— Отец, мы устали с дороги. Можно спать ляжем?

— Спите, — ответил старик.

— А куда нам ложиться? — вскочив со скамьи, крикнул Аманжан. — Куда, можете сказать сами? Или за язык надо вас тянуть, аксакал?

Старик спокойно взглянул на него.

— Ты чего расфыркался, милейший? — усмешливо осведомился он. — Не нравится у меня — вот бог, а вот порог, ступай и прикрой дверь с той стороны. Небось не за моим сеном едешь. Так что приткнись, где сидишь, и спи себе. Пуховой перины для тебя не припас еще.

Аманжан яростно пробормотал, обернувшись к Нуржану: «Вот же старый пес!»

— Ну ты! Болтай у меня! — прикрикнул на парня старик. — Благодари бога и за это. — Он упруго, словно молодой, спрыгнул с нар; достал откуда-то ситцевый мешочек и, взяв оттуда щепотку чаю, бросил в кипящий чайник.

Жигиты растерялись. Молча смотрели на то, как хозяин поставил на широкий сосновый пень, заменявший, очевидно, стол, одну пиалу, одну ложку, ломоть хлеба, кусок холодной дичины, молоко в чашке и принялся прихлебывать забеленный молоком чай, не подумав даже пригласить к столу гостей. Самый жадный до еды, Бакытжан, заснул и не видел всего этого; зато друзья его, не евшие со вчерашнего вечера, глотали слюнки и дрожали от ярости.

А м а н ж а н (не выдержав). Эй! А нас не пригласите ужинать? С утра не жрамши…

С т а р и к. А ты куда ехал? К отцу на именины? Надо было харчей захватить.

А м а н ж а н. Казахи говорят, что еда путника лежит на дороге.

С т а р и к. Пусть казахи говорят, а я не казах! Так что гоните по пятерке за ночлег! Пять рублей за душу. Ну?

А м а н ж а н (присвистнув). Ойбай! Где вы видели казаха, который с гостя деньги берет? Пять рублей! Подумать только!

С т а р и к. Я вам, кажись, по-казахски сказал, что я не казах. Не поняли, что ли? Я вообще никто я сам по себе. Так что гоните денежки.

Н у р ж а н (вскакивая с места). Пусть вы не казах и не русский, но ведь вы же человек! Откуда у нас деньги? Ведь за сеном в горы едем! Уж вы извините, аксакал, но у нас и копейки нет за душою. Все наше — на нас. Поехали, понадеявшись на добрых людей, на обычаи нашего края.

Казалось, после таких слов должно пронять любого человека.

А м а н ж а н. Можешь потрясти нас, как мешок, — и г… не вытряхнешь, аксакал! Потому что с самого утра в животе у нас пусто!

С т а р и к (Нуржану). В таком разе скидывай пимы! Новенькие, никак?

Парни разинули рты. Чего-чего, а такого они не ожидали. Бакытжан, к своему счастью, ничего не слышал, ничего не видел — он храпел, приткнувшись головою к бревенчатой стене.

— Во дает! — воскликнул Аманжан, вновь присвистнув. — Ну и аппетит у старого кобеля! — И тотчас понял, что сказал лишнее.

— Ублюдок! — взревел старик, глаза которого полыхнули огнем. — Прикуси язык, а то живо укорочу!

Аманжан, казалось, только и ждал этого. Он вскочил и кинулся на хозяина словно барс.

— Я тебе покажу, кто ублюдок!

Не сдвинувшись с места, старик перехватил летящий в его голову здоровенный кулак жигита, рывком завернул ему руку и, не суетясь, ткнул того в висок. Неуклюжий, но страшный удар отбросил парня в сторону и опрокинул на спящего Бакытжана. Тот спросонья испуганно завопил:

— Ойбай! Что случилось, акри? Чего спать не даете?

Нуржан, растерявшись в первое мгновенье, опомнился и вскочил на ноги, однако старик опередил его — схватил ружье и наставил на парня.

— Ну-ка скидывай пимы! — приказал он, люто уставясь в глаза Нуржану. — Не то сделаю из тебя покойника!

— Аксакал, а в чем же я буду трактор гнать? — стараясь говорить вежливо, осторожно отвечал Нуржан. — К тому же это не мои валенки…

— Вижу, что чужие. Разве у голодранца могут быть такие? Наверное, стащил у кого-нибудь. Теперь они будут мои, а тебе я дам… Не бойся, босиком не оставлю.

