Джоан подняла голову.

– Наверное, потому, что не теряю надежды на то, что однажды ты поймешь, что я говорю правду, – порывисто ответила она. – Что ты хотя бы допустишь предположение о том, что Крис – твой сын.

– Он не мой сын, – ровным голосом произнес Филип. – Он совсем не похож на меня.

– Он совсем не похож и на Рона Кинни, – возразила Джоан, чувствуя себя ужасно несчастной. – Ну, послушай, Филип, разве я когда-нибудь лгала тебе?

– Когда сказала, что не спала с Роном Кинни, – последовал немедленный ответ.

– Потому что это правда.

– Но ты же не отрицаешь, что он занимался с тобой любовью, когда я нашел тебя?

Плечи Джоан поникли.

– Он пытался, это верно.

– Вот именно. – Филип бросил на нее презрительный взгляд. – Так почему же ты упрямо повторяешь, что между вами никогда не было сексуальных отношении?

Джоан покачала головой.

– Я не верю, что сделала это. Как бы то ни было, я… я боялась.

– Боялась меня?

– Того, что случится, если ты поверишь, что я изменила тебе.

– И ты не ошибалась. – Филип устало тряхнул головой. – Ты ведь говорила, что он даже не нравится тебе.

– Так и есть.

Но Джоан понимала, что битва уже проиграна. Она начинала и проигрывала ее вот уже на протяжении десяти лет. И что бы она ни сказала или сделала, это не способно было поколебать уверенности Филипа.

– Уже поздно, – резко произнес он. – А ты, похоже, не меньше измучена, чем Крис. Мне лучше уйти.

Джоан посмотрела на него.

– Но мы так и не поговорили.

– Нет. – Филип невесело усмехнулся. – По крайней мере, не о том, что действительно важно. – Он помолчал. – Я приду в другой раз. Когда не буду спешить, а ты не будешь полумертвой.

Губы Джоан тронула горькая усмешка.

– Ты умеешь польстить девушке, Филип. Я и забыла, каким галантным ты порой бываешь.

– Мне совсем ни к чему льстить тебе, Джоан. – Филип снял со спинки кресла куртку и накинул на плечи, а затем через силу добавил: – Ты сама знаешь, что чертовски привлекательна. И всегда была. Наверное, поэтому мне так нелегко поверить тебе. Рон или нет, но рано или поздно все равно нашелся бы кто-то, кто внес бы некоторое разнообразие в наш брак.

В восемь часов следующего утра Филип был уже за рабочим столом.

Он мог бы оказаться там и раньше, поскольку так и не ложился в постель. Большую часть ночи он провел, переключая каналы на огромном телевизоре, который Лори когда-то заставила его водрузить в спальне, и стараясь не думать о скандале, который она закатила ему в своей квартире, когда вернулась из ресторана в одиночестве.

Но именно так всегда и происходит, когда ты позволяешь жене, с которой намерен вскоре развестись, испортить себе приятный вечер, тоскливо думал он. Генри Чемберс и его жена были старыми друзьями Филипа, и он знал, что Лори надеялась с помощью четы известных дизайнеров позаботиться о своем будущем. Понимая, что рано или поздно она уже не сможет рекламировать нижнее белье на телевидении, Лори решила стать творцом и хотела показать мэтрам кое-какие эскизы в надежде, что те возьмут ее под свое крыло.

Бесполезная затея. Филип это знал. Не нужно быть Чемберсами, чтобы с первого же взгляда в по-детски беспомощных рисунках узнать руку полного дилетанта. Лори отлично справлялась, когда требовалось демонстрировать красоту своих форм, но даже понятия не имела, какого таланта и труда требует работа дизайнера. Возможно, образы, витавшие в ее голове, и заслуживали внимания, но передать их хотя бы на бумаге она была не в состоянии.

Филип предлагал ей посещать занятия в художественной школе, но она с порога отвергла эту идею. «Я ни за что не стала бы фотомоделью месяца, если бы признавала, что у меня нет того, что требуется для блестящей карьеры. Если другие это делают, так почему не смогу я!» – говорила она.

К тому, что Филип так и не приехал в ресторан, Лори отнеслась как к личному оскорблению. Несмотря на то что он послал записки с извинениями как Чемберсам, так и ей, причем в последнем случае записка сопровождалась огромным букетом роз, приобрести который в половине десятого вечера стоило Филипу больших усилий, Лори была в ярости.

