В той же Александрии Египетской, надо сказать, целая плеяда иудейских экзегетов и теологов всячески старалась изложить концепцию единого недоступного божества в терминах философии Платона и стоиков, формируя тем самым основы трансцендентного рационализма. Такие термины, как «имя», «слово», «мудрость», «мысль» бога, которые согласно библейской традиции заменяли собственное имя бога, имя Яхве (в том же значении они даспользуются и в рукописях Мертвого моря), у Филона станут понятиями «логос», «глагол», «божественный разум» — понятиями, опосредующими отношения между творцом и творением. Абстрагирование терминологии и станет идеальным средством обожествления древнего мес-сии Израиля: слово станет плотью, как сказано в прологе к Евангелию от Иоанна, возникшему в иммигрантской среде.

В начале нашей эры евреи составляли семь миллионов в империи, население которой можно определить в 65–70 миллионов. Таким образом, один житель из десяти был евреем; на эллинистическом Востоке эта пропорция доходила до одного к пяти. Из этих семи миллионов не более четвертой части, согласно переписи, проведенной по повелению Августа, имели права римских граждан, то есть были свободными подданными. В иммиграции в целом численность евреев достигала заметной величины — пяти миллионов. Три основных элемента поддерживали их единство: монотеистическая вера, синагога и празднование субботы. Вопрос о будущем мессии их, напротив, разделял. Концепция некоего «царства» — крестьянского, патриархального, дезорганизованного, воплощавшего противоречия между городом и деревней, — теперь казалась не соответствовавшей их сложным проблемам.

Книги Нового завета — зеркало этой ситуации. Все в них выглядит искаженным, когда речь идет о подлинных условиях жизни Палестины, их далекой родины.

Спиритуализация мессианства — иначе говоря, рождение «христианства», поскольку оба эти термина эквивалентны, — могла произойти только в иммиграции. Тот факт, что язык первых евангелий был греческим, а не еврейским, выходит поэтому за рамки чисто филологической констатации: это важнейшее явление, которое образует прочную основу для решения всей проблемы происхождения христианства.

Иисус — это сокращенная форма Егошуа, что означает по-еврейски «Яхве есть спасение». «Бог-спаситель» — это и есть «спаситель» народных верований (сотер на греческом языке, как в восточных мистических культах и нередко в династических прозваниях, — Птолемей I Сотер, царь Египта, Деметрий I Сотер, царь Сирии). Имя Иисус передается в Библии также именем Иошуа, однако сокращенная форма Иисус применяется гораздо чаще.

В иудейской религиозной традиции упоминается среди других персонажей, носивших имя Иисус, некий Иисус, сын Сирахов, прозванный впоследствии в греческой традиции Сирацидом. Ему приписывалась одна из наиболее спорных книг Ветхого завета — Екклезиаст, исключенная из еврейского канона, но признанная ранними христианами. Имя Иисус часто встречается в еврейской истории в I и II вв. н. э. Известно до двадцати исторических лиц, носивших это имя. Среди них — имя человека, который, как считают, возглавил одно бесплодное восстание во времена Ирода Агриппы II. О нем рассказывает Иосиф Флавий в своей «Археологии», или «Иудейских древностях», — книге, которая начинается повествованием о разразившейся в 67 г. войне (67–73 гг. н. э.); не следует исключать возможности того, что в некоторых наиболее древних мессианских общинах образ этого Иисуса, едва подернутый дымкой времени, сливался с образом Христа.

По меньшей мере три Иисуса, отличающиеся от традиционного, упоминаются в Новом завете: Вариисус (по православной Библии) — лжепророк на Кипре в Деяниях апостолов (13:6), Иисус, прозванный Иустом («праведным»), соратник Павла в письме к колоссянам (4:11), и таинственный Иисус-Варавва в некоторых греческих списках Библии и в сирийских и армянских переводах одного места из Евангелия от Матфея. Это имя встречается так же у евреев диаспоры в Египте. При сирийской оккупации Иудеи во II в. до н. э. имя Иисус бывало порой эллинизировано и произносилось Ясон.

