Лиль вежливо улыбнулась ворону и трижды постучала в дверь подвешенной на шнурке колотушкой — для того чтобы вас принять, будьте так любезны.

— Войдите! — сказала нюхалка, которая поднималась по лестнице за ней по пятам.

Лиль и вошла, специалистка за нею. В лачуге было на метр воды, и передвигаться, чтобы не попортить мастику пола, приходилось на плавучих матрасах; Лиль осторожно взяла курс на обитое потертым репсом кресло, предназначенное для посетителей, в то время как нюхалка лихорадочно вычерпывала воду и выливала ее из окна проржавевшей насквозь кастрюлей. Когда вода спала, она, в свою очередь, уселась за нюхательный столик, на котором покоился ингалятор из синтетического хрусталя. А под ним, пригвожденная к блеклому сукну его весом, лежала без памяти большая бежевая бабочка.

Нюхалка приподняла инструмент и, брезгливо поджав губы, подула на бабочку. Затем, отставив свой аппарат налево, вытащила из-за корсажа обливающуюся дымящимся потом колоду карт.

— Вам как, на полную катушку? — спросила она.

— У меня мало времени, — сказала Лиль.

— Тогда на полкатушки с остатком? — предложила нюхалка.

— Да, и остатки, — сказала Лиль в надежде, что они будут сладки.

Бабочка начала слегка подрагивать. И издала легкий вздох. Колода таро расточала запах зверинца. Нюхалка быстро выложила на стол шесть первых попавшихся карт и свирепо в них внюхалась.

— Черт возьми, черт возьми, — сказала она. — Я не учуиваю в вашем раскладе ничего особенного. Плюньте-ка на землю, надо посмотреть, и наступите ногой.

Лиль подчинилась.

— Теперь уберите ногу.

Лиль убрала ногу, а нюхалка зажгла маленькую бенгальскую свечку. Комната наполнилась светящимся дымом и ароматом зеленого пороха.

— Так-так, ну вот, — сказала нюхалка. — Теперь вынюхивается куда яснее. Чую для вас новости о ком-то, к кому вы расположены. И еще деньги. Незначительная сумма. Но как-никак деньги. Ничего, очевидно, сногсшибательного. Называя вещи своими именами, можно, пожалуй, даже сказать, что ваше финансовое положение не изменится. Подождите.

Она выложила поверх первых шесть новых карт.

— Ага! — сказала она. — В точности то, что я и говорила. Вам придется слегка поистратиться. Но зато письмо, оно затронет вас очень близко. Быть может, ваш муж. А это означает, что он с вами поговорит, ведь было бы, право, довольно странно, если бы ваш муж написал вам письмо. Теперь дальше. Выберите карту.

Лиль взяла первую попавшуюся, на сей раз пятую.

— Смотрите-ка! — сказала нюхалка. — Не это ли точное подтверждение всего того, что я вам предсказала! Большое счастье для кого-то из вашего дома. Он найдет то, что ищет уже очень давно, после болезни.

Лиль подумала, что Вольф не зря построил машину и что наконец-то его усилия будут вознаграждены, но — побереги печенку!

— Это правда? — спросила она.

— Самая что ни на есть достоверная и официальная, — сказала нюхалка, — запахи никогда не лгут.

— Да-да, я знаю, — сказала Лиль.

В этот миг обесцвеченный ворон постучал клювом в дверь, варварски имитируя прощание славянки.

— Мне надо пошевеливаться, — сказала нюхалка. — Вы и в самом деле настаиваете на остатках?

— Нет-нет, — сказала Лиль. — Мне достаточно знать, что мой муж получит наконец то, что ищет. Сколько я вам должна, мадам?

— Дюжину плюх, — сказала нюхалка.

Матерая бежевая бабочка на глазах оживала. Вдруг она поднялась в воздух. Летела она тяжело, неуверенно, как самая немощная летучая мышь. Лиль отшатнулась. Ей стало страшно.

— Чепуха, — сказала нюхалка.

Она выдвинула ящик и вынула револьвер. Не вставая, прицелилась в бархатистую тварь и выстрелила. Раздался мерзкий хруст. Бабочка, пораженная прямо в голову, сложила крылья на груди и безучастно спикировала вниз. С мягким стуком она шмякнулась на пол, поднялась пыль шелковистых чешуек. Лиль толкнула дверь и вышла. Ворон вежливо с ней попрощался. Следующая посетительница ждала своей очереди. Маленькая худая девчушка с беспокойными черными глазами, сжимавшая в чумазой руке монетку. Лиль начала спускаться по лестнице. Чуть поколебавшись, девчушка двинулась за ней следом.

