18 марта 1938 г. благополучно завершился вышеупомянутый процесс Фрича. Я прекрасно понимал его, когда узнал, что генерал отправился в загородный дом на полигоне Берген под Ульценом — подальше от общества и берлинских коллег. Фюрер объявил об оправдательном приговоре берлинскому генералитету, собранному по этому случаю в рейхсканцелярии, и сообщил, что отдал приказ расстрелять «мерзавца—лжесвидетеля, возведшего напраслину на достойного человека». Через несколько недель Канарис доложил мне, что тайная полиция — гестапо — так и не привела объявленный приговор в исполнение. Мне сразу же стало ясно, что лжесвидетель — послушный инструмент в чьих—то руках, а жизнь сохранена ему в качестве платы за дискредитацию генерала Фрича.

Я приказал Канарису провести самое тщательное расследование, поскольку в ближайшее время собираюсь доложить фюреру об этом вопиющем факте. Канарис попросил не давать ходу полученной от него информации, а он, в свою очередь, незамедлительно узнает все обстоятельства дела у Гейдриха. Через несколько дней он действительно доложил мне, что первичная информация оказалась неверной — лжесвидетель давно уже получил по заслугам и захоронен на тюремном кладбище. Склонен предполагать, что первый доклад Канариса соответствовал действительности и он отозвал его из страха, опасаясь возможных контрмер СС и последствий моего доклада фюреру. Последовавшая ликвидация опасного свидетеля означала, что секретные службы заметают следы. Мне следовало остеречься и сделать соответствующие выводы из неискренности шефа абвера еще тогда, ибо в случае с Канарисом мои излишняя доверчивость и вера в порядочность людей дорого обошлись мне позднее.

Гитлер приказал как можно быстрее завершить подготовку организационного включения федеральной австрийской армии в состав вермахта: срочно сформировать два управления корпусных округов, две пехотные, одну горнострелковую и одну танковую дивизии, укомплектованные исключительно рейхсдойче — коренными немцами. Все это существенно прибавило нам работы, не говоря уже о том, что после аншлюса мы значительно превысили планы формирования 36–дивизионного вермахта. Гитлер предпринял инспекционную поездку по Остмарку — возвращенным в состав рейха австрийским землям, — объехал места дислокации вновь формируемых дивизий и лично приветствовал австрийских рекрутов, готовящихся к военной службе в рядах вермахта. Триумфатор—фюрер объезжал свои владения. Он стремился доказать всем, и в первую очередь имперской военной аристократии, что за короткий промежуток времени можно сформировать образцовые боеспособные полки даже в условиях старопрусской системы, и для этого вполне достаточно несгибаемой политической воли одного человека.

Перевооружение, переоснащение и усиление австрийской армии не могли не беспокоить чешское правительство, которое продолжало пребывать в состоянии прострации после вступления вермахта в Австрию.

20 апреля я вместе с командующими составными частями вермахта впервые принимал участие в торжественном приеме по случаю дня рождения фюрера. Герман Геринг, произведенный в чин фельдмаршала после отставки Бломберга, как самый старший по званию произнес приветственную речь от имени немецких вооруженных сил. Потом последовали традиционное пожимание рук и выезд в Тиргартен на совместный парад армии, кригсмарине и люфтваффе. Во второй половине дня старшие офицеры были приглашены на малый прием к фюреру.

Вечером перед отъездом в Берхтесгаден фюрер вызвал меня к себе. Последовал часто упоминавшийся на процессе приказ подготовить разработку военной операции против Чехословакии на уровне директивного плана генерального штаба. Как всегда, фюрер разъяснил мне свою позицию по военно—политическому вопросу в пространном и эмоциональном монологе. Проблему следует решить раз и навсегда. Во—первых, из—за проживающих там немцев, подвергающихся беспрецедентным притеснениям со стороны чешского правительства; во—вторых, исходя из очевидных стратегических соображений, — в случае вооруженного конфликта на Востоке с Польшей и, прежде всего, с большевизмом. Он убежден, что наибольшая угроза рейху исходит именно от чехов. Русские всегда рассматривали Чехословакию как операционную базу Красной Армии и ВВС: отсюда враг в мгновение ока окажется у стен Дрездена — в сердце рейха. Сам он не имеет намерения развязывать войну против Чехословакии, но развитие политической ситуации в Европе может потребовать от нас молниеносных действий.