В среде историков христианства в последние десятилетия возникло множество вопросов, вызванных публикацией нескольких фрагментов — всего их оказалось пять — перевода с древнесла-вянского (или старорусского) языка XI–XII вв. другого сочинения Иосифа Флавия — «Иудейская война».

Мы обнаруживаем в них достаточно странную версию осуждения и смерти Иисуса, человека «более чем человеческого вида», который якобы был вовлечен помимо его воли в вооруженный заговор против римских захватчиков: подобие «царя, который никогда не царствовал». Разочарованные его отказом вступить в Иерусалим и истребить римский гарнизон, «вожди евреев» и «законоучители» якобы дали 30 талантов Пилату, чтобы он позволил им казнить его на кресте «вопреки закону предков».

Некоторые детали этого рассказа несомненно абсурдны: упоминания о чудесах, приписанных Иисусу, его арест и освобождение Пилатом, эпизод с 30 динариями, скопированный с евангельского повествования. Отмечаются признаки одной или двух переделок этого текста. Но если речь идет об интерполяциях, принимая во внимание, что весь этот эпизод отсутствует в греческом оригинале труда Флавия, следует отнести их к более ранним временам, нежели XI–XII вв. Ясно, что ни один христианский переписчик средних веков не мог бы изобрести его, когда образ Христа уже устойчиво сложился на теологической основе. Подобный эпизод, возможно, встречался в каких-нибудь древнейших списках книги Флавия на арамейском или греческом языке и затем мог быть сохранен на Балканах, как бы в заповедном углу христианского Востока.

История иудейского мира той эпохи полка попыток различного рода антиримских возмущений, начиная с восстания под предводительством Иуды из Гамалы (прозванного Галилеянином) против описи имущества, произведенной по велению Августа сирийским легатом Сульпицием Квиринием в 6 г. н. э., и вплоть до кровавых подвигов Тев-ды — «египтянина» с четырьмя сотнями (или тысячами) его сподвижников, собравшихся в пустыне и там истребленных между 44 и 46 г. В Деяниях апостолов эти две безуспешные попытки вспоминаются с известной горечью и служат выводу о том, что «если это предприятие и это дело — от человеков, то оно разрушится, а если от бога, то вы не можете разрушить его» (5:35–39).

Немало других примеров тщетности борьбы человека могли назвать свидетели событий того времени. Так, вскоре после смерти Ирода Великого некий раб из дома царя, по имени Симон, выходец из долины Иордана, предал огню царский дворец в Иерихоне и провозгласил себя «царем», то есть мессией. О нем рассказывает Тацит в своей «Истории» (V, 9). Повстанческое государство во главе с пастухом Атронгом существовало короткое время в Галилее; но вскоре Атронг трагически погиб. Когда в Галилее же Иуда, сын Иезекии, напал на склад оружия, он был убит римлянами вместе с его сообщниками.

В «Иудейских древностях» (XVIII, 4) Иосиф Флавий вспоминает об авантюре одного самаритянского пророка, который в 36 г. н. э. обещал своим ученикам показать священные предметы, спрятанные, согласно легенде, Моисеем на горе Геризим. Огромная толпа собралась с оружием в руках, но была разогнана отрядом солдат, посланным на место событий Понтием Пилатом. Возможно даже, что именно этот эпизод был причиной его внезапного отзыва в следующем году из Иудеи: самаритяне, друзья Тиберия, подали протест сирийскому легату Вителлию, и Пилат должен был срочно покинуть страну.

В «Иудейской войне» (II, 3) речь идет еще об одном «пророке», египетского происхождения, который собрал в пустыне между 52 и 58 г. н. э. более 30 тысяч вооруженных людей и выступил на Иерусалим, но был разбит и спасся бегством.

Все эти эпизоды жестокой борьбы, заканчивавшиеся катастрофой, не могли не способствовать зарождению религиозных откликов на нее: в условиях того времени революционное брожение и мессианские порывы неизбежно перерождались в миф. И облаком этого мифа был окутан также тот эпизод из славянского перевода Иосифа Флавия, о котором шла речь.