Вячеслав Пьецух

Мужчины вышли покурить...

Мужчины вышли покурить сразу после того, как тетя Маша завела дедовский патефон (Энерготрест аккуратно отключал в поселке электричество после пяти часов вечера из-за повальных неплатежей) и женский пол нацелился танцевать; Зина Попова схватилась с Анной Жмыховой, Галина Прическина (*2) с Верой Сидоровой, тетя Маша танцевала сама с собой. Курить мужчины устроились на новой веранде, только что пристроенной Николаем Прическиным к своему дому по улице Бебеля, N_8 (*3), еще пахнувшей свежим деревом и как будто маринованным чесноком. Выпили к тому времени предостаточно, можно сказать, даже и чересчур, да еще хозяин прихватил с собой на веранду четвертную бутыль свекольного самогона, и поэтому между мужчинами сразу завязался взбалмошный разговор.

Начал его парикмахер Попов, беженец из Баку, недавно осевший в поселке и оттого искавший расположения старожилов.

- Вот в данном климатическом поясе, - сказал он, - уже заморозки случаются по утрам, а, например, в Ленинакане сейчас хоть из дому не выходи, - такая стоит жара. Я вообще много где побывал, и в Ленинакане, и в Гурьеве, и в Дербенте, и в Красноводске, и даже в Улан-Удэ (*4).

- Подумаешь, в Улан-Удэ он бывал... - сказал Сидоров с желчью в голосе. - У нас вон Колька Прическин в Париж ездил, и то молчит!

- Как?! - изумился Попов. - Неужели ты, Николай, действительно был в Париже?

Прическин ему в ответ:

- Даже не знаю, как и сказать. С одной стороны, я точно был в Париже от профсоюза железнодорожников, а с другой стороны, я в Париже, можно сказать, что не был (*5). Ты понимаешь, привезли нас, то есть делегацию победителей социалистического соревнования, на однодневную экскурсию в Париж, поселили в гостинице и сразу повели осматривать кладбище Пер-Лашез. Это сейчас за границей все первым делом разбегаются по магазинам, а тогда нас как советских людей, наследников славы парижских коммунаров, первым делом повели на кладбище Пер-Лашез. Ну, гуляем мы между надгробиями, и вдруг в нашей делегации открывается недочет: исчез председатель житомирского горкома профсоюзов, как сквозь землю провалился, нету его и нет. Собрали нас всех как раз у Стены Коммунаров, велели ни под каким видом не двигаться с места и стали его искать. Так мы и просидели на кладбище дотемна, а утром назад в Москву. Но вообще Пер-Лашез произвел на нас потрясающее впечатление: везде прибрано, памятники богатые, кресты у них в голубое не красят, - ну, одним словом, отсталая мы страна!..

- Кстати, о покойниках, - вступил Жмыхов. - На прошлой неделе в районе хоронили одного незаурядного мужика. Раньше он жил в Москве и был председателем отделения ДОСААФ. Потом его посадили, и после освобождения он переехал на жительство в наш район. Характерна история этой его посадки... Вдруг, елки зеленые (*6), открывается, что в одном детском садике постоянно воруют мясо. В этот садик ходила дочка одного капитана милиции, а то, конечно, никто бы не вздрогнул на этот счет. Целый год бились органы в поисках вора, засады устраивали, даже метили мясо изотопами, - все впустую! Нашли вора только после того, как в этом детском садике произошло массовое отравление сальмонеллезом: пострадали семьдесят ребятишек, три воспитательницы, одна работница пищеблока и - елки зеленые - этот самый председатель отделения ДОСААФ... (*7)

- Кстати, о местах лишения свободы, - сказал Сидоров и залпом выпил стакан свекольного самогона. - Я когда отбывал наказание под Ухтой, отправили нас как-то на дальнюю командировку, лес валить на шпалы, и дали сухой паек. Ну, поели мы паек, а больше ничего не дают, потому что машина с продуктами, как потом оказалось, заехала в болото и потонула. Три дня мы не ели и вот возвращаемся на зону голодные, как собаки...

- Погодите, мужики, - вдруг сказал Жмыхов. - Вон Сорокин идет, алкаш...

Вдоль поселковой улицы действительно брел мужичок Сорокин, миниатюрное существо лет сорока пяти. Он был крепко пьян и тем не менее двигался избирательно, аккуратно обходя лужи и в особенно топких местах балансируя на манер циркового канатоходца. Уже наметились сумерки, патефон в доме наигрывал "Брызги шампанского", на соседнем дворе громко бранились, где-то неподалеку кричал петух (*8).