Я несколько растерялся, получив такого рода указания фюрера, но принял их к безоговорочному исполнению, как это и полагается делать подчиненному. Инструкции, полученные мной на этом совещании, часто цитируются на процессе по так называемому «протоколу Шмундта», который мне так никогда и не довелось держать в руках. На следующий день я сообщил Йодлю о состоявшемся накануне совещании и предмете обсуждения. Посовещавшись, мы пришли к выводу, что, судя по характеру полученных директив, речь может идти только о планах отдаленного будущего, однако в соответствии с приказом следует разработать «указание ОКВ». Это подтверждают приобщенные к делу дневники Йодля. Только после настойчивых напоминаний Шмундта, через 4 недели, я отправил «указание» в ОКХ, сопроводив его преамбулой в духе полученных указаний: «В обозримом будущем немецкая армия не намеревается вторгаться на территорию Чехословакии, однако…»

Разрабатывая документ, мы с Йодлем благоразумно решили не оповещать раньше времени генеральный штаб сухопутной армии «во избежание ненужной ажитации». Я не знаю, каким образом — то ли из—за «утечки информации», то ли потому, что аналогичные директивы получил и фон Браухич, — но, так или иначе, Бек опередил наше «указание» разносным меморандумом. «Меморандум Бека» состоял из двух частей:[61] и с военно—политической, и с оперативно—стратегической точек зрения генерал предсказывал безоговорочное выступление Франции на стороне Чехословакии в случае возникновения и разрастания вооруженного германо—чешского конфликта.

Браухич пригласил меня для обсуждения представления меморандума Адольфу Гитлеру. С некоторых пор он стал проявлять осторожность в этом вопросе, точнее, после жесточайшей выволочки, которую устроил ему фюрер за памятную записку генерального штаба «О верховном командовании во время войны». Памятная записка появилась вскоре после назначения фон Браухича и была отправлена Гитлеру без моего ведома. Это была «дальнейшая разработка» появившегося и отозванного в 1937 г. «меморандума Фрича», написанного по итогам зимних маневров 1936/37 г., и аналогичного содержания докладной Бека времен кризиса «Бломберг — Фрич». Теперь появился третий вариант, «авторство» которого приписывали фон Манштейну. К сожалению, в списке вещественных доказательств обвинения в Нюрнберге фигурировал только ответ, написанный мной и Йодлем по поручению Гитлера, и нет самого текста меморандума. Наш ответ привел в угнетенное состояние духа Браухича и Бека. Что касается самого Гитлера, то он был взбешен содержанием документа и воспринял его как личное оскорбление — злобный выпад против фюрера, партии и всего немецкого народа.

Просмотрев по диагонали представленный мне фон Браухичем документ, я сразу же посоветовал ему убрать первую часть: ознакомившись с политическими изысканиями Бека, Гитлер не станет читать его военно—экономические выкладки. Нельзя ничего сказать заранее, но не исключено, что Гитлер прочитает одну лишь 2–ю часть. В результате именно так и произошло, но тенденциозность подачи материала возмутила фюрера. В частности, потенциал противника был чрезмерно завышен (например по части бронетанкового парка французов), а немецкий — занижен по большинству показателей. Мне оставалось только с огорчением и искренним негодованием констатировать, что армейская оппозиция в очередной раз подставила фон Браухича, хотя главное недовольство фюрера вызывали Бек и генеральный штаб.