— Простите, мадам, — сказала она. — Она говорит правду?

— Да нет же, — сказала Лиль, — она говорит о будущем. Это, знаете ли, совсем не одно и то же.

— Это заслуживает доверия? — спросила девчушка.

— Это иногда заслуживает доверия, — сказала Лиль.

— Меня пугает ворон, — сказала девчушка. — А дохлая крыса противно воняет. Терпеть не моту крыс.

— Я тоже, — сказала Лиль. — Но на этой нюхалке не разоришься… Ей не по средствам дохлые ящерицы, как у разнюхивательниц высокого полета.

— Тогда я возвращаюсь, мадам, — сказала девчушка. — Спасибо, мадам.

— До свидания, — сказала Лиль.

Девчушка быстро взобралась обратно по искореженным ступенькам. Лиль торопилась поскорее вернуться домой, и на всем пути скорченные горбункулы бросали сверкающие блики на ее красивые ноги, в то время как день начинал наполняться просыпанными дорожками янтаря и пронзительным сумеречным стрекотанием.

Сенатор Дюпон ширил шаг, ибо Вольф шел быстро, и хотя у сенатора было целых четыре лапы, а у Вольфа вдвое менее, но зато каждая была втрое длиннее, отчего сенатора и одолевала потребность время от времени высовывать язык и издавать «фух», «фух», дабы поведать миру об одолевшей его усталости.

Почва постепенно стала каменистой, теперь ее покрывал жесткий мох, прошпигованный крохотными, схожими с шариками душистого воска цветочками. Меж стеблей летали насекомые, они вспарывали цветы ударами мандибул, дабы испить налитого внутрь. Для того чтобы глотать хрустящих букашек, сенатор даже и не останавливался, а лишь время от времени на ходу подпрыгивал. Вольф шел широченными шагами, сжимая в руке пентюклюшку, а его глаза обшаривали окрестность с тщанием, которое позволило бы разобраться в подлиннике Калевалы. В поисках наилучшего места для прекрасного облика Лиль он перетасовывал видимое с тем, что уже хранилось у него в голове. Раз-другой он даже попытался включить в пейзаж изображение Хмельмаи, но какой-то полуосознанный стыд побудил его убрать этот монтаж. С некоторым усилием он сумел сосредоточиться на мысли о гавиане.

К тому же по разнообразным показателям, таким, как спирали помета и полупереваренные ленты для пишущей машинки, он распознал близость животного и приказал оживленному и взволнованному сенатору сохранять спокойствие.

— Выследили? — выдохнул Дюпон.

— Естественно, — прошептал в ответ Вольф. — А теперь — шутки в сторону. Оба на брюхо.

Он распластался по земле и медленно пополз вперед. Сенатор пробормотал было: «Оно дерет между ляжек», но Вольф велел ему замолчать. Через три метра он вдруг заметил то, что искал: большой, на три четверти ушедший в землю камень, в котором сверху была проделана маленькая совершенно квадратная дыра, открывавшаяся как раз в его направлении. Он подобрался к камню и трижды стукнул по нему клюшкой.

— С четвертым ударом как раз пробьет час!.. — сказал он, подражая голосу Господина.

Он ударил в четвертый раз. В тот же миг обезумевший гавиан выскочил, судорожно гримасничая, из норы.

— Смилуйтесь, Владыка! — запричитал он. — Я отдам брильянты. Даю слово дворянина!.. Я ни в чем не повинен!.. Уверяю вас!..

Сверкающий от вожделения глаз сенатора Дюпона разглядывал его, если так можно выразиться, облизываясь. Вольф уселся и уставился на гавиана.

— Попался, — сказал он. — Сейчас всего лишь полшестого. Ты пойдешь с нами.

— Фига с два! — запротестовал гавиан. — Не пойдет. Это не по правилам.

— Если бы было двадцать часов двенадцать минут, — сказал Вольф, — а мы находились здесь, с тобой уже всяко было бы все кончено.

— Вы пользуетесь той информацией, которую выдал один из предков, — сказал гавиан. — Это подло. Вы же прекрасно знаете, что у нас ужасная часовая восприимчивость.