- Эй, Сорокин! - закричал Жмыхов. - Ты же в завязке, гад?! Ты же вчера родиной клялся, что в рот не возьмешь вина?!

Сорокин не спеша подошел к калитке, оперся о нее локтями и вдруг заплакал.

- У меня мама умерла в Омске, - сказал он сквозь всхлипывания, - ну как тут не выпить, ты сам посуди, Иван?!

И опять же вдруг, вроде бы ни с того ни с сего, Сорокин радостно улыбнулся и сообщил:

- Сейчас иду мимо автостанции и вижу: в кустах наша почтальонша пьяная валяется с голым задом. По всему видать, кто-то попользовался старушкой...

- Ах ты, пень! - сделал ему нагоняй Николай Прическин. - У него мать умерла, а он, поганец, улыбки строит!..

- Ну, положим, она не сегодня умерла.

- А когда?

- Ну, положим, полгода тому назад. Но ведь все равно беда, ты сам посуди, Иван?! (*9)

С этими словами Сорокин протяжно вздохнул, утер рукавом глаза и пошел дальше своей дорогой.

- Стало быть, возвращаемся мы на зону голодные, как собаки, - продолжал Сидоров, - и поэтому не удивительно, что я с голоду сожрал шахматы наших урок...

- В плане? - заинтересованно спросил Жмыхов.

- В плане, что у наших урок шахматы были сделаны из хлеба - я их поэтому и сожрал. Конечно, урки мне отомстили люто: они у меня, суки такие, золотой зуб выдернули пальцами, как щипцами! Зуб был литого золота, я его в карты выиграл в девяносто втором году. Ну, залепил я дырочку пластилином и так до самого освобождения и ходил.

- Хорошо тут у вас, - с грустью сказал Попов, - прохладно, петухи поют, а в Азербайджане, представьте, идет резня... (*10)

- Кстати, о шахматах, - сказал Жмыхов. - Что-то я не пойму: вот Карпов постоянно играет черными защиту Нимцовича и всю дорогу проигрывает - так чего ж он ее играет?!

- А потому что он русской национальной принадлежности, - подсказал Николай Прическин, - да еще родом из города на Неве. Вот если бы у него была фамилия Каспаров и родился бы он в Баку, то играл бы черными защиту Гринфельда и был бы непобедим.

- Каспарова, пожалуйста, не трожьте, - строго сказал Попов.

- А чего ты его, собственно, защищаешь?! - слегка возмутился Сидоров. Каспаров твой, если хочешь знать, такой химик, что я бы с ним в карты играть не сел.

- А он в карты и не играет.

- И зря! Лучше бы он в карты играл, потому что в шахматах нужна не хитрость, а определенная голова!

- Да ты чего выступаешь-то, сукин сын?!

- Это я-то сукин сын?!

- Как минимум!

- Ты давай, парень, отвечай за свои слова, не то, неровен час, я тебе вот этой посудиной голову проломлю!

На несчастье, четвертная бутыль свекольного самогона в этот момент находилась в руках у Сидорова, и через пару горячих препирательств он таки исполнил свою угрозу. В результате среди дам, по-прежнему, как ни в чем не бывало, танцевавших в доме под дедовский патефон, образовалась одна вдова (*11).

Авторские комментарии

1. Мужчины вышли покурить... - Необязательные названия в этом роде... нет, не то.

Двадцать лет обманываешь читателя, обманываешь, а потом понимаешь, что так нельзя. Вернее, настоятельно требуется хоть однажды показать ему закулисную область литературы, изобличить все лукавство этого производства, обнаружить многочисленные уловки, условности, предрассудки, без которых не обходится словесное мастерство. Искусство искусством, а совесть берет свое.

Стало быть, необязательные названия в этом роде, как правило, говорят о неумении определиться с характером и сущностью литературного вещества. Если писатель точно знает, о чем он хочет поведать миру, то и название у него обязательно будет точное, единственное, неукоснительно работающее и технически и на художественную идею. Например, оно задаст тон, укажет генеральную линию, а в редких случаях даже обеспечит проникновение в такие глубины, которые автор едва наметил. Посему правильнее было бы назвать этот рассказ "Разоблачение жанра", но он почему-то сам собой назвался "Мужчины вышли покурить..."