Вернувшись домой и обнаружив там Филипа, она ничуть не успокоилась. Швырнула в него букетом и заявила, что он специально испортил вечер и что его больше волнует странноватая жена с ее сопливым мальчишкой, чем она.

Переубедить ее было невозможно, поэтому Филип подобрал букет и вышел из квартиры. Цветы он засунул в первую попавшуюся урну. Филип тоже злился, но даже не хотел разбираться, на кого больше – на Лори или на себя.

Вот почему он сидел за рабочим столом в пустом офисе, невидящим взглядом уставившись в бумаги и всей душой желая, чтобы вчерашнего вечера не было вовсе. И не только из-за ссоры с Лори. Они и раньше ссорились и, несомненно, будут ссориться впредь. Это было неотъемлемой стороной их отношений. Но вчера вечером Филип впервые понял, что сын Джоан не какая-то фигура на заднем плане, что это отдельная, самостоятельная и неповторимая личность.

До сих пор он едва перемолвился с ним десятком слов. Его деловые встречи с Джоан были краткими, поэтому он помнил Криса только как робкого малыша, выглядывавшего из-за юбки матери, или как угрюмого мальчишку, явно недовольного его присутствием.

Что ж, вчера вечером у него были все основания быть недовольным, признался себе Филип. По крайней мере, вначале. Но потом, после того как у них обнаружились общие интересы, они стали чуть ли не друзьями. Мальчик даже смеялся над тщетными усилиями Филипа угнаться за ним, а тот невольно восхищался способностью сына Джоан продумывать свои действия на три шага вперед.

Вот почему ему становилось так плохо, когда он вспоминал о случившемся. Филип с досадой хлопнул ладонью по столу. Проклятье, ему совсем не хотелось обижать этого ребенка! Не его вина, что Джоан никогда не говорила Крису правды, но он почувствовал себя чертовски виноватым, когда мальчик так сильно расстроился.

Это-то и было настоящей причиной его непоявления в ресторане. После того, что произошло, ему не хотелось общаться ни с кем, даже с Лори. И когда она вернулась домой и набросилась на него, обвиняя невесть в чем, он едва не вышел из себя. Искушение сказать ей, что свет не сошелся клином на ее маленькой ничтожной жизни, было так велико, что он поспешил уйти, прежде чем сделал то, о чем пожалел бы впоследствии.

Вот я и сожалею, мрачно сказал себе Филип. Он был слишком щедр с Джоан все эти годы, чтобы считать себя виноватым в том, что она держит сына в неведении. Что там говорил Крис? Что ему уже почти десять? Да. Он достаточно взрослый для того, чтобы понимать: люди, даже те, кого ты любишь, не всегда поступают так, как от них того ожидают. Из них двоих не он был предателем, а Джоан. Мать Криса предала их брак, изменив ему с другим мужчиной.

С Роном Кинни. Его лучшим – когда-то лучшим – другом. А Крис – результат этого предательства.

Глубоко погруженный в свои мысли Филип не заметил, что уже не один в комнате. Когда на его плечо опустилась рука, он испуганно выругался и со зверским выражением на лице повернулся к нежданному посетителю.

Дик Фелпс, его помощник, шутливо поднял вверх руки.

– Эй, дверь была открыта, – сказал он, обходя стол Филипа вокруг. – Я не хотел напугать тебя. – Он немного помолчал, словно ожидая прощения. – Ты сегодня рано. Бессонница?

– Что-то вроде этого. – Губы Филипа растянулись в невеселой усмешке. – Прости за грубость. Я был весь в своих мыслях.

– Должно быть, очень мрачных, судя по выражению твоего лица, – серьезно заметил Дик. – Я сварил кофе у себя. Хочешь?

Филип отодвинул стул от стола и встал.

– Да, – сказал он, проводя рукой по волосам. – Звучит заманчиво. Веди меня к нему.

Кабинет Дика, как и кабинеты всех руководящих работников компании, выходил одной из застекленных стен на большое помещение, где работали остальные сотрудники. Деревянные перегородки разделяли комнату на кабинки, дававшие их обитателям иллюзию уединения. Два-три художника уже были на месте и проглядывали эскизы поверх чашек с кофе – необходимого атрибута начала дня.