– Похоже, настраиваешься вытаскивать что-то бесконечное? – уточнил Мытарин,

Сеня кивнул блестящей плешью и легко, как молодой, поднялся с корточек.

– На всякий случай непредвиденности, Степан Яковлевич. Меньший минимум из большого максимума протяженности сделаем в любой период времени. Дар природы надо беречь.

– Молодец! – засмеялся Мытарин. – Идем послушаем допрос главного героя этого чуда. Надо же отмочить такое!

Сеня оглянулся и увидел на бугре, кроме водовозки, красной пожарной машины и директорского мотоцикла ИЖ, «жигуленка» с синей мигалкой на крыше. Рядом с ним стояли Парфенька с Витяем и двое милиционеров – длинномерный подполковник Сухостоев и короткий Федя-Вася, участковый старшина, перепоясанный ремнем и плотно притянутый к желтой пистолетной кобуре. Законная фамилия у него Пуговкин, но все, как обычно в Хмелевке, звали по-уличному Федей-Васей, перестроив так его имя-отчество.

История поимки рыбы, которую излагал Парфенька, не занимала Сеню, и он, постояв из вежливости рядом с Мытариным, отошел в тенечек под ветлу, где дремал кривоносый пожарник. Витяй тоже заскучал под стальным взглядом Сухостоева и ушел вслед за Сеней – полежать на прохладе, покурить.

А Мытарин с какой-то детской любознательностью слушал Парфеньку, вникал во все вопросы, которые задавал Федя-Вася, и с улыбкой поглядывал на неприступно молчащего Сухостоева, который все еще не мог поверить в реальность свершившегося.

– А протокол для чего? – спросил Мытарин.

– Для порядка, – сказал Федя-Вася, не привыкший удивляться. Поправил на капоте «жигуленка» блокнот и, прежде чем продолжить допрос, разъяснил: – Что такое протокол? Документ, Какой документ? Следственный. На какие вопросы отвечает следствие? На главные семь вопросов: что? кто? где? когда? как? при каких обстоятельствах? с какой, целью?

В отличие от многодумного Сени Хромкина, занятого изобретательством и мировыми вопросами, Федя-Вася был трезвый практик жизни и считался самым кратким и отчетливым человеком – он рассуждал в форме вопросов и ответов.

– Какая леска на спиннинге? – спросил он Парфеньку.

– Хорошая, – сказал Парфенька. – Плохая лопнула бы.

– Отвечать не вообще, а конкретно: сечение? производство? фирма изготовления?

– Да японская, миллиметровка, поводок стальной. А блесна белая, из серебряной ложки. Пелагея залает, если увидит.

– Это к делу не относится.

– Как не относится, когда на серебряную блесну взяла!

– Пелагея не относится, а не блесна.

– Ложка-то Пелагеина, чудак-человек. А я Пелагеин супруг, муж, короче сказать. Не относится! Кого хошь спроси, все так же скажут.

– Ты должен пререкаться на допросе? Не должен. Вот и отвечай на мои вопросы.

– А я что делаю! – Парфенька снял заячий пестрый малахай, вытер им вспотевшее лицо и опять надел. Он еще робел под грозным взглядом подполковника Сухостоева, начальника всей районной милиции, но участкового Федю-Васю уже не боялся совсем и без робости глядел на директора совхоза Мытарина.

Федя-Вася, однако, продолжал нажимать:

– В районной газете сообщалось, что ты мечтаешь поймать трехметровую щуку. Было такое или это придумали Мухин и Комаровский?

– Было.

– А почему поймал длиннее задуманной?

– Такая попалась.

– Но ты, наверно, втайне мечтал о такой или это она сама явилась, бесконечная?

– Мечтал. – Парфенька виновато опустил голову: тут он сознавал, что пересолил, не надо мечтать так далеко. Что ему, больше всех надо? Но ведь не для себя хотел – для родимой Хмелевки.

– На сколько метров ты мечтал?

– В длину?

– Не в ширину же.

– Ширину я прикидывал обыкновенную, а то не вытащишь.

– Мы о длине говорим.

– Длина сперва виделась на три метра, потом стала расти и сделалась такая большая, что и сказать нельзя и руками не разведешь, потому что какие тут надо руки, когда немыслимая протяженность без конца, без краю.

Сухостоев наконец разомкнул тонкие губы:

– Голову надо проветривать, Парфеня.

– Как так?

– Малахай почаще сымай, вот как, особенно летом. Натворят черт знает что, а милиция разбирайся. – И Сухостоев полез на цистерну рыбовозки еще раз убедиться в нелепой реальности.

– Вытащим, – успокоил его Мытарин. – Мой механик вон уж и план составил,

– Я знал, что приноровится, – обрадовался Парфенька. – Сеня такой, завсегда выручит. Только поскорей давайте, а то она задохнется.

– Воду чаще меняйте.

– Это мы знаем, Степан Яковлевич. Скажите только, чтобы пожарника отсюда не сымали. Ладно?

– Сделаем,

Федя-Вася сердито постучал двуствольной ручкой по капоту «жигуленка»:

– Мы занимаемся чем? Допросом. А вы делаете что, товарищ Мытарин? Отвлекаете допрашиваемого. Прошу отойти.

– А почему, собственно, допрос? Преступник, что ли? Он подвиг совершил, настоящий трудовой подвиг.

– : Это еще неизвестно.

– Как неизвестно? Вот она, рыба, перед вами. Видели когда-нибудь такую?

С цистерны мягко спрыгнул на траву подполковник Сухостоев, похлопал ладонью об ладонь, отряхивая возможную пыль.

– Видели, товарищ Мытарин, видели, – сказал он с усмешкой. – Я лично еще раз осмотрел. Подвиг это или преступление – дело не наше, определят потом. А протокол никогда не помешает. Так, старшина?

– Так точно, товарищ подполковник.

– И если представят Шатунова к награде, мы не против, получай; захотят наказать – протокол допроса, вот он, готовый. А наказания, товарищ Мытарин, бояться не надо. Каждый человек отбывает на земле свой срок. Так, старшина?

– Так точно, товарищ подполковник.

– Продолжайте допрос

– Слушаюсь.

Мытарин покачал красной и большой, как котел, головой в шлеме, улыбнулся:

– Ну деятели! – Взял свой мотоцикл за рога, выкатил на тропу, вставил ключ зажигания. – Сеня, поехали за техникой. А тебе, подполковник, советую поставить тут пост и содействовать спасению рыбы. Дело это не частное и не совхозное, а государственное. Или закон об охране природы тебя не касается?

Сухостоев сказал, что на шантаж его не возьмешь, но никто его уже не слышал: Мытарин ударил ногой по педали кикстартера, мотоцикл зататакал, как пулемет, и отрезал милиционера с Парфенькой стеной синего дыма. Когда дым рассеялся, Мытарина и Сени уже не было, по дороге, удаляясь, катилось шумное пылевое облако. Скоро оно затихло, померкло и растаяло у горизонта в небесной синеве.