Я спал беспокойно, мучимый кошмарами, и, несмотря на усталость, проснулся гораздо раньше Шейлы, потому что смутно чувствовал, что мне надо обязательно уйти прежде, чем она станет задавать новые вопросы, прежде, чем давешний разговор не примет плохой оборот. Малыш спал в соседней комнате и надо было поторапливаться, потому что его сон не сопротивлялся уличному шуму, поднимавшемуся около семи часов утра.

Я наскоро побрился, сменил исподнее и бросил и лакированный сундук вчерашнее белье. Я надел легкий костюм и вышел. Позавтракал я в кафе. Торопиться было некуда. Надо было как-то убить целый день, прежде чем заступить на работу у Ника.

Я вошел в телефонную будку и позвонил Шейле.

— Алло?

Голос ее был встревоженным.

— Алло, это Дан, — сказал я. — Доброе утро.

— Ты не завтракал?

— Мне надо было выйти, — объяснил я. — По тому делу, о котором я говорил тебе вчера вечером.

Она не ответила, и я покрылся холодным потом, испугавшись, что она сейчас повесит трубку.

— Ах да! — сказала она наконец. — Припоминаю.

Она произнесла это ледяным тоном.

— Я не вернусь, — сказал я. — Пойду прямо Нику. Много кого надо повидать нынче утром.

Тут она повесила трубку. Ну, ладно. Я тоже повесил трубку и вышел из будки.

Не так-то просто убить время до пяти часов вечера.

Можно погулять, сходить в кино.

Поискать квартиру.

При этой мысли я усмехнулся. Но не очень-то весело. Еще одно смешное напоминание, словно покалывание живой раны, но такой пустяковой, что стыдно придавать ей значение.

Я пытался не думать о том, что так сильно меня мучило. Настолько сильно, что мне, словно человеку, пережившему настоящую катастрофу, удалось отдалиться от этих мыслей, прогнать их, как будто мне почти все равно.

Вначале я боялся Ричарда. Я рисковал все потереть: мое положение, жену, сына — всю мою жизнь. Я провел несколько дней в страхе и попытался сделать все, что мог. А потом я решил бросить ему вызов, встретить брата лицом к лицу.

Вот и встретил. Только, как назло, он был не один. Вместе с ним я встретился и с самой сокровенной глубиной своей души. Да, теперь я боялся себя самого. Опасность исходила из моего собственного тела, восставшего против своего хозяина, движимого инстинктом, который я отказывался признать.

Пускай Ричард выдаст меня, и я потеряю свое положение, жену, сына. Пускай. Но если я останусь самим собой, есть шанс все вернуть обратно.

Но если плоть моя предаст меня, то не останется ничего.

Я обернулся на какую-то девку, слишком хорошо одетую для этого квартала, да тем более в столь ранний час. Светило солнце. Я еще жил. Я подумал о Шеиле.

Я еще жил, но стал импотентом.

Я вошел в какой-то бар. Бармен был в одной рубашке, опоясанный белым передником. Он вытирал стойку замызганной тряпкой. По кафельному полу были разбросаны опилки.

— Виски! — сказал я. Он молча обслужил меня.

— Чудный денек, — сказал я, — Чего там новенького про матч?

— Ничего особенного не слышал, — сказал он. — Знаю лишь то, что и все.

— С Бобом Уитни никакого риска.

— Он их всех уделает, — сказал бармен. Не больно-то он болтлив.

— Чем бы таким в этом городе заняться в восемь часов утра? — спросил я.

— Ничем, — ответил бармен. — Разве что пойти работать.

— Мне до пяти нечего делать, — сказал я и залпом опрокинул стакан.

Да, нелады у меня со спиртным.

Лестница за стойкой вела на второй этаж. Оттуда доносилась возня половых щеток, веников и ведер. Уборка. Я поднял взгляд и увидел черно-белый ситцевый халат толстой негритянки, стоящей на последней ступеньке. Ее необъятный зад ритмично колыхался.

— Еше виски, — сказал я бармену. Чем заняться в восемь утра? Я увидел музыкальный ящик.

— Что там за музыка? — спросил я.

— Не знаю.

Он меня так обескуражил, что я решил дальше не иастаивать.

— Сколько с меня?

— Доллар, — сказал он.

