Закрыв за собой дверь, она подошла к изумительному резному туалетному столику, на котором стояло поддерживаемое двумя купидонами позолоченное зеркало.

Теперь она начинала понимать, однако ее удивило, что она оказалась такой тупой, не обратив внимания на совершенно очевидное.

Почему до этого ей не приходило в голову, спрашивала она себя, что в нежелании герцога видеть ее до свадьбы и в том, что всеми приготовлениями к церемонии занималась его мать, было нечто странное?

Она, должно быть, страшно глупа, если во время первой встречи с герцогиней не догадалась, как страстно та мечтает увидеть своего сына женатым. Герцогиня показала Сирилле портреты герцога, на которых был запечатлен чуть ли не каждый год его жизни с самого рождения. Неужели трудно было понять, что больше всего на свете герцогиня хочет увидеть детей своего сына.

Она несколько раз повторила Сирилле, что замок слишком велик для одного ребенка.

— Когда Аристид был маленьким, мне часто казалось, что ему очень одиноко в этом огромном особняке, — задумчиво говорила герцогиня. — Мыс его отцом делали все, что могли. Приглашали местных мальчиков заниматься с ним уроками, у нас гостили дети знакомых. Но это совсем не то, что иметь братьев и сестер.

— Да, конечно, — согласилась с ней Сирилла.

— Возможно, это… сделало его… немного замкнутым, — неуверенно промолвила герцогиня. — Возможно, из-за этого он не так общителен и… эмоционален, как большинство французов.

В тот момент Сирилла не придала особого значения ее словам. Она с удовольствием разглядывала портреты мужчины, которому суждено стать ее мужем. Ее до глубины души тронуло, что герцогиня подарила ей один из его портретов.

Сирилла по-своему объясняла то, как выглядел и что мог чувствовать герцог, и вот теперь…

Она ощутила неуверенность; радость, которую она испытывала с того дня, когда в замок Монсо приехал кардинал и она узнала, что выходит замуж за герцога, померкла.

Герцог вошел в замок через распахнутую стеклянную дверь и с удовлетворением отметил, что все гости уже уехали.

Зная, что слуги убирают бальный и банкетный залы, он направился в другое крыло, где располагалась огромная библиотека, в которой любил проводить время его отец.

Эта комната была обставлена не только книжными шкафами, но и великолепными комодами и письменными столами тончайшей работы, мягкими диванами и глубокими креслами. Опустившись в одно из них, герцог с облегчением подумал о том, что завтра он сможет вернуться в Париж.

Он выполнил просьбу матери и всей душой надеялся, что она довольна.

Покинув замок после своей встречи с матерью, во время которой он дал согласие жениться, о чем она так страстно мечтала, герцог направился в город. Его не покидало ощущение, будто его заманили в ловушку.

Даже несмотря на болезненный вид матери, он все равно не мог поверить, что она действительно так слаба, как пыталась показать. Когда к герцогу в его парижский особняк приехал кардинал, у него возникли подозрения, что именно кардинала следует благодарить за ту ситуацию, в которой он сейчас оказался.

— Твоя невеста очень красива, мой дорогой мальчик, — сказал его высокопреосвященство.

Губы герцога скривились в презрительной усмешке.

Он был абсолютно уверен, что у него с кардиналом различные представления о красоте. К тому же в Париже и так полно красавиц, тем более что большинство из них бывает в его доме.

Но оставался один вопрос, который вызвал у герцога любопытство.

— Скажите, ваше высокопреосвященство, — спросил он, — почему вы выбрали для меня невесту именно из семьи де Монсо? Мне казалось, что гораздо больше подойдет дочь герцога де Фуко-Флери. Несколько веков назад между нашими семьями уже был заключен один брак.

— Единственная оставшаяся не замужем дочь герцога уже помолвлена, — ответил кардинал.

— Серьезно? Тогда дайте подумать, кто еще в этой невежественной провинции подошел бы мне. Да там навалом достаточно известных фамилий, на которых вы вполне могли бы остановить свой выбор!

