Да и как их не выболтать? Ведь до чего все здорово наловчились писать. Все закручено в тугой узел. Никаких параллельных или, положим, тупиковых ветвей. Один неверный намек - и развязка как на ладони. Вот хотя бы рассказ Алена Норса "Эликсир Коффина". Что я могу сказать о нем, не раскрывая, как в том анекдоте, инкогнито дворника? Ну, подумаешь, три медика изобрели сыворотку от насморка! Стоит ли из-за этого писать рассказ? Даже если сыворотка навек избавила человечество от простуды! Но, если рассказ написан, да еще переведен с английского на русский и включен в сборник, значит, есть в нем еще что-то, кроме текущих носов и слезящихся глаз? Есть-то оно есть... Да как об этом сказать, чтобы... Одним словом, нелегкая это задача - сказать о произведении нечто, не сказав, в сущности, ничего. И тем не менее ее приходится каждый раз решать заново. Роберт Шекли вот высадил на необитаемую планету двух зверски голодных космонавтов ("Где не ступала нога человека"). Они съели, аккуратно разрезав пополам, последнюю редиску и отправились на поиски чего-нибудь съедобного. Любой писатель-реалист ясно и конкретно описал бы такой вполне возможный в недалеком будущем случай. Завязка вроде бы строго детерминирует развязку: а) космонавты нашли еду и, поковыряв во рту зубочисткой, возобновили прерванный полет; б) космонавты не нашли еды и умерли в страшных мучениях. Третьего как будто не дано. Но не таковы писатели-фантасты. Они всегда найдут третье, а если захотят, то и четвертое, и пятое. Раскрыть секрет Шекли можно, лишь прочитав его рассказ, но вот этого-то автор антипредисловия вам и не рекомендует.

Но у Шекли, несмотря на стремительные повороты сюжета, все более или менее определенно. Если что действительно было, он так и пишет, что оно, дескать, было, а уж чего не было, того, извините, и не могло быть. Зато другие писатели любят подпустить туману. Тут уж вы не можете точно сказать, где действительные события, а где наваждение или, еще раз простите, просто пьяный бред. И воистину, если рассказ "Домовой мостильщика Гоуски" Карела Михала начинается с того, что герой напился во вторник и пьяный идет под дождем домой, и кончается тем, что Гоуска пьяный идет под дождем домой, то, положа руку на сердце, можете вы поручиться за показания такого человека? Я не могу. Этот самый мостильщик Гоуска и в завязке и в развязке видит, как блестит в дождевых струях проклятое, в крапинку яйцо. Это же дает нам право полагать, что все события, описанные чешским писателем, происходили лишь в затуманенной голове Гоуски, который, кстати, обычно напивался не по вторникам, а по субботам. Может, и не брал он в руки того проклятого яйца и не высиживал черного цыпленка с зелеными (опять намек на Люцифера) глазами! Как хочешь, так и понимай.

Примерно такая же обидная дилемма ставится перед читателем в рассказе Роберта Артура "Упрямый дядюшка Отис". Старый хрыч Отис, видите ли, мог вдруг заупрямиться и отказаться признать существование чего угодно. Вроде бы здравомыслящим людям на это и наплевать, но отрицание Отиса приводило к очень тяжелым последствиям. Поэтому, когда несносный дядюшка вдруг засомневался насчет звезд, родственникам пришлось принять спешные меры. Что проистекало из дядюшкиного отрицания и какие санкции употребили родственники, остается, конечно, на совести автора. Не в этом дело. В конце концов, на фантастику надо делать скидку. Главная обязанность писателя это ясно сказать, было такое или нет. Роберт Артур не хочет говорить ясно. Герой, oт лица которого ведется рассказ об Отисе, племянничек старикашки, кончив повествование, обводит всех глазами в ожидании, что кто-нибудь поднесет ему рюмочку (?!). Опять проклятая неизвестность...

Роберт Лафферти ("Неделя ужасов") обратился к волшебной сказке XX века. Странное действие оказывает на нас сказка. Это как 31 июня. И знаешь, что быть того не может, и все же идешь на блестящую приманку, как зимний окунь на мормышку. Сказка пробуждает спящего в каждом человеке ребенка. Но разве это дело - будить детей? Вот почему я и вынужден заявить, что, хотя такие сказки могут вызвать веселый смех и очаровать своей поэтичностью, читать их не следует, потому что все связанное с так называемым волшебством - чистой воды обман. То же можно заметить и о сказках про роботов, хотя они не волшебные, а кибернетические. В наше время, когда сложные приборы (телевизор, пылесос, холодильник и стиральная машина) способны свести человека с ума своими электрокапризами, нам не хватает только механических сказочных персонажей! Будь моя воля, я бы всех их разобрал на запчасти.

Роботы - ужасные типы! Но кибернэросы ("Блеск и нищета кибернэросов" Эрвина Дертяна) еще почище. Они забыли свою роль покорных слуг человека. Кибернэросы служат лишь божественному Эросу. Нет чтобы помочь по хозяйству. Увы, кибернэросы занимались только любовью. И еще как (об этом тоже не стоит читать)! Те же невинные мистификации, которые с их помощью проделывали люди, и, в частности, сам президент Новой Бургундии, конечно, крайне наивны. Любой волшебник класса Мальгрима и даже просто писатель-фантаст могут закрутить куда похлеще. Поэтому нечего удивляться, что, например, такой маг экстра-класса, как Станислав Лем, сам взял у себя интервью ("Автоинтервью").

Но мы, кажется, добрались до последнего (по расположению в сборнике первого) рассказа. Это "Остряк" Айзека Азимова. На мой взгляд, не ахти какой остряк этот гроссмейстер Меерхоф. Сидит и все время рассказывает мощнейшему электронному мозгу, по имени Мултпвак, ветхозаветные анекдоты. Каин, как известно, прикончил Авеля за меньший грех, но Мултивак терпеливо слушал. И, если бы сотрудник гроссмейстера не застал его за столь странной беседой и не настучал бы об этом в ФБР, никакого рассказа не получилось бы. Но он застал и, естественно, настучал. Именно это событие и привело в действие сложнейший сюжетный механизм, который обусловил оригинальную развязку. Суть ее сводится к тому, что - по крайней мере в нашем тысячелетии - анекдоты еще будут.

На этом можно было бы поставить точку, если бы не одно обстоятельство.