Столичная «светская жизнь» давно уже превратилась для нас с женой в рутинную повинность — иной раз мы с большим удовольствием провели бы вечер дома, чем на очередном приеме в посольстве или светском рауте среди малознакомых нам людей. Не могло быть и речи о «дружбе домами» или элементарном сближении семей высокопоставленных чиновников или партийных работников, не говоря уже о дипломатических династиях министерства иностранных дел. Время от времени мы встречались на очередном политическом мероприятии — этим знакомство исчерпывалось.

Учитывая специфику моего служебного положения, жене приходилось быть особенно осмотрительной в приобретении новых знакомств. Она и раньше не отличалась словоохотливостью, теперь же и вовсе принуждена была большей частью держать язык за зубами, что создало ей репутацию «надменной гордячки». По тем же самым причинам меня считали «хитрым, скользким и изворотливым как угорь» напыщенным снобом, попытки сближения с которым решительно невозможны. Для дипкорпуса я также не представлял ни малейшего интереса, поскольку откровенно тяготился светскими обязанностями, в отличие от моего предшественника Рейхенау — старого «паркетного шаркуна».

В феврале 1939 г. мелодия «чешского вальса» закружила пол—Европы в стремительном танце. Газеты пестрели сообщениями об участившихся пограничных инцидентах, очередных притеснениях германского меньшинства в Богемии и Моравии. Берлин отправлял одну за другой ноты протеста в Прагу, из Чехословакии были отозваны немецкий посол Фридрих Айзенлор и военный атташе оберст генерального штаба Рудольф Туссен.

Фюрер неоднократно заявлял, что уже сыт по горло и впредь не намерен терпеть творящиеся в Чехословакии безобразия. Я даже не сомневался в том, что вскоре предстоит так называемое «урегулирование проблемы остаточной Чехии». Несмотря на мою настойчивость фюрер давал уклончивые ответы и не называл конкретные сроки проведения операции. Тем не менее я решил несколько опередить события и проконтролировать готовность ОКХ к внезапной и молниеносной атаке территории противника. В моем присутствии фюрер вызвал Браухича и отдал приказ о проведении «акции умиротворения» в связи с нестерпимым положением германских меньшинств. Правовым обеспечением приказа являются его директивы и указания, подписанные в 1938 году. Фюрер не счел нужным сообщить нам, солдатам, о плетущихся политических интригах и дипломатической игре между Берлином и Прагой. Мы покинули его кабинет, так и не узнав ничего нового — некоторые подробности мне сообщил военный атташе. Гитлер уже не раз демонстрировал нам свой дар предвидения, и мы не сомневались, что у него есть в запасе хитрый дипломатический ход. Повторю еще раз: даже в тот момент никто из нас не думал о войне.

«Мартовские иды» с некоторых пор стали для меня своеобразной точкой отсчета: и в 1933 г., и в 1937 г. Гитлер приступал к активным действиям в середине или во второй половине месяца! Не знаю, чего в этом больше — случайности или суеверия? Наверное, последнего, поскольку фюрер неоднократно заводил со мной разговоры на «нумерологические» темы.

12 марта 1939 г. Гитлер подписал предварительный приказ по сухопутной армии и люфтваффе о приведении войск в полную боеготовность и предполагаемом вступлении на территорию Чехии 15 марта 1939 г. в 06.00, однако вплоть до дня «X» войскам запрещалось приближаться к государственной границе рейха ближе чем на 10 км. Естественно, никто из военных не был поставлен в известность, чем было вызвано появление подобного рода приказа.

14 марта, во второй половине дня, я прибыл в рейхсканцелярию за последними инструкциями в связи с объявленной боеготовностью вермахта. Гитлер кратко сообщил мне, что вчера президент Чехословакии Эмиль Гаха[62] попросил его о встрече в связи с обострением межгосударственных отношений. Он ожидает прибытия президента вечером этого дня. Я спросил, не следует ли сообщить об этом ОКХ и дать приказ об отводе войск в связи с изменившейся ситуацией. Гитлер решительно отклонил мое предложение и заявил, что, независимо от итогов переговоров с чешским президентом, намерен действовать в соответствии с планами операции вторжения. Мне следует неотлучно находиться в рейхсканцелярии начиная с 21.00 сего дня — ближе к полуночи он отдаст окончательный приказ ОКХ и ОКЛ.