Я расплатился и вышел. Дошагал до ближайшей станции метро, купил газету и стал ждать поезда. Набито было до отказа. Но так я себя чувствовал менее одиноким. И все куда-то ехали. Все что-то собой представляли. А я ехал никуда, я был на границе двух рас, и обе они были готовы оттолкнуть меня, В газете читать было нечего. Выходя, я оставил ее в вагоне.

Вышел я недалеко от Гарлема, как бы случайно.

Я вошел в первую попавшуюся прачечную-чистку.

— Добрый день, — сказал я.

— Добрый день, сэр.

Их было двое: еврей и его помощник. Я разделся в кабинке и стал ждать, пока мои брюки будут готовы. Я силой заставлял себя сидеть там. Но так хоть убью с полчаса. А что еще придумать? Башмаки почистить? Пять минут.

Пойти перекусить? Тоже недолго.

Девку. Белую девку. Чтобы знать наверняка. Чтобы попробовать.

Теперь я был весь в нетерпении.

— Пошевеливайтесь, — крикнул я хозяину лавки. — У меня свидание с Бетти Хаттон, актрисой.

— Я вам дам немного льда, чтобы освежиться, — ответил он в том же тоне. — Сейчас будет все готово. Но не пораньте ее: ваши брюки режут, что твоя бритва.

— Сяду ей на колени, — сказал я.

— Сзади тоже режет, — сказал хозяин.

Я не стал продолжать. Этот тип был полной противоположностью бармену, уж слишком трепется. Я продолжал ждать, думая ни о чем. Ни о чем. кроме как о белой девке.

Я знал, где такую найти. Одна из тех, что шьются у Ника, хила совсем рядом. Я подвозил ее домой в среднем раз в неделю. Настоящее золотое дно, эта девка. Везет же Нику. Но я все же минут пять провел у чистильщика.

Она сама мне открыла дверь, протирая глаза.

— Привет! — сказал я ей. — Одна?

— За кого ты меня принимаешь.

— За подружку, — сказал я. — Войти можно?

— Конечно.

— Не мешаю?

— Одеваться я могу и перед тобой, — сказала она, — не правда ли?

— Э! — сказал я, — не спеши одеваться.

Она посмотрела на меня, прищурив глаза, и откинула назад закрывавшую лицо челку.

— Чего тебе понадобилось? — сказала она. — Первый раз вижу тебя здесь так рано.

Я положил шляпу на стол и сел рядом с ней.

— А ты ничего, — сказал я.

— Сама знаю, какая я. Тоже мне новость.

— Вполне ничего, — сказал я.

— Странный ты сегодня. Дан.

— Недовольна? — сказал я.

— Чем недовольна?

— Ну, что я пришел…

— Ты лучше скажи, зачем пришел.

— Брось упираться, — сказал я.

Она была совсем рядом, рукой дотронуться можно, и я притянул ее к себе. Она даже не попыталась запахнуть халат и подчинилась без малейшего сопротивления.

— Странный ты тип, Дан, — сказала она.

— Почему это?

— Никто о тебе ничего не знает у Ника…

— А что надо обо мне знать?

Она медлила с ответом, а я уже расстегивал ей лифчик. Ей было лет девятнадцать. Не больше. У Ника всегда бывает свежатинка.

— Откуда ты родом?

— Оттуда…— ответил я, неопределенно махнув рукой.

— Из Чикаго?

— Угу.

— Смешно, — прошептала она. — Они всегда сначала напиваются, а потом уж к нам лезут. Как будто без этого не решаются.

— Вы их неплохо выставляете, — сказал я.

— Но не тех, которые нам нравятся, — ответила она с вызовом и приблизилась ко мне.

Я все сидел на столе, как раз удобно, чтобы целовать ей груди. Это заняло добрых пять минут. Она закрывала глаза и прижималась к моим губам душистой кожей. Я собирался уже раздеть ее догола одним движением, но она меня опередила. Я уже снял с нее, из-под халата, прозрачный лифчик. Живот был совсем без волос, голый и золотистый.

— Странный ты…— повторила она, высвобождаясь. — Что, так на столе и будешь сидеть?

— А ты откуда родом? — спросил я в свою очередь.

— Из Бруклина.

Она засмеялась и потянула меня за руки, чтобы поднять со стола.

— Не стану врать, что родилась в самом шикарном доме на юге от Центрального парка.