Презрение, звучавшее в голосе герцога, заставило кардинала выложить ему всю правду.

— О помолвке дочери виконта де Буланкура было сообщено в газетах за неделю до моего визита к нему, — сказал он. — А маркиз д'Урвилль встретил мое предложение категорическим отказом, заявив, что он с большим удовольствием увидит свою дочь мертвой, чем твоей женой!

Если его высокопреосвященство надеялся, что эти слова шокируют герцога, то он жестоко просчитался. Тот просто закинул голову и весело расхохотался. Казалось, он на мгновение даже позабыл о своей напускной томности и циничном равнодушии.

— Молодец д'Урвилль! — воскликнул герцог. — Он хоть, по крайней мере, был честен. Думаю, что граф де Монсо испытывает точно такие же чувства, однако герцогский титул оказался слишком лакомым кусочком, чтобы у него хватило сил отказаться.

— Напротив, — проговорил кардинал. — Ни моему другу графу де Монсо, ни его дочери ничего не известно о том, какова твоя репутация. — Герцог скептически взглянул на него, поэтому кардинал добавил:

— Это действительно так, уверяю тебя. Граф живет настоящим отшельником, а его дочь не имеет ни малейшего представления о мире, который лежит за пределами их деревушки.

— Это просто замечательно! — усмехнулся герцог. — Наверняка его дочь — обычная тупая девчонка, мысли которой заняты только огородом. Да и воняет от нее, по всей видимости, как от самой настоящей грязнули!

Кровь бросилась кардиналу в голову, его охватило страстное желание нарушить все христианские законы и одним ударом кулака смести эту отвратительную ухмылку с лица герцога. Но внутренний голос, который многократно выручал его в трудных ситуациях, и на этот раз подсказал мудрую мысль: сидеть и не двигаться.

Пусть герцог своими глазами увидит, что представляет собой Сирилла. Как же, «тупая девчонка»! Вскоре он убедится в своей ошибке!

Вспомнив, что он пропустил обед, герцог ощутил голод и жажду. Он встал, дернул за шнурок звонка и опять вернулся в свое кресло.

Вошедший в комнату слуга несказанно удивился, увидев герцога.

— Вы звонили, господин герцог?

— Я хочу есть, и принеси бутылку лучшего вина.

Слуга поспешил выполнять приказание. Герцог обвел глазами библиотеку, и ему вспомнилось одно событие, которое произошло именно в этой комнате. В тот день отец сидел за столом, а мать — на диване.

Как бы сквозь годы герцогу слышался свой голос, когда он рассказывал родителям о девушке, которую встретил в Париже.

— Она так красива, мама! Она прекрасна! Она — балерина, но на самом деле она дочь русского дворянина.

— Тогда почему она выступает в театре? — не поворачивая головы спросил отец.

— Только потому, что обладает уникальным талантом и ее родители разрешили ей танцевать в труппе Русского Императорского балета. Как тебе известно, в России танцовщики имеют несколько иной статус, чем у нас.

— Она действительно так красива? — поинтересовалась мать.

— Мне очень хотелось бы, чтобы ты увидела ее, мама. Можно, я привезу ее сюда? Сейчас она очень занята, они репетируют новый балет, но, возможно, мне удастся уговорить ее приехать в Савинь на субботу и воскресенье.

Герцогиня почти не колеблясь ответила:

— Конечно, мой дорогой Аристид. Мы всегда рады твоим друзьям.

Он предполагал, что между ним и родителями возникнет спор по поводу приглашения, однако он получил то, что желал, и, поцеловав мать, выбежал в сад.

Каждый цветок, каждое неуловимое движение листвы, слабо колышащейся на ветру, напоминало ему о Зиване. Ему казалось, что на земле не существует другой женщины, обладающей такой непередаваемой грацией и очарованием, способными околдовывать его.

— Она пленила не только мое сердце, но и воображение, — сказал он себе.

Лишь построенный из серого камня величественный замок Савинь, принадлежавший его предкам, да два озера, в которых отражались шпили, башенки и украшавшие крышу статуи, могли служить достойным обрамлением для ее красоты.