И, продолжая целиться в них, старик отступил к сундуку, пошарил за ним и выбросил один за другим два стоптанных валенка — один черный, другой грязно-белый.

— Бери! В этих не замерзнешь! — крикнул он.

Нуржану пришлось снять свои и, тоже по одному, кинуть под ноги старику. Но этим обменом дело не завершилось…

— Чего тебе еще надо от нас, уважаемый аксакал? — со злой вежливостью спросил Аманжан, пришедший в себя после могучего удара старика.

— А надо твои часы! — сверкнув глазами, объявил старик. — Давай их сюда!

Аманжан захохотал, злобно искривив лицо. Затем резко выбросил перед собою руки показывая два кукиша сразу:

— На! Выкуси!

Старик ощерился и наставил дуло прямо в лоб Аманжану. Бакытжан взвизгнул, как заяц, и метнулся к другу, в страхе за него позабыв о нацеленном ружье. Толстяк упал в ноги Аманжану, схватил его за руки и даже пытался поцеловать их.

— Отдай! Отдай ему, акри! — вопил он беспамятно, — Аманжан, отдай часы — не дороже ведь головы, черт с ними! Домой вернемся — я тебе свои подарю, акри!

— Ладно, отдавай, — сказал и Нуржан, решив отступить перед безумцем, который целился в людей, словно в мишени..

— Эх и храбрецы мы! — скрипнув зубами, пробормотал Аманжан, сорвал с руки часы и швырнул старику — тот ловко перехватил их на лету, словно собака мясо. — А еще говорят, мол, на кой волку железка. Понадобилась, видно. — И крикнул сердито Нуржану: — Говорил я тебе чтобы трактор не глушить… Вот и сиди теперь перед ним, как птенчик перед змеем. Это ведь не человек, а дракон, и душа у него черная конкайская… тьфу!

Ружье дрогнуло в руке у старика, он опустил его и, выпрямившись, внимательно уставился на Аманжана.

— Кто тебе говорил про «конкайскую душу», сынок? — спросил он, прищурившись. — От кого ты слышал эти слова?

— Мать родная мне говорила! Что был такой злодей по имени Конкай! Самую подлую душу она называла конкайской, понятно тебе?..

— Как зовут ее? — угрюмо спросил старик.

— А никак! Тебе незачем знать.

— Ну, добро… А чудно все же… — И он покачал головой. — Вот ты злобишься. А не пусти я вас — замерзли бы ведь, как дерьмо на морозе… Что, не так, скажешь?

Аманжан нервно тер руками лицо, дрожал всем телом. О, если бы не ружье, он не сидел бы сейчас, сложив руки на коленях. Он разнес бы в клочья этого скверного старика. Нетерпеливо и свирепо посматривал жигит на него, а тот спокойно — на парня.

Глубокая ночь. Тишина. Нуржану опять послышалось

— Ата! — громко позвал он, и собственный голос показался ему чужим. — Скажите нам, кто вы?

Толстяк Бакытжан, которому вновь удалось задремать, вздрогнул при звуках голоса и очнулся Старик сидел на низких нарах, не отвечая. И Аманжан с ненавистью глядя на него, повторил вопрос:

— Ну?! Кто ты, спрашивают…

Бакытжан разобрался, что опасности нет никакой и промолвил, зевая:

— А-а… Да никто, сказал же. Человек-икс.

Старик поднялся с нар повесил на место ружье и, спокойно подойдя к печке, подбросил дров. Затем, словно вспомнив о чем-то, вышел из дома — все так же босиком в одной рубахе и кальсонах. Казалось, что ему совершенно безразлично, зима на дворе или лето, он словно не знал что значит холод, слабость, болезнь…

Он долго не возвращался Трое жигитов молча переглянулись, растерянные, озадаченные. Что бы это значило? Почему не захватил ружье, а оставил, можно сказать в их руках? Вот оно, висит на стене.

— Ой! Может быть, он решил нас покормить? — предположил Бакытжан.

— Черта с два! — крикнул Аманжан и пнул приятеля в ногу, которую тот вытянул поперек всей комнаты — Убери свои ноги, воняет от них! Мышь, говорят не залезет в нору, пока на хвост себе не нагадит.

— Ясно… Говорят еще, не догнав зайца, гончая хочет зло сорвать на журавле, — отвечал Бакытжан. — Старый дед побил тебя, а ты хочешь отыграться на мне, акри!

— Довольно! — вмешался Нуржан. — Лучше подумайте, что делать дальше.

— Хвост поджать и сидеть! — Бакытжан сердито покосился на Аманжана, тот — на него.