Около 21.00 я прибыл в рейхсканцелярию. Гитлер только что поужинал, и все собрались в музыкальной комнате на просмотр фильма «Безнадежный случай». Гитлер жестом пригласил меня занять пустующее рядом с ним кресло и спокойно произнес: «Гаха появится не раньше 22.00». Меня задела за живое противоестественность ситуации: через 8–10 часов заговорят пушки, и прольется первая кровь, а здесь… Я совершенно не воспринимал происходящее на экране — все мои мысли были с солдатами, которые даже не подозревают, что ждет их на рассвете…

В 22.00 рейхсминистр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп доложил о прибытии чешской делегации в замок Бельвью. Гаха хотел бы прийти в себя после трудного дня и просил назначить аудиенцию на 24.00. Мне показалось, что я ослышался: как, решается судьба целого народа, а старый господин решил вздремнуть час—другой… Или же это тщательно выверенная дипломатическая тактика?

Гаха спокойно отдыхал и не знал, что с наступлением сумерек, 14.3.(1939), лейбштандарт СС «Адольф Гитлер» пересек государственную границу у Моравской Остравы и занимает круговую оборону в районе сталеплавильного завода в Витковице, чтобы дать отпор полякам, вздумай они и на этот раз «полонизировать» часть чешской территории.[63] Мы с минуты на минуту ожидали донесений о выдвижении полка СС на исходные позиции.

Гаха появился ровно в полночь в сопровождении министра иностранных дел Франтишека Хвалковского и чехословацкого посланника в Берлине Войтеха Мастны. Гитлер принимал депутацию в рабочем кабинете в здании новой рейхсканцелярии в окружении свиты. Вермахт представляли Герман Геринг и я. Гаха начал издалека: в астматическом стиле он долго и нудно перечислял свои заслуги перед австрийской короной, потом плавно перешел к описанию своей деятельности на юридическом поприще — и опять я был не в состоянии постичь потаенный смысл премилой «салонной беседы» перед лицом грозящей его государству катастрофы. Адольф Гитлер прервал неспешный ход его мыслей и предложил перейти к насущным политическим проблемам, учитывая всю сложность политического момента. Всем предложили удалиться — если я не ошибаюсь, в кабинете остались чехи, фон Риббентроп и начальник личного штаба рейхсминистра иностранных дел Вальтер Хевел в качестве секретаря. Фюрер просил не беспокоить его какое—то время, тем не менее мне пришлось дважды прервать совещание: первый раз я передал ему донесение о том, что лейбштандарт без боя занял Витковице — Гитлер молча прочитал телефонограмму и удовлетворенно кивнул; второй — по предварительной договоренности я напомнил ему, что пора отдавать приказ о выступлении, если оно все—таки состоится. Гитлер посмотрел на часы и сказал: «Сейчас только 02.00. До 04.00 вы получите все необходимые распоряжения…»

Через некоторое время адъютант пригласил меня и Геринга в кабинет: господа государственные деятели стояли у письменного стола, а Гитлер внушал чешскому президенту, что нужно наконец определиться с решением. Кейтель подтвердит: войска уже на марше, ровно в 06.00 они пересекут границу. Только Гаха решает сейчас, прольется кровь или нет…

Гаха попросил об отсрочке: ему нужно связаться с правительством, проконсультироваться по телефону — Гитлер мог бы отдать приказ и остановить войска…

Гитлер отклонил предложение: связи нет, решение нужно принимать незамедлительно, технически невозможно остановить выдвижение войск к границе…

В разговор вмешался Геринг: с первыми лучами солнца над Прагой появятся армады немецких люфтваффе — неужели чехам не жалко их прекрасного города; нужно решать сейчас, упадут бомбы на мирные селения или нет…