими свиными глазками, что-то говорил по-английски и грозил кулачищем.

В то же утро, захватив один лишь портфель, Околов тайком уехал в Ленинград. Колкову он сказал: если 12-14 ноября не вернется или от него не будет письма, значит, с ним стряслась беда. В этом случае Колкову предстояло бросить работу и уходить за границу.

В субботу, после работы, Колков направился поглядеть на логово Блаудиса на Заречную, 14. Это была небольшая глинобитная хатенка на каменном фундаменте с двумя сверкающими чистотой окнами на улицу и тремя в вылизанный дворик с палисадником, в котором горели как жар настурции и отливал золотом шафран. Невысокий плетень, отделявший двор от соседнего, зарос вьюнками, или, как там говорят, кручеными панычами, а вдоль плетня выстроилась шеренга подсолнухов, и все они, как по команде «направо равняйсь!», уставились на него. Справа в конце двора был сарай-дровяник, посредине — колодезь. Вдоль крашеного забора, со стороны улицы — неизменные вишни.

Во дворе ни души. На небольшом крылечке, утопающем в багрянце, золоте и рыжине виноградных листьев, расстелен чистый, почти белоснежный половик. Во всем чувствуется присутствие женщины.

«Блаудис на месте, — думал Колков. — Наверно, женат. Буду ходить каждый день, и когда вернется Околов, он назначит день встречи с Блаудисом».