В следующий раз, когда я был у Гитлера и пытался уговорить его назначить верховным главнокомандующим вооруженными силами Германа Геринга, поскольку действительно не видел лучшей кандидатуры на этот пост, фюрер жестом остановил меня и неожиданно произнес:
«Я долго размышлял и все же решил принять верховное главнокомандование. Вы останетесь моим начальником штаба. В сложившейся ситуации вы не можете и не должны бросить меня и армию на произвол судьбы. Если бы я не считал вас незаменимым на этом посту, то прямо сейчас назначил бы верховным главнокомандующим сухопутными войсками, но ваше истинное призвание и судьба — ваша сегодняшняя должность…»
Я с благодарностью выслушал эти слова и без колебаний согласился.
Вечером я заглянул к генералу Фричу, чтобы по—товарищески поддержать его и помочь, если это будет в моих силах. Фрич был внешне спокоен, но чувствовалось, что он потрясен бесстыдной инсинуацией. Он показал мне беловой вариант прошения об отставке с требованием о назначении военно—судебного расследования. Я поддержал его намерения, поскольку не видел иного пути восстановления незапятнанной репутации боевого офицера. Любые иные действия, кроме обращения в суд военного трибунала, можно было бы толковать только как молчаливое признание вины. Вначале Гитлер категорически отказал, но по здравом размышлении согласился с моими доводами и назначил расследование.
Под председательством Геринга трибунал в составе трех командующих тремя составными частями вермахта и двух профессиональных военных юристов приступил к рассмотрению дела. Гитлер еще не подписал прошения об отставке, но при самом благоприятном исходе судебного разбирательства Фрич вряд ли вернулся бы на прежнюю должность. Кампания по дискредитации генерала началась давно. На мой взгляд, о фальсификации «дела Фрича» лучше всего говорил тот факт, что, как нельзя кстати, поспел отложенный в долгий ящик рапорт министра Гюртнера, судя по всему, составленный в гестапо. Тем, кто препятствовал выдвижению генерала Фрича на пост военного министра, требовалось дискредитировать его подозрением в совершении уголовного преступления. Надо сказать, они вполне преуспели на этом поприще…
Через несколько дней фюрер вызвал начальника генштаба генерала Бека, главнокомандующего кригсмарине гросс—адмирала Эриха Редера и генерала фон Рундштедта для обсуждения вопроса о преемнике фон Фрича. Все это время я дневал и ночевал в рабочем кабинете Гитлера. Я чувствовал, что он по—прежнему вынашивает идею назначения Рейхенау, но непоколебимо стоял на своем и всячески торопил его с принятием окончательного решения. Фон Браухич двое суток не отходил от телефонного аппарата в номере гостиницы в ожидании звонка из рейхсканцелярии. Наконец фюрер призвал его. Я вызвал фон Браухича из Лейпцига, где он занимался формированием танковой группы,[52] что окончательно вывело из равновесия генерала Бека, ошибочно посчитавшего себя исполняющим обязанности главнокомандующего сухопутной армией и обвинившего меня в «самоуправстве». Фон Рундштедт всеми силами пытался уладить разгоравшийся скандал. Втроем они приступили к бесконечному обсуждению достоинств и недостатков тех или иных кандидатов. Браухич не скрывал своих взглядов. В армии прекрасно знали его отношение к национал—социалистической идее, церкви, кадровой политике и т. д. 4 января 1938 г., после трех длительных совещаний, Адольф Гитлер встал из—за стола, подошел к Браухичу, крепко пожал ему руку и поздравил с новым назначением. Одновременно это означало безоговорочную отставку фон Фрича, хотя я имел в виду, что до вхождения в курс дела фон Браухич какое—то время будет исполнять обязанности его заместителя.
