- Это плохо или хорошо?

- Не знаю... Но думаю, человек должен всегда оставаться самим собой.

- Вот мы и приехали, - сказал Волин, резко тормозя. - Конечно, вы правы... Но оставаться самим собой отнюдь не значит оставаться неизменным...

Снова на "Тускароре"

У берегов Симушира буйствовал осенний шторм. Ураган гнал с востока взмученные пенистые валы огромной высоты. Тысячетонными молотами они обрушивались на базальтовые скалы острова. Могучие удары разбушевавшегося океана заставляли содрогаться домики наземной базы "Тускароры". Нити холодного косого дождя хлестали в плотно закрытые окна. Протяжно ухал океан, свистел и завывал ветер; заслоненные ставнями стекла дребезжали от барабанной дроби дождевых струй. И, как лейтмотив чудовищной симфонии шторма, прорывался сквозь тяжелые удары волн и завывания урагана низкий вибрирующий звук - монотонный, стонущий, бесконечно унылый.

- Поет наша шахта-то, - радостно улыбаясь, говорил Кошкин. - Точно севастопольский ревун. Только посильнее... Вот закончим монтаж подъемника, закроем устье и замолчит. А мне даже жалко, что замолчит. Сейчас она как живая разговаривает... В хорошее времечко вы нас навестили, Роберт Юрьевич, продолжал Кошкин. - Посмотрите, настоящий курильский шторм.

- Не видел он их! - усмехнулся Анкудинов. - Чудак ты, Кошкин, погляжу я на тебя.

Анкудинов, Кошкин и прилетевший утром на Симушир Волин сидели в глубоких креслах в салоне наземной базы "Тускароры". Салоном называли угловую комнату самого большого здания наземной базы. Тут стояли два телевизора, рояль, магнитофон, радиола. По стенам тянулись стеллажи с книгами, пол был устлан коврами. Напротив двери между стеллажами находился большой мраморный камин. В камине, излучая приятную теплоту, пылали... электрические "поленья" изобретение Кошкина. Чтобы разжечь этот камин, достаточно было нажать кнопку. При нажиме второй кнопки по салону распространялся устойчивый аромат смолистой хвои. Плафоны, искусно скрытые в стенах, давали неяркий, ровный свет.

- А все-таки отлично, - пробормотал Анкудинов, пододвигая кресло к камину и грея руки над пылающими "поленьями". - Так и хочется кочергой их поворошить, чтобы искры полетели. А кочерги-то и нет...

- Была кочерга, - объяснил Кошкин, - пришлось убрать. Один приезжий из Москвы и впрямь захотел поворочать поленья. Сунул в них кочергу. Ну и сразу короткое замыкание.

- Доволен, Роберт, "Тускаророй"? - спросил Анкудинов, поглядывая исподлобья на Волина. - Ты ведь тут с лета не был; наверно, с того дня, как, помнишь, мы с тобой рассвет на берегу у маяка встречали...

- А вы, Иван Иванович, довольны? - вопросом на вопрос ответил Волин.

- А мне, старику, что надо... Наблюдения идут, коллекции пополняются - и хорошо.

- Иван Иваныч доволен, - объявил Кошкин. - Когда недоволен, он сразу соберется и уедет. Не удержишь его. А теперь два месяца гостит.

- Это правильно, Кошкин. Сейчас я всем доволен, и пуще всего тем, что наконец наступила спокойная деловая обстановка, каждый занят своей работой, никто друг другу не мешает...

Анкудинов на мгновение умолк и, как бы невзначай, скосил глаза на Волина. Однако Роберт Юрьевич не принял вызова, и старый биолог, устроившись поудобнее в кресле, продолжал:

- Кодоров тоже обещания выполнил: "антидиверсантную" технику убрали. Донных жителей никто особенно не тревожит... И работников начальство не дергает. Благо его нет... Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

- А что слышно о Павле Степановиче? - поинтересовался Кошкин. - Как теперь его здоровье?

- Поправляется, - сказал Волин. - Сейчас он в больнице в Москве. Скоро выпишется, но перед тем как вернуться сюда, поедет еще в санаторий. Предлагали путевку в Чехословакию, но он выбрал Закавказье.

- Его теперь в заграничное турне и калачом не заманишь, - посмеиваясь, заметил Анкудинов, - после Филиппин-то...

- Да, ему сильно не повезло, - кивнул Волин. - Он рассказывал мне, что того злополучного осьминога, которого они поймали во время экскурсии по рифам Себу, держали в руках несколько человек. А укусил осьминог только одного Дымова. И никто не думал, что этот осьминог так ядовит. Поэтому вначале не приняли почти никаких мер. А когда у Павла Степановича появились симптомы отравления и кто-то заинтересовался осьминогом, оказалось, что это совершенно новый вид. Американцы даже окрестили его в честь пострадавшего - Octopus Dymovi [Octopus (лат.) - осьминог]. И вот что любопытно: это пока единственный представитель нового вида. Участники симпозиума, сколько ни искали на рифах Себу, второго экземпляра так и не нашли.

- Где сейчас этот осьминог? - спросил, зевая, Анкудинов.

- В Москве. Дымов привез его с собой: конечно, в заспиртованном виде.

- Надо будет посмотреть, - проворчал старый биолог. - Сейчас тевтологи наоткрывали столько новых видов головоногих - с ума можно сойти. А начинаешь проверять повнимательнее - некоторые виды уже описаны лет сорок назад.

- И часто попадаются среди осьминогов ядовитые? - насторожился Кошкин.

- Они, братец ты мой, все ядовитые, - успокоил Анкудинов. - У всех есть ядовитые железы, которые открываются в ротовую полость, в клюв. Но кусают осьминоги неохотно и очень редко. Так что вашему Павлу Степановичу просто посчастливилось... Правда, разные виды осьминогов ядовиты по-разному. В данном случае, судя по результатам, дымовский осьминог оказался ядовитым, как кобра. Исключительный феномен: ядовитые особи редко кусают одна другую...

- Как вы сказали? - не понял Кошкин.

- Это я так, к слову, - буркнул Анкудинов. И, покосившись на Волина, принялся сморкаться в большой клетчатый платок.

- Не знал я, - развел руками Кошкин. - Сам столько раз ловил, и тех, что у нас в океанариуме сидят, пальцами трогал... Вот уж истинно - век живи, век учись...

- И все равно дураками помрем, - докончил Анкудинов. - Потому что всего знать нельзя. Вот, к примеру, осьминог: разумное он существо или нет?

- Мозги есть, значит, разумное.

- Суждение справедливое, хотя несколько примитивное. А насколько разумное?

- Кто его знает...

- Надо бы узнать, Кошкин. Для этого строим океанариумы, ведем наблюдения. Я, например, подозреваю, что осьминоги и другие головоногие моллюски - это интеллигентнейшие обитатели океана, среди беспозвоночных. А может, и не только среди беспозвоночных. Поэтому я их глубоко уважаю...

- Я тоже, - поспешно вставил Кошкин. - Особенно тех, что покрупнее.

- Но когда мы все будем точно знать, Кошкин? - задумчиво продолжал Анкудинов. - И даже узнав, даже установив контакт с разумными обитателями океана - с дельфинами, китами, кальмарами, даже заключив с ними дружеские союзы или разумно подчинив их человеческой воле, мы по-прежнему будем бесконечно далеки от всезнания. То есть не мы, конечно, - наши далекие потомки. Перед ними встанут новые великие проблемы, новые загадки жизни... Зная бесконечно больше нашего, они с болью и грустью тоже будут рассуждать о том, что "умрут дураками". И они будут стремиться куда-то дальше, вперед, в неведомое... Это одно из главных свойств человека, без которого он не стал бы человеком. Возможно, что интеллигентнейшие из обитателей океана лишены как раз этого человеческого свойства. Поэтому и остались... дельфинами и кальмарами.

- Я совершенно согласен, - объявил Кошкин. - Каждому свое... Вот мы построили "Тускарору", сидим тут сейчас и рассуждаем, а на ужин у нас будут маринованные кальмары...

- Браво, Кошкин! - закричал Анкудинов. - Вот что значит рационалистическое мышление. Складываю оружие и предлагаю идти ужинать, чтобы практически доказать наше превосходство над кальмарами...

- Но мы собирались подождать Марину, - возразил Волин. - Помните, она обещала принести и показать что-то интересное...

- Уж больно она долго, - проворчал Анкудинов, снова усаживаясь в кресло. Алексей Павлинович неосторожно задел тончайшие струны моей души, упомянув про маринованных кальмаров.