Тем временем государственный секретарь и начальник рейхсканцелярии доктор Ламмерс оттачивал формулировки приказа об учреждении должности «начальника штаба ОКВ» — о его синтаксических успехах я узнавал из регулярных телефонных звонков. В конце концов мы отправились к Гитлеру, который внес в текст приказа последние исправления незадолго до вечернего заседания кабинета. После короткого вступления Гитлер представил фон Браухича и меня членам правительства, затем последовало сообщение об изменениях в составе правительственного кабинета (фон Нейрат и пр.). Наконец Ламмерс зачитал указ о создании секретного госсовета в составе правительства во главе с фон Нейратом. Обычного в таких случаях обмена мнениями не последовало.
Гитлер отправился в свое баварское поместье Бергхоф под Берхтесгаденом, так и не сказав ни одного слова о своих ближайших политических планах ни кабинету, ни нам с Браухичем. Единственное, о чем он счел нужным сообщить нам перед отъездом, было разъяснение по поводу перестановок в правительстве:
«Заграница болезненно восприняла известие о череде отставок высокопоставленных военных. Кооптирование в состав кабинета фон Нейрата призвано засвидетельствовать нашу приверженность старому внешнеполитическому курсу».
28 января я встретился с фон Бломбергом, который передал мне ключи от сейфа с двумя опечатанными сургучными печатями конвертами. В первом из них хранилось политическое завещание Гитлера, составленное им на случай внезапной смерти. Во втором — так называемый «Меморандум Фрича» — размышления об организации высшего военного управления, которые генерал отправил на имя фон Бломберга сразу же после завершения весенней командно—штабной игры и маневров 1937 г. Этот меморандум стал в свое время причиной острого столкновения между Фричем и Бломбергом и заявления последнего о немедленной отставке, если бы Фрич и дальше продолжал настаивать на ознакомлении с памятной запиской Адольфа Гитлера. Именно этот пресловутый документ вызвал их взаимное охлаждение друг к другу. Это все, что я «унаследовал» от рейхсминистра — никаких устных пояснений, служебной документации и пр.
Бломберг рассказал мне о предстоящем морском круизе. Перед отплытием он и его жена проведут несколько недель в Италии. Гитлер запретил ему появляться в рейхе раньше чем через год. Однако мы условились, что через несколько месяцев он напишет мне письмо, а я к тому времени попытаюсь добиться у Гитлера разрешения на проживание его новой семьи в скромном домике под Бад—Висзее. Бломберг еще раз напомнил мне, что как отец возьмет на себя половину расходов в связи со свадьбой Дорле и хотел бы, чтобы она состоялась как можно быстрее…
Я умышленно уделил столько внимания описанию нашей последней беседы с Бломбергом, чтобы положить конец беззастенчивым спекуляциям «правдолюбцев» вроде Гизевиуса и слухам, преднамеренно распространяемым в определенных партийных и генеральских кругах. Как известно, признано заведомо ложным утверждение о том, что гестапо приложило руку к отставке фон Бломберга. Фрич пал жертвой гнусной интриги. Кто стоял за этим беззаконием, я до сих пор не знаю. Это могли быть Генрих Гиммлер или его «ангел мщения» — оберштурмбаннфюрер СС (оберстлейтенант) Рейнхард Гейдрих, шеф службы безопасности СС. Все прекрасно знали, что Фрич был одним из убежденных противников расширения СС в их стремлении занять главенствующее положение в военно—политической сфере после кровавой чистки СА.
С момента отставки фон Бломберга вплоть до 4 февраля — дня официального назначения на пост начальника штаба ОКВ — я даже не задумывался о том, какой данайский дар вручен мне от щедрот фюрера. В то время я даже приблизительно не мог представить, на что обрекаю себя по своей воле, а беспристрастный летописец Йодль внес соответствующую запись в свой дневник.
Достойна упоминания беседа Гитлера с представителями генералитета, состоявшаяся в Берлине накануне очередного заседания кабинета. Он тактично напомнил собравшимся о череде недоброй памяти событий, о вызванных ими потрясениях и осложнениях и о непростом решении возложить на себя практическое главнокомандование вооруженными силами. Услышав о создании ОКВ и моем назначении на должность начальника штаба, генерал фон Манштейн не преминул спросить:
52
Подразумевается 